Ситтин

На Имболк не пришел никто — это время Дома. Туу-Тикки и сама старалась никуда не выходить. Разве что на вязальные посиделки. Ей было… не то чтобы одиноко, но пусто. Грен ушел так внезапно, и так ничего не обещал… Туу-Тикки знала о его чувствах и знала о своих, но это не имело большого значения. Чтобы любить, надо уметь отдавать. Грену отдавать было нечего. Он и ушел искать это что-то — что-то только свое, самого себя. У него был дорожный телефон, но за десять месяцев он не прислал ни смски, не говоря уже о звонках. Туу-Тикки его номера не знала. Могла бы узнать, просто спросить у Дэна, но не стала. Не хотела. Грен ушел с эльфом, Грен ушел за собой-эльфом, и в это магическое путешествие совершенно не вписывались высокие технологии, пусть даже и дорожные. Может быть, он вернется. Йодзу вот уверен, что вернется. И Эшу уверен.

Эшу… Вроде бы той же масти и сложения, что и Грен, вроде бы те же синие глаза, но — совсем, совершенно другой. Бог, кот, трикстер. Он явился в Темное время, и явился не один. С ним был Дани. Они пришли с Дороги, промахнувшись то ли домом, то ли миром, но были настолько вымотаны путешествием под зимним дождем, что остались, хотя до дома Тами, где Дани жил постоянно, было — пройти сквозь зеркало. Правда, Туу-Тикки не хотелось, чтобы сквозь зеркало эти двое проводили еще и свои тяжелые байки, но кто б ее спросил? Однако не стали. Эшу напился чаю, принял душ и убрел спать, Дани загнал в гараж байки, вытер их, что-то проверил, подкрутил, а потом уснул прямо в гостиной на диване — не хватило сил подняться наверх. Когда утром Туу-Тикки спустилась, Дани так и спал, а рядом с ним на полу сидел Эшу и смотрел на Дани со странной смесью нежности и озадаченности.

После этого Дани и Эшу стали наведываться регулярно. Изучали город, сравнивали его с Сан-Франциско на Земле-Трайм, просто зависали в доме. Кажется, Эшу понравилась сама концепция дома в подобном стиле. Кажется, Дани был готов идти за Эшу не то что в ситтин, а хоть в Ифэренн. В жизнь Туу-Тикки Эшу вносил должную долю хаоса: то превратит дюжину клубков пряжи в коралловых змей, то поменяет местами соль и соду, то сделает пол липким для духов, а потом хохочет, глядя, как духи пытаются взлететь и не могут, то вытащит Туу-Тикки и Дани на какой-нибудь скучный концерт и заставит классический оркестр сыграть фоновую музыку из «Марио» или «Соника», то превратит в бабочек шелковые шарфы и в ласточек — мужские галстуки в каком-нибудь дорогом бутике, где Туу-Тикки решит купить шейный платочек…

Скучно с Эшу не было. Впрочем, не было и близости — ни с кем. Туу-Тикки не скучала. Просто ждала. Что ей еще оставалось?

Она выбила трубку, взяла в озябшие руки чашку с чаем. Крепкий, черный, с чабером. Остался с посиделок. Так сложилось, что все женщины их клуба пили только чай — черный, зеленый, матэ, ройбуш. Не кофе. Почему-то никто из них не пил кофе.

Темнело. Солнце упало в океан, задул ветер. Туу-Тикки посмотрела на россыпи крупных звезд. Подумала о луне, которая выползет из-за гор под утро.

В гостиной вспыхнул электрический свет, желтым квадратом лег на траву и цветы. Кто-то пришел? Прямо в дом? Зеркалом? С качелей ей не было видно окна, но духи не шумели, значит, это кто-то свой. Надо бы пойти в дом, посмотреть. Но она сидела в пледе с чашкой чаю и совсем не торопилась.

========== 2 ==========

Она была прекрасна. Изящные обводы, невероятной красоты резьба, мерцающие струны, серебряные колокольчики, и сама древесина — перламутрово-белая с лиловыми прожилками, словно на ее изготовление пустили старую, доросшую до размеров дерева сирень. Туу-Тикки мысленно поздоровалась с ней. Арфа отозвалась тихим гулом, словно шмель задел басовую струну. Она стояла посреди гостиной, а рядом лежала большая собака какого-то сиамского окраса — шкура цвета топленых сливок, а морда, уши, лапы, хвост и полоса вдоль выступающего хребта — цвета темного шоколада. Глаза у собаки были зеленые, как у кота, но зрачки обычные, круглые. Волнистая шерсть на хвосте, груди и лапах, гладкая морда, острые лисьи уши. Собака тяжело дышала, высунув язык. Ошейника Туу-Тикки не заметила.

