Гениальный наставник

— Сасори поймёт, что я всего лишь потрепал ему нервы, — продолжил Орочимару. — И это будет его ошибкой.

Свет погас, и комнату окутал полумрак. Улёгшись на диван лицом к краю, Сасори накрылся одеялом. Безумный выдался день. Впрочем, в последнее время таковые встречались всё чаще, что неудивительно, на этой-то миссии. Орочимару был серьёзным противником, и хотя их борьба напоминала порой игру, ставки оказались чересчур высоки. Рисковать тем же Третьим Казекаге Сасори совсем не планировал.

Он обдумал, почему Орочимару потратил два дня на ерундовую встречу в лесу. Само собой, чтобы встревожить Сасори, отвлечь его внимание, заставить искать то, чего нет. Для поддержки подобной иллюзии было бы достаточно подбрасывать факты-пустышки, как собаке — кость, и Сасори, будь он глупее, угодил бы в ловушку собственных выводов. Хорошо, что он обо всём догадался. Пусть Орочимару его недооценивает. Пусть.

Сасори никогда не потеряет бдительность.

Не после кражи Третьего Казекаге, самой любимой из марионеток.

Взглянув на «шрам от тигриных когтей», три неровные белёсые полосы на руке, Сасори фыркнул и провёл по ним кончиками пальцев. Орочимару чуть ли не начал войну, чтобы убить Третьего Хокаге, в то время как Сасори провернул свой давний замысел тихо, незаметно и почти без свидетелей. Конечно, и тогда пришлось нелегко, но добыча несомненно того стоила. Никто до сих пор ничего не узнал — и никогда, без Расы-то, не узнает.

Проблема была решена.

Прогнав мысли об Орочимару и устроив голову удобнее, Сасори безразлично осмотрел зал. Книжный стеллаж в углу, почти пустой стол, свиток с иероглифом «жизнь» на стене, маленький семейный алтарь, полка, уставленная фотографиями в рамках… На них взгляд Сасори и замер. Ничего в этом доме не поменялось, застыло так, как было тогда, когда Сасори ушёл. Словно остановились часы. На самом деле стоило б давно избавиться от мусора вроде фотографий, но Чиё всегда была сентиментальной. Что взять с женщины.

Проведя взглядом по фотографиям на полке рядом с алтарём, Сасори подумал, что никогда не любил это дело. Чем меньше свидетельств о жизни шиноби, тем лучше. Фотографируют то, что имеет значение и что при этом невозможно сохранить. Пустое мгновение.

Сасори рассмотрел в полутьме лица родителей. Сейчас он был старше, чем они в момент смерти.

Непонятное чувство в груди снова стало зудеть.

Немного поразмыслив, Сасори сел на диване, стянул с себя одеяло и встал на ноги. Гаара, Темари и Канкуро всё ещё беспокоили, а решения так и не нашлось. Семья? Глупость какая. Сасори ещё в юности понял, насколько она бесполезна, если речь не о наследии крови.

Подойдя к алтарю, он посмотрел на фотографию отца, затем — на фотографию матери. Через пару секунд — на фотографию, где увидел пятилетнего себя, стоящего между родителями.

— Если вы думаете, что я буду мстить, то вы ошибаетесь. Белый Клык Листа, к тому же, давно мёртв. Не тебе же мне мстить, Копирующий, да ещё за нечто столь старое?

Когда Белый Клык покончил с собой, не выдержав осуждения общества, Сасори не испытал ничего. Попрощался с прошлым — и всё.

Он взял в руки снимок, где выглядел ничем не примечательным безмозглым ребёнком, счастливым просто от того, что светит солнце. Потом солнце потеряло всякое значение, зато завелись мозги.

Судя по тому, что было известно, Гаара, Темари и Канкуро никогда этого солнца не имели. Самой старшей из них исполнилось три года, когда Карура умерла, рожая самого младшего. Если та и помнила что-нибудь о ней, то скорее смутные образы, и то кусками. Вот с Яшамару могло быть иначе. Он погиб позже, в ночь, когда Шукаку вырвался на волю. Подробностей Сасори не знал, но именно после этого Гаара прекратил кого-либо слушать.

Но теперь он слушал брата, сестру и наставника. Всего лишь троих людей.

Семья.

Все вокруг придавали ей столько значения, тогда как на деле она была не более чем щитом, вовсе не жизненно необходимым. Сасори в этой жизни грамотно держал и фронт, и тыл, и фланги; пресловутая поддержка семьи не понадобилась. И несмотря на то, что видели это, Гаара, Темари и Канкуро наделили Сасори в их кругу некоей ролью.

