Страница 12 из 19
В конце той невыносимой недели муж сказал мне:
– Уходи. Просто уйди, побудь где угодно. Столько, сколько тебе нужно. Я здесь буду держать оборону.
Ему не пришлось повторять дважды. Я схватила свой дневник, Библию и ключи от машины и выбежала за дверь.
В конечном итоге я оказалась в ретрит-центре в 25 минутах езды от своего дома. Не то чтобы я сама решила туда пойти; скорее, меня что-то вело. В здание я вошла только для того, чтобы спросить разрешения побыть на территории. И все остальное время, которое провела там, бродила по этой Божьей красоте.
Я гуляла по лабиринту под открытым небом, петляя по его рисунку, запутанному, как мои мысли. Я бродила по пешеходным тропкам, едва обращая внимание на растущие повсюду деревья и цветы. Наконец, дошла до открытой часовни на берегу озера. Сидя там, лицом к кресту на фоне озера Кочичевик, я плакала, писала в дневнике и молилась. И снова плакала, писала и молилась.
Я чувствовала себя скороваркой, с которой наконец сняли предохранительный клапан. Три полных часа я просидела на той скамье, позволяя всем чувствам разочарования, отчаяния, растерянности и фрустрации свободно выливаться из меня.
Возвращаясь к машине, я с изумлением поняла, что чувствую себя легкой и свободной, как птичка. Мне не терпелось вернуться в свою материнскую жизнь, хотя я буквально убежала от нее считаные часы назад.
По пути домой мне пришло в голову, что каждой матери на свете необходимо то, что только что пережила я. Место, где они могут выговориться или побыть в уединении. Тогда и родилась идея ретрита, который я назвала «Мозаика Веры».
Вечером (когда есть возможность оставить детей с мужем) молодые мамы приезжают в ретрит-центр. После объявления темы вечера и расслабляющей медитации мы все ненадолго расходимся, чтобы побыть наедине с собой. Кто-то пьет вкусный кофе, кто-то гуляет по территории, кто-то полулежит на креслах-мешках. Далее мы садимся в круг, и каждая мама по очереди выговаривается. При этом никто никого не перебивает.
Это важное правило, ведь женщины всегда перебивают друг друга. Обычно мы делаем это с самыми благими намерениями – поддержать, дать совет, поделиться похожими историями, чтобы доказать, что мы понимаем собеседницу, что нам не все равно. Но когда мы перебиваем человека, мы сбиваем его с пути к открытию.
Я искренне верю, что большинство ответов, которые нам нужны, уже есть где-то глубоко внутри нас. Но шум и хлопоты жизни заглушают их шепот. Если же (и когда) нам удается улучить минутку тишины и покоя, мы уже настолько обессилены, что нам не хватает уверенности в себе, чтобы поверить в те ответы, которые мы слышим.
Большинство ответов, которые нам нужны, уже есть где-то глубоко внутри нас.
Вот почему так важно проговаривать эти ответы вслух. Возможность выговориться беспрепятственно позволяет нам выплескивать сильные эмоции. Делая это, мы достигаем большей объективности; наше зрение проясняется. И внезапно все обретает смысл. Мы не только видим решения своих проблем, но и понимаем, почему вообще эти проблемы возникли. А самое главное, мы признаем и благодарим и проблемы, и их решения – как необходимые аспекты нашего собственного пути.
То же было и с Джули. Пока она продолжала, никем не прерываемая, рассказывать свою историю, слезы шли на убыль, а ее взгляд становился все острее. Без всякой нашей помощи – если не считать искреннего принятия и настоящего слушания – Джули находила одну идею за другой, придумывая, как ей изменить подход к своей повседневной жизни. С каждой озвученной мыслью ее голос становился сильнее и увереннее. Вскоре слезы на ее глазах сменились блеском надежды и уверенности.
