Подарок к Рождеству

О том, что Стива ждут в доме, сообщил Бран. Как он, стоя на холме и ревизуя результаты стивовых упражнений с пилой, узнал, что кто-то пришел, Стив не представлял. Но собрал охапку мелких веток и пошел к дому. Может, удастся увидеть Баки. Если тот захочет.

Стив не помнил, чтобы Баки раньше так сильно и надолго обижался. Чтобы вот так уклонялся от разговоров. Черт, он раньше никогда не избегал Стива. Что же Роджерс натворил…

В гостиной ждал Сефирот и двое незнакомцев. Один вообще походил на человека меньше, чем Грен. Неприятный взгляд, и улыбка недобрая.

Баки устроился в отдельно стоящем кресле. Между ними и гостями на столике выстроились чайные и кофейные чашки. Хозяев видно не было.

Этот Баки был другим, непривычным. Может, оттого, что теперь ему не нужно было следить за вечно больным Стивом, и он начал раскрываться с иной стороны, нежели заботливый друг. И Стив боялся, что этот новый человек может отправиться искать себя, а он его отпустит. Ну а как иначе, если любишь? И не отпускал бы никогда, но вцепляться, как тот питон, что был у девушки в клинике, и не давать дышать… это верный способ разойтись навсегда.

Стив с досадой подумал, что он в который раз оказывается перед незнакомцами в рабочей одежде, пахнущий потом, растрепанный. Что они о нем подумают?

Он поздоровался со всеми и сел на диван так, чтобы быть поближе к Баки. Тот зачем-то намотал на левое запястье пушистую оранжевую нитку — несколько витков.

— Добрый день, Стив Роджерс, — поздоровался Сефирот. — Две недели прошло, я привел терапевта, — Старший кивнул в сторону того из гостей, кто походил на человека больше всего — среднего роста, спортивного сложения, с каштановым в рыжину хвостом, он был одет в штаны полувоенного кроя и темно-коричневую спортивную рубашку, в расстегнутом вороте виднелась плоская цепочка. — Асахи Кэнта.

Ничего японского во внешности мужчины не наблюдалось, если честно. Он поднялся и протянул Стиву руку.

— Привет. Можно просто Кэнта.

— Привет, — Стив встал и пожал сухую сильную ладонь.

Баки сделал то же самое.

— Спасибо, Сефирот, — кивнул Барнс.

У него было странное ощущение, что второй, неназванный еще незнакомец слегка двоится. А еще — что у него есть хвост на всю гостиную, извилистый и в чешуе.

— На здоровье, — кивнул Сефирот. — Это мой друг Роджин, он владелец терапевтического центра, в котором работает Асахи.

— Угу, а еще я дракон и вообще крайне неприятное существо, — дернул плечом Роджин. — Такой тени, как над вами, я давно не видел.

— Тени? — спросил Роджерс. — Что за тень?

Баки удовлетворенно кивнул. Раз дракон — значит, хвост. Так и должно быть.

— Искаженная смерть или что-то вроде того. Старший сказал, вас сюда привел Эшу-музыкант. Из замкнутого конклава миров. Какой у вас был год на Земле?

— Две тысячи шестнадцатый, — сказал Стив.

Про искаженную смерть он не понял. Баки предпочел помолчать и послушать. Дракон — это было интересно. Аж мороз по коже.

— Две тысячи шестнадцатый, — Роджин наклонил голову на бок, подумал. — Вы представляете себе, что такое психотерапия?

— Да, — Стив сморщился. — Полгода ходил на сеансы. Никакого толка. Рассказывал о снах и выслушивал, что надо просто оставить прошлое и жить дальше.

Баки закинул ступню в синем носке на колено.

— Мне рассказывала Туу-Тикки, — сказал он. — Запрос я сформулировал. Она предупредила, что предсказать, что всплывет в процессе, невозможно.

— Просто оставить прошлое и жить дальше? — эхом повторил дракон.

Кэнта нахмурился, Сефирот фыркнул.

— Если бы это было «просто», терапевты бы давно сидели без работы, — сказал Асахи.

— Кэнта, тогда поговори с Джеймсом пока, — кивнул Роджин. — А мы пообщаемся со Стивеном Грантом Роджерсом.

— Хорошо, — не стал спорить Кэнта и обратился к Баки. — Где тут можно устроить тет-а-тет?

Баки встал, предложил:

— Пойдем.

Кабинет Туу-Тикки был в его распоряжении. И в нем были удобные кресла. Баки убрал с кресла-качалки альбом с видами Большого Каньона и предложил Кэнте усаживаться.