Кто-то из эльфов? Явно эльфийская арфа, собака — не дорожная и не человеческая. Но — электрический свет? Или это духи включили? Хотя эльфы достаточно хорошо видят в сумерках, а от камина достаточно света. Туу-Тикки огляделась в поисках гостя. Заметила побитый рюкзак с эмблемой местного магазина туристических товаров и прикусила губу. Ненадолго закрыла глаза — и тут ее обняли. Запах был знакомым и в то же время чужим, эмоциональный фон — тоже. Она уткнулась в пахнущую травами и древесным соком куртку и совсем по-детски зажмурилась, тоже обнимая и чувствуя под пальцами замшу куртки, жесткую кожу и металл пояса, быстрый стук сердца у щеки.

— Я вернулся, — тихо сказал Грен. — А тебя нет. Я так испугался, но потом почуял твой табак.

— Я была во дворе, — пробормотала Туу-Тикки, не открывая глаз. — Как зовут собаку?

— Кай. Года три назад он решил, что я в нем нуждаюсь. Странная прихоть для эльфийской борзой, но с ними не спорят.

У него изменился голос. Стал глубже и выразительнее. Изменился запах — теперь от него почти не пахло человеком. Но нервничал он совершенно отчаянно.

— Если ты выставишь меня за порог, — начал он, — то будешь в своем праве. Я потерял счет времени. Почти обо всем забыл.

Она тихо засмеялась.

— Насколько я знаю, это нормально для того, кто ушел в Волшебную Страну. Ты нашел, что искал?

— Да, — сказал он и уже увереннее добавил: — Да, нашел.

— Собаку и арфу?

— Не только. Я все тебе расскажу.

Она немного отстранилась, подняла голову, оценивая изменения. По две пары косичек уходят к затылку от висков. Золотистый загар, очень слабый. Кажется, радужка стала больше и еще синее. Изменилось выражение глаз. На рубахе под распахнутой курткой какие-то украшения, металл и камни. Уши проколоты — по три-четыре сережки в каждом. На шее часто-часто бьется жилка.

— Устал? — спросила Туу-Тикки. — Ты с дороги, да еще с арфой. Верхом?

Грен покачал головой и засмеялся.

— Я не решился выйти на Дорогу с большой арфой. Зеркало. Я научился открывать зеркала. Оказывается, достаточно желания.

— Сильного желания, — уточнила Туу-Тикки.

— Да, — согласился он. — Если бы ты знала, как хорошо почувствовать себя дома!

Она вопросительно подняла левую бровь.

— Да, — подтвердил Грен. — В Ллимаэсе я не чувствовал себя дома ни разу за все эти годы — пять, семь… не знаю.

— А тут десять месяцев прошло, — зачем-то сказала она и поймала волну его радости и облегчения. — Хочешь чаю?

Грен помотал головой и она заметила, насколько длиннее стали его волосы.

— Я принес вина из трав Ллимаэса, — объяснил он. — Выпьем за встречу?

И щелкнул пальцами, приказывая духам принести бокалы.

Они устроились на полу возле камина, друг напротив друга. Туу-Тикки расстелила по полу юбку, Грен скинул куртку, оставшись в темно-голубой рубашке странного кроя, но не стал снимать сапог. Бутылка из матового узорчатого стекла была запечатана воском. Грен аккуратно снял его и налил прозрачно-зеленое, чуть пенящееся вино в два бокала. Протянул один Туу-Тикки, второй взял сам. Посмотрел сквозь вино на огонь, плеснул несколько капель в пламя и сказал:

— Я хочу выпить за тебя. За верность, и постоянство, и… — он замялся, но они не слишком нуждались в словах. Она поняла и так.

Туу-Тикки пригубила вино, облизала губы, а потом начала пить медленными глотками. Вино из Ллимаэса было легким, горьковатым, в нем совершенно не чувствовался алкоголь, зато травы… она не бралась определить, что это за травы и сколько их. Однако предчувствовала, что послевкусие останется с ней надолго.

Грен пил и смотрел на нее, как жаждущий на воду.

— Я не понимал, как соскучился по тебе, пока не вернулся, — признался он.

— Не до того было?

Он опустил ресницы.