Страница 37 из 90
– Он сам сказал мне это, – ответил Гаара Темари.
Лес поглотил образ Сасори, как лучи солнца, и Гаара закрыл глаза. В немом языке жестов, принятом в его команде, закрытые глаза означали согласие. Потому что взгляд у Гаары всегда был чудовищно тяжёлый.
Ветер вольным призраком пронёсся по листве, та зароптала ему вслед, как живая, и это тёмное лесное море напомнило Гааре о крови. О крови, которую он там пролил, о плоти, что вывернулась навстречу песку, о криках, коротких, ведь смерть быстра… Гаара глубоко вдохнул, медленно выдохнул и вспомнил лечебную технику Сасори, заглушавшую голос песчаного духа. Однажды тот даже дал свиток, содержавший всё об этом нинджутсу, и Гаара впитал в себя каждую строчку, отложил в памяти самое важное, а из содержавшейся там же ерунды, редко, но всё же встречавшейся, выцепил мелькнувшую случайно заметку…
Сасори создал эту технику – для себя. Словно в нём тоже сидел демон, шепчущий убить, раздавить, раскромсать, почувствовать сладкий аромат крови, будоражащий нутро. Только так Гаара чувствовал себя живым. Только так раз за разом снова понимал, что он – действительно – жив. И Сасори смотрел на это совершенно спокойно. Не кидался от него прочь с воплями «Чудовище!», не гнал от себя, когда он приходил, и чаще всего вовсе приходил сам.
– Сасори точно такой же, как я. Он любит только себя и сражается только за себя… Он сам мне это сказал.
Однажды ночью, уже в Листе, Гаара почуял опасность – хорошо знакомое ему ощущение воплощённой смерти. Он нашёл её источник, приблизился беззвучным потоком песка, обрёл форму в коридоре временной квартиры – и песок вторгся в комнату Сасори, схватив чужака с костями, торчавшими прямо из тела. Гаара не убил чужака. В тот момент это было неважно. Затем Сасори подошёл к окну, осторожно выглянул и приказал всей команде осмотреть квартиру. И Гаара, вернув весь песок в тыкву, подчинился.
Будучи частью команды?
Глупость…
Наверное.
– Гаара-сама, пожалуйста, успокойтесь! – ворвался в голову крик Яшамару.
Лес смазался в пятно. В глазах потемнело.
– Самовлюблённый демон… – предсмертный шёпот Яшамару. – И пусть же он возлюбит только себя и будет сражаться только за себя.
Боль сдавила виски, вворачиваясь в них, как в рану. Сквозь зубы вырвался стон.
– Гаара-сама… – Яшамару… – Глубоко в душе я проклинал вас.
Гаара стиснул голову руками, пытаясь избавиться, выдавить боль.
– Ты не сделал мне ровным счётом ничего, за что я мог бы тебя ненавидеть, так что не обольщайся. – Голос Сасори? – Особого отношения не жди.
– Гаара!
Темари?!
Он резко повернулся к ней, кинув злобный взгляд, и замер: она оказалась близко. Меньше, чем в шаге. Она тоже замерла. Что ей надо, чёрт побери? Боль стала сильнее, заставив зажмуриться, но нельзя упускать из виду врага, нельзя, Гаара приоткрыл глаз. Проклятая боль, проклятая Деревня, проклятые люди, убить их, убить, лишь это имеет смысл…
Темари медленно подняла руку, осторожно потянулась к Гааре, коснулась пальцами его лба, точно так, как делал Сасори.
Гаара застыл, ощутив пустоту.
Боль ослабла.
И ушла.
– Будь здесь Сасори-сенсей, – прошептала Темари почти одними губами, – он бы помог тебе, Гаара.
Гаара удивлённо на неё смотрел. Он не видел… не видел ничего… ничего из того, что привык видеть. Темари глядела ему в глаза, стояла рядом с ним недопустимо близко, прикасалась к его лбу так, как делал лишь один человек на свете – и Гаара не видел в ней страха. Ни страха. Ни ненависти. Только странное чувство, которому не нашлось названия. Что-то такое было и в глазах ещё кого-то, родных, позабытых…
Яшамару.
Гаара оттолкнул руку Темари.
Словно обжёгся.
Сёдзи с шуршаньем отодвинулась, и на татами комнаты ступил Канкуро. И удивлённо замер, словив на себе взгляды и Гаары, и Темари. Нахмурился, проворчав:
– Что?
Темари опустила руку:
– С возвращением, Канкуро, – и прошла обратно, туда, где сидела совсем недавно, к своему вееру.