— Не помешает, если я закурю? — спросил Баки.

— Нет, — Асахи с интересом оглядел кабинет и устроился в кресле. У него были интересные движения, как у рыси или гепарда — вроде бы кошка, а вроде и нет. — Сефирот сказал, что вам восстанавливали тело и психику магическим образом, что вы старше, чем выглядите.

— Да, мне девяносто девять. Мозги мне промывали и фармакологией, и психокодированием, и электрошоком, а вот психотерапии не случалось. — Баки опустился в компьютерное кресло Туу-Тикки, отрегулировал высоту, улыбнулся. — Правда, не все годы я прожил. Много времени провел в криокамере.

— В криокамере?

— Да. Обратимая заморозка. Так было удобнее хранить. Меньше опасности, что пробудится первоначальная личность. — Баки посмотрел на свои руки. — Я был в плену. Меня использовали как живое оружие. Исследования. Пытки. Инструктажи. Лет семьдесят примерно. Я не все помню. Кодировка начинала слетать, если я слишком долго был вне криокамеры. В конце концов меня послали убить Стива… а я его вспомнил. Были триггеры — набор слов, который пробуждал ту, другую личность. Зимнего Солдата. Эшу их убрал, я проверил. — Баки хмыкнул. — Я все равно состою из разных кусков. Что-то от Баки Барнса из Бруклина. Что-то от Зимнего Солдата. А что-то совсем новое, только что появившееся. Хочу собрать себя в единое целое. И не бояться, — он покачал головой, — медицинских запахов. Я недавно был в ветеринарной клинике. Чуть не сбежал. Удержался потому, что там были звери. Кошки, собаки. Даже кролик.

— Вам удобно будет общаться на «ты»? И как мне вас называть?

— Да, лучше на «ты», — кивнул Барнс. — Баки. Я никогда не чувствовал своим полное имя. Лучше так.

— Баки, хорошо. Я правильно понимаю, что ты хочешь как результат — быть единой личностью?

— Да. У меня есть подзадача — адаптация к этому миру. Просто к миру. Я столько лет воевал… Не хочу. Если бы я остался в Мидгарде, пришлось бы. Суперсолдат — слишком соблазнительное оружие. Или лаборатории. Или и то, и другое. Но здесь две тысячи пятьдесят шестой год. А я даже к две тысячи шестнадцатому толком не привык. Часть меня так и застряла в сорок четвертом. Тысяча девятьсот сорок четвертом.

— Как ты сейчас себя чувствуешь? Сефирот сказал, что оставил тебе как упражнение — рисовать пережитое в то время, как ты попал в плен и тебя использовали в качестве живого оружия. Ты рисовал? Получилось рисовать?

— Получилось, — кивнул Баки. — Оказалось легче, чем я думал. Извел половину красок. Сжигать было тяжело. Сначала я таскался к мусоросжигательной печи. Потом взял с кухни металлический поднос, сжигал в комнате. Сейчас, — Баки взглянул на Асахи, — странно. Я три дня не мог ничего делать. Ни с кем говорить. Сидел здесь и рассматривал картинки. Даже ел здесь. А Туу-Тикки вечером укладывала меня спать и пела колыбельные. — Барнс улыбнулся. — Сегодня легче. Играли в «кошачью колыбельку».

— Что-нибудь болит или просто ощущение хрупкости и слабости? — взгляд у Кэнта был внимательный.

— Просто… пустота. Нет, не так. Как будто всего слишком много, и во мне больше нет места. Ничего не помещается. Не могу читать. Не могу разговаривать. От Стива хочется спрятаться. Он… он считает, что мы в ссоре. Это не так, но у меня нет сил объясняться. Коротко не получится.

— Хочешь, чтобы мы объяснили ему, что пока тебя не стоит трогать?

— Туу-Тикки объяснила. Или Грен, не знаю. Кто-то объяснил. — Баки наклонил голову, улыбнулся. — Меня здесь словно в ладонях держат. Берегут. Но не сюсюкают. Никогда такого не было. Дома, если я плакал, рассчитывать мог только на подзатыльник. Ну, после того как родилась Бекка. Это моя сестра. Одна из трех.

— Я понимаю. Это магическое место, я в таких никогда до этого не был. Дом между жизнью и смертью. Новый опыт. Есть прямо сейчас что-то, что тебя пугает?

Баки задумался.

— Полная самостоятельность. Я хочу остаться здесь. Не насовсем, нет. Может, на год, на два. Я знаю, что я могу это сделать, мне говорили. Но все равно боюсь, что придется устраиваться самому.