У него не осталось привязанностей. С Чиё он держался вместе из соображений удобства и безопасности. Родители превратились в бледную тень прошлого, и их лица он мог бы и забыть, если бы не фотографии. Друзей он не имел и нужды в них не чувствовал, с врагами же — не церемонился. Если человек становился необходим, Сасори добавлял его в коллекцию. Но Гаара, Темари и Канкуро не были ни друзьями, ни врагами, ни достойными вечности. И всё, что случилось, всё, что открылось, и это непонятное чувство, название которого память утратила…

Что мешает Сасори отмести его в сторону и жить, как раньше, из года в год искусством? Чувство, что воскрешается что-то забытое? Привычный интерес к самопознанию? Стремление закончить задание мёртвого? Продолжай Гаара безумствовать, не стань Канкуро и Темари сильнее, было бы гораздо проще и понятнее.

Но минувший год принёс хорошие плоды. Пользу, другими словами. Не мог же Сасори ошибиться семнадцать лет назад? Ещё в прошлый месяц он сказал бы, что не мог, однако сейчас ответом стала пустота незнания.

Сасори-сенсея не будет по меньшей мере ещё три дня, и Канкуро не мог упустить эту возможность. Свиток под странно безликим названием «три» тот спрятал у себя в комнате, и сейчас Канкуро её исследовал. Чакра в руках, словно разделённая на тончайшие нити, прощупывала воздух перед собой, искала сеть чужой техники, но пока что ничего не засекла. Дома никого не было: Гаара, как всегда, пропадал на улице, а Темари ушла выслеживать Нара, и всё же стоило поторопиться.

Однако быстро не получалось. Противно тикали часы в коридоре. Медленно, обследуя каждый татами, угол, стену и потолок, Канкуро обошёл всё помещение. На лбу выступила испарина, пальцы начинали дрожать, но контроль чакры не сбивался. Помогало и чистейшей воды любопытство: очень уж хотелось увидеть новую марионетку сенсея. Канкуро её только посмотрит и запечатает обратно, и даже если это окажется непросто, он не сомневался, что справится — за три-то дня.

Канкуро замер. Он что-то почувствовал. Смутное, на грани сознания, ощущение неправильности в пространстве. Нахмурившись, он вернулся на полметра назад, сосредоточил в руках больше чакры, всмотрелся в угол, образованный татами и светло-зелёной стеной. Приблизился, боясь спугнуть хрупкое чувство, присел на корточки…

Несомненно.

Иллюзорность, расползшаяся в этом углу, как чернильная клякса по бумаге. То, что знал каждый житель пустыни, хоть раз столкнувшийся с миражом.

Техника маскировки.

— Нашёл, — не сдержал Канкуро радости и приступил к делу: сорвать эту технику к чёртовой матери.

Это получилось лишь спустя час. Отодвинув в сторону тонкую плитку стены, Канкуро осторожно, боясь хоть что-то сделать не так, вытащил из маленькой ниши свиток вполне обыкновенный на вид, разве что маленько тронутый временем. И всё тот же иероглиф «три». Осталось только распечатать. Поднявшись с корточек, Канкуро кинул взгляд на склянки с противоядиями, стоявшие на столе, проверил, легко ли открывается подсумок с оружием, оценил пространство для манёвра вокруг. Всё было готово. Сам Сасори-сенсей обставил комнату так, чтобы мог без проблем сразиться с кем-либо: обычная практичность шиноби.

Свиток тяжелил руку, так он был налит чакрой, и Канкуро аккуратно отогнул самый его край.

— Канкуро? — донёсся от входа удивлённый голос Темари.

Дёрнувшись, Канкуро обернулся. Та замерла у сёдзи, бесшумно ею только что раздвинутых, и в недоумении на него смотрела. Он понимал, как выглядит: стоит один в комнате сенсея, держит в руках непонятный свиток и в первый миг отвечает на взгляд сестры чуть ли не враждебно.

— Чем ты занимаешься… — начала было она, но тут же осеклась. На лицо её наползла тень. — Эй, этот свиток.

— Я всё запечатаю обратно! Только посмотрю, — пояснил Канкуро и, пока Темари ему не помешала, развернул свиток, отбросил его, сам отпрыгнул назад, готовый к любой ловушке.