Канкуро внимательно оглядел помещение, словно здесь мог бы спрятаться враг, косо посмотрел на Гаару, затем – на Темари, и только после этого наконец задвинул хрупкую перегородку, выполнявшую функции двери. Рука, на запястье, которое тогда схватил Канкуро, припомнила ощущения, ушедшие в прошлое. Гаара все прикосновения к себе чувствовал особенно остро. Потому что их всегда было очень мало.
– Я уже устал ждать, чёрт побери, – протянул Канкуро, устроившись у стены напротив. – Сколько ещё нам торчать здесь?
Темари уложила веер на колени и с едва слышным лязгом стальных спиц раскрыла его на несколько складок.
– Дня три, не меньше, – фыркнула она. – Я, конечно, не ждала от этого экзамена ничего особенного, но действительно… разочаровывает.
Канкуро усмехнулся с какой-то весёлой злобой и, подняв руку, создал нити чакры, которыми опутал обёрнутые в бинты марионетки и подтянул их к себе. Сасори тоже, если мог, не вставая с места, взять что-то на другом конце комнаты, часто применял нити чакры. Наверное, такая привычка была у всех шиноби-кукловодов. Шиноби-кукловоды привыкли, что у них больше, чем две руки.
– То, чем ты не можешь управлять, не может внушать доверия.
Как-то сказал Сасори Гааре. Но он не согласился с этими словами, хоть и подчинился тогда приказу по поводу тренировки. То, чем ты не можешь управлять, не может внушать доверия? Гаара не был властен над абсолютной защитой; она всегда срабатывала сама собой, безотносительно его воли. И ни разу… ни разу не подвела.
Сасори. Шукаку терпеть его не мог. Просто на дух не переносил. Но Гаара относился к Сасори по-другому, и это всё-таки показывало грань, разницу между ним, Гаарой, и демоном, в нём запечатанным. За это хрупкое чувство постоянно приходилось цепляться. Сасори одним своим существованием о нём напоминал. Одним своим существованием помогал сохранить рассудок.
В окружающие звуки вплелось эхо тихого, горлового рычания, слышного лишь Гааре. Голос Шукаку, древнего песчаного духа. Вечно голодная утроба самой пустыни. Мама…
Перед глазами поплыл лёгкий туман воспоминаний. Реальность немного померкла, отступила перед образами из прошлого. Перед образом Сасори, вокруг шеи которого сомкнулась в подвижное кольцо петля песка. Перед образом Сасори, который улыбнулся, словно привык к опасности быть убитым, привык настолько, что начал с этим играть, и сказал то, что не укладывалось у Гаары в голове:
– Ты не сделал мне ровным счётом ничего, за что я мог бы тебя ненавидеть, так что не обольщайся. Особого отношения не жди.
Воспоминания о Сасори не причиняли боли. Почему, Гаара не знал.
Читая свиток о технике, которую тот на нём применял, Гаара запомнил почерк Сасори. Ровный, каллиграфически красивый, отточенный, разве что порой встречались слишком острые углы.
Шукаку назойливо зудел в голове. Но Гаара продолжал вспоминать.
– Я не люблю курицу.
– Тогда расскажи мне, что ты любишь.
Продолжал вспоминать и другие мимолётные, незначительные моменты.
Сасори в белоснежном халате врача. Густой, стерильный запах лекарств. Госпиталь Деревни Скрытого Песка и раненый Канкуро.
– Где вы ухитрились откопать врагов. Темари, Гаара, я осмотрю вас позже. Никуда не уходите.
Гаара не нуждался в больницах. Пришёл он из чистого любопытства.
Однажды он спрятался ото всей Деревни. Наблюдал за луной с места, посещаемого редко, но – неизменно – каждый месяц. И всё равно…
– Как ты меня нашёл?
Ночь, холод, тишина. И луна, почти что полная.
– Это одна из любимых твоих скал.
На каждый вопрос у Сасори всегда был наготове ответ. Интересно, если Гаара, как год назад, скажет, что любит он только себя и сражается только за себя, Сасори снова заявит, что он – точно такой же?
Гаара нахмурился, чувствуя, как шевелится в тыкве песок. Как закручивается в воронки и спирали…
Сасори вызывал тревогу. Теперь – ещё и Темари.
Три дня прошли подозрительно ровно, и наконец настало седьмое июля. Ещё утром у первых ворот на самый кровавый полигон Листа собрались джонины-наставники всех команд, а затем, тайной дорогой, скрытой мощным генджутсу на местности, отправились в центральную башню. Конечно же, никто не полз как черепаха, и десять километров скоро были за спиной. Спокойствие дороги нарушило лишь странное соревнование между Какаши и некто Гаем. Смотреть на это оказалось неприятно, и Сасори просто их проигнорировал.