Страница 33 из 43
— Это инерция, — объяснила Туу-Тикки. — Я просто добираю то, чего мне так не хватало в прошлой жизни. Да, собственно, добрала уже практически. Красивая одежда, любимое хобби, вкусная еда… Я примитивная зверюшка.
— Позволь не поверить. Я видел твою библиотеку, и твою фонотеку на ноуте тоже видел.
— На стационарном компе больше, — улыбнулась она. — Да, я меломанка.
— Я заметил. И заметил, что слушаешь ты достаточно сложные вещи. Фолк, неоклассику, неофолк, нью-эйдж. Не то, что крутится в чартах.
Туу-Тикки снова улыбнулась.
— Я могу выглядеть на двадцать, — сказала она, — но мне ведь больше. И тебе больше.
— Да, — согласился он. — Мне тридцать в сентябре. Ну то есть у меня день рождения тридцатого, но на Каллисто, когда я оттуда улетел, был август. Так что, наверное, мне уже есть тридцать.
— А у меня двадцать седьмого, и тоже сентября, — обрадовалась Туу-Тикки. — Будем праздновать вместе? У меня в документах число и месяц правильные, только год не тот.
— У меня тоже. Что ж, будем праздновать, — Грен поцеловал ей руку.
— А у меня для тебя подарок, — вдруг сказала Туу-Тикки и, потянувшись, встала с шезлонга. — Пойдем.
Вечером Грен сидел и рассматривал подарок. Это был фотоальбом — изящная, изысканная рукодельная вещица, достаточно строгая по стилю. Стиль был Грену незнаком — шестеренки, скрипичные ключи, бронзовые подвески, коричневые кружева, слои состаренной бумаги — и все это на обложке из грубого небеленого льна. Внутренние страницы тоже были украшены, и в центре каждой — место под фотографию и табличка, чтобы ее подписать.
После ужина Грен принялся раскладывать и подписывать снимки. Странное дело: снимок с Вишесом, который он когда-то разорвал, а потом кое-как склеил, был целым. И на остальных не было следов: ни времени, ни скотча. Вот мама, вот дед, вот их выпуск в колледже. Фото на Европе — там Грен был в учебке перед отправкой на Титан. Вот сам Титан. А это уже Каллисто. Альбом был большим, а снимков — не так много, как казалось Грену, всего десятка три.
На последние страницы Грен вклеил те, что Туу-Тикки сделала в первые дни. Какое же у него тогда было растерянное лицо… Совсем юное. Он перелистал альбом к снимкам, сделанным в колледже. Нет, все-таки лица разные. Не просто возвращенная юность. Взгляд не мальчишеский.
В гостиной Доминик, переполненный впечатлениями, рассказывал о плавании на яхте Кодзу и Алексу. Туу-Тикки сидела за компом — Грен видел ее в аське и в блогах. Прочитал ее последний пост про бассейн с морской водой, просмотрел комментарии. Они были подписаны друг на друга, и Грен давно заметил, что о нем Туу-Тикки не пишет ничего. Правда, он и сам ничего не писал о ней. Слишком дорогое, слишком личное, чтобы делиться с незнакомцами. Правда, он выкладывал музыку. А она…. Грен обновил страницу. Ну да. Она затеяла писать драбблы по заказам, только что выложила новые. Грен не знал фэндомов, о которых она писала, кроме «Шерлока», и не особенно разбирался в литературе, но тексты Туу-Тикки ему нравились. Он оставил комментарий в записи о драбблах — попросил написать про Нео и Морфеуса, с ключевым словом «обреченность», выключил компьютер и ушел спать.
Уснуть не получилось. Грен лег, но сон не шел. Ворох старых фотографий растревожил душу. Не помогли ни два часа в ванне с «Извлечением троих», ни чашка теплого молока, ни три подряд сигареты. Грен просто боялся уснуть. Прошлое шевелилось в глубине и норовило подняться и выплеснуться. Так что он просто сидел на подоконнике, смотрел на луну и старался ни о чем не думать.
Луна уже вскарабкалась высоко, когда в дверь тихо постучали. Грен пошел открывать, уже зная, кто наведался к нему в такое время.
— Фон идет на весь дом, — Туу-Тикки шагнула через порог и обняла его, согревая.
На ней был легкий шелковый халат, волосы собраны в небрежную косу, переброшенную на грудь, и пахло от нее зеленым чаем — совсем слабо.