Потом, когда мы уже расходились по домам, Джули подошла ко мне, обняла и, отстранившись, сказала:
– Знаете, я на самом деле даже не представляла, что во мне есть все эти ужасные эмоции. Спасибо вам, что создали такое место, где можно со всем разобраться, посмотреть ясным взглядом и избавиться от этого. Я сегодня ухожу отсюда с верой, что смогу справиться с материнством – и справиться хорошо. Спасибо, что помогли мне это понять!
– На здоровье, Джули, – ответила я со всей искренностью. – Спасибо за то, что вы копнули так глубоко и доверили мне все эти мысли. Для меня высокая честь быть свидетельницей того, как вы обнаружили ответы, которые созрели в глубине вашей души.
В первых лучах рассвета…[4]
Если ты должна это сделать, значит, ты поступаешь правильно.
– Полковник хочет вас видеть, – сказал командир нашего звена, когда я поставила на стол свой оливково-зеленый рюкзак. Было без пары минут семь утра, и прямое распоряжение от начальства, как правило, могло означать одно из двух: либо меня хотят повысить, либо я где-то серьезно напортачила.
Насколько я знала, повышение мне точно не грозило. По спине пробежал холодок паники, и она явно отразилась на моем лице.
– Расслабьтесь, лейтенант, – посоветовал мне командир. – Думаю, она хочет просто дать вам какое-то поручение в связи с церемонией присвоения новых званий, которая состоится на следующей неделе.
– А-а!.. Ффух, – облегченно выдохнула я, чувствуя, что сердце начинает биться спокойнее, а плечи опускаются. И действительно, когда я явилась в кабинет полковника, она подтвердила, что у нее есть ко мне просьба.
Приказ был прост. Съездить в типографию, взять программки для церемонии, вычитать их и, если все нормально, принести в ее кабинет.
В своей части я работала с документацией, так что вполне логично было попросить меня вычитать программки, и все же что-то в этом приказе казалось мне странным. Я словно ждала какого-то подвоха.
Поначалу все шло согласно плану. Программки отпечатаны, обложка – яркая и привлекательная, и лежали они в двух запечатанных коробках, ну просто забирай и иди.
А потом я открыла программку, чтобы вычитать, и, когда пробегала глазами текст, буквально выпала в осадок.
Последовательность программы мероприятия изложена верно, список почетных гостей подробный и полный, звания и имена награждаемых – все без ошибок.
Обнаружилась только одна проблема: имя певицы, которая должна была вживую исполнять национальный гимн. Я была с ней знакома лично. Она не смогла бы спеть мелодию чисто, даже если бы от этого зависела ее жизнь.
В армии все церемонии начинаются с исполнения «Знамени, усыпанного звездами». В зависимости от обстоятельств и звания военнослужащего, получающего повышение, гимн может исполняться полным военным оркестром, иногда – одним певцом, а иногда используется записанная инструментальная версия, транслируемая через колонки.
Тот факт, что в программке указан один исполнитель, – не было проблемой.
Проблема в том, что исполнять гимн вживую должна буду я!
Первое, о чем я подумала: это, должно быть, какая-то ошибка. Наверняка кто-то дал моему командиру ложные сведения, будто я умею петь. «Не может быть», – твердила я себе, добираясь обратно в штаб.
Казалось, что коробки с программками весили по пятьдесят килограммов каждая, пока я тащила их вверх по двум лестничным пролетам в кабинет полковника. Я постучалась и, получив разрешение, зашла в кабинет и поставила коробки на пол возле двери. Тем не менее груз с моих плеч так и не свалился.
– Ну что, все в порядке? – спросила полковник, не отрываясь от монитора своего компьютера.
– Ну… Я… просто хотела спросить, – запинаясь, проговорила я, – кто предложил мою кандидатуру в качестве исполнителя гимна? Это какая-то ошибка.
Я была одной из трех женщин в нашей эскадрилье, и хотя мы обожали разыгрывать друг друга и стали близки, как сестры, мне с трудом верилось, что кто-то из них так бы со мной поступил.
4
Слова из первой строки гимна США.