— Не могу уснуть, — признался Грен.
— Ложись, а я посижу рядом, — предложила она.
Грен включил бра и забрался под скомканное одеяло. Туу-Тикки легла на свободную половину кровати.
— Как ты определила, что это именно я? — задал он вопрос. — Я то и дело путаю чужие эмоции. Иногда даже со своими.
— У тебя особый… призвук, что ли. Такой синий и металлический. В общем, тебя я всегда распознаю. Доминик — тот угловатый и острый. Кодзу имбирный немного и колючий. Алекс округлый и жесткий. У котов эмоции совсем простые, у Вьюна посложнее, но тоже не перепутаешь. Не умею объяснить. Это как голоса, у каждого свой. Правда, не знаю.
Грен успокаивающе погладил ее по плечу.
— Спасибо, что пришла. Я тебя разбудил?
— Нет, я не спала еще. Я вообще стала мало спать. Ночь — время эльфов, что поделать.
Они рассмеялись. Туу-Тикки лежала на боку, опираясь на локоть. Грен закинул руки за голову.
— Я смотрел фотографии, — объяснил он. — Вспоминал. Когда я вспоминаю, я словно заново все переживаю. Там есть фотография, например, где я играю в «Синем вороне». Проходное фото, ничего особенного. Но его поместили в местной газете, в культурном разделе. И после ко мне просто валом пошли клиенты. В клуб тоже, но больше ко мне. Всем хотелось трахнуть «звезду» лунного масштаба. А я даже выбирать не мог.
Повисла тишина. Грен понял, что проговорился, и понял, как проговорился. А Туу-Тикки пододвинулась к нему, обняла и положила голову на плечо.
— Тебе не противно? — тихо спросил он.
— Нет, — сказала она, гладя его по груди. — Какое это имеет значение, мой хороший? Ты — это не то, что ты делал и уж тем более не то, что делали с тобой.
— С чего ты взяла, что это был не мой собственный выбор?
— Тебе не было бы так тяжело сейчас, если бы это был твой выбор. Психологические защиты бы сработали, понимаешь? Если бы ты решил заняться проституцией сам, ты бы придумал себе десяток оправданий и вообще не думал бы об этом. Еще бы и гордился.
— А я и гордился. Главная «королева» тюрьмы, любимец всего начальства, — Грен сглотнул горькую слюну.
— То-то ты сбежал от такой гордости.
— А вышло так на так, — Грен обнял Туу-Тикки, прижался ненадолго щекой к ее волосам. — На Каллисто я выступил ровно в том же статусе. Моя «слава» летела впереди меня.
— Ты не забросил музыку. Ты играл, профессионально играл. Я даже представить боюсь, каково было снова браться за саксофон после такого перерыва.
— Я за него ухватился, как утопающий за бревно, — вздохнул Грен. — Хоть что-то мое. Хоть какой-то кусочек жизни, в котором я принадлежу только себе. Мне врач запретил играть через полтора года, но я все равно продолжал. Потому что без музыки — проще было сразу лечь и умереть.
Некоторое время они молчали. Потом Грен спросил:
— Почему тебя не удивляет и не шокирует эта история?
— Потому что я ожидала чего-то подобного, — призналась Туу-Тикки. — С того момента, как ты сказал про тюрьму. Эта субкультура, или как ее назвать — она везде одинакова. А ты слишком красив, на свою беду. Тебя бы не пропустили, не обошли стороной, не бывает таких чудес. Я успела свыкнуться с этой мыслью. Только мне больно, что я нигде, никак, ничем не могла тебе помочь.
Грен почувствовал резь под веками. Моргнул раз, другой, потер мокрые ресницы.
— Все прошло, — сказал он. — И спасибо, что ты со мной. Что пришла и все-все понимаешь. Я даже не надеялся…
— Я люблю тебя, — просто сказала Туу-Тикки. — Вот и все.
— Amor wincit omni? Я тоже тебя люблю. И благодарен Йодзу за нас с тобой. Хотя он мне и не нравится.
— Почему? Такой милый котик…
— Просто не нравится. Можно тебя кое о чем попросить?
— Мррр?
— Не уходи к себе сегодня. Я не про секс — просто…
— Угу, — кивнула Туу-Тикки и развязала пояс халата. Под ним был жемчужный шелковый комплект — топик и шорты. Туу-Тикки швырнула халат на стул и сказала: — Пусти под одеяло.
========== 17 ==========