Подарок к Рождеству

Баки молчал, сидел на своем месте, отстегнув ремень безопасности и думал о том, что получил предложение, от которого голова кругом идет. Жизнь. Ему предлагают его собственную жизнь, не зависящую ни от кого. Только от него самого и немного от Стива.

Стив. Он точно не захочет остаться. А если и выберет этот вариант, то только из чувства долга перед ним, Джеймсом Барнсом. И совершенно не потому, что захочет сам попробовать, каково это — мирная жизнь.

— После таких предложений, знаешь ли, женятся, — попытался пошутить Баки, чтоб скрыть собственный раздрай.

И хочется, и колется, и мама не велит, как говорил один из его кураторов. Вот как в воду глядел, сволочь. Господи, Баки мог бы закончить школу! Нормально закончить, не уходя работать после восьмого класса, не впахивая в магазинчике на углу после уроков, пока Стив пишет домашку за двоих!

— Подумай, — спокойно сказал Денис. — Я прошел школьный курс за два года, не бросая работу. Он простой. И тебе не обязательно будет перебираться от нас. А мы поддержим.

— А Стив? Ему можно остаться?

— Если он захочет, — Денис улыбнулся. — У нас есть опыт адаптации тех, кто пришел из другого времени, Джеймс. Легко не будет, конечно, но при имеющихся альтернативах…

Он перегнулся через спинку сиденья и достал чем-то набитый рюкзак.

— Пойдем, накупим еды.

В музеях и галереях Стив бывал редко. Даже на двоих они с Баки зарабатывали так немного, что спускали деньги на развлечения куда реже, чем хотелось. А Баки скорее потратил бы деньги на еду или пригласил девушку на танцы. После Арктики единственный музей, куда сходил Стив, был тот, где рассказывали о нем самом.

Эта галерея не походила на привычные чинные залы нью-йоркских довоенных музеев. Яркие картины и странные скульптуры, голограммы, интерактивные экраны, непривычная, словно текущая архитектура самого здания… Приятный мужской голос по громкой связи объявил, что через десять минут начнется мастер-класс Кнута Грегора в пятом зале, спешите присоединиться.

Стив нашел пятый зал, заплатил триста долларов, и ему указали место у мольберта возле окна и вручили коробку тюбиков с акрилом, прозрачный пластиковый фартук, тонкие резиновые перчатки и палитру. Роджерс огляделся. Кроме него, в зале был с десяток человек — мужчины и женщины, молодые и совсем старики. Сморщенный сутулый азиат с выбритой головой выдавил на палитру лиловую краску и подмигнул Стиву.

Кнут Грегор — высокий полный мужчина с каштановыми волосами, в которых поблескивала седина, — говорил о том, что цвет можно почувствовать кожей, о том, что важна не форма, а чувство, которое выплескивается на холст, предложил тему: время между Рождеством и Новым годом.

— Тема банальная, — сказал он, — но у всех нас есть что выразить об этом времени года, между звездой волхвов и сменой даты. Так давайте расскажем миру о своих чувствах.

Стив задумался. Обычно Рождество для него проходило дома, с мамой. Если ему везло, и он не болел в это время, то шел к Баки, поздравлял его семью. Они бродили по улицам, смотрели на рекламные елки в витринах. В новом времени два Рождества он просто пропустил из-за боевых операций, а третье было на пафосной вечеринке у Старка. Но Рождество этого года, каким бы по счету он ни был, стало самым лучшим за всю его жизнь.

Стив взял синюю краску, выдавил на холст, размазал, как предлагалось, пальцами. Небо на его картине точно будет ясным.

— Почему эти сливы зеленые? — спросил Баки.

— Такой сорт, — ответил продавец — худой до изможденности чернокожий парень в очках с желтоватыми стеклами. — Очень сладкие, попробуйте.

Он отрезал кусочек от сливы. Баки взял ломтик. Действительно сладкие.

Рядом Денис присматривался к другим сортам.

— Любишь сливовый пирог? — спросил он. — Если да, приготовлю вечером.

— Я и не пробовал никогда. Или не помню. Последний раз, когда я покупал сливы, за мной пришли, а потом началась очередная война.

Баки попросил взвесить ему зеленых слив.

— И еще вон тех красных. И обычных синих. Денис, не смейся! — Баки толкнул его локтем. — А то сам все съем.

Денис улыбнулся.

— Вон те яблоки очень хороши, — указал он на пирамидку полосатых красно-желтых яблок. — А вообще — выбирай, что хочешь и сколько хочешь. У нас не пропадет.

— А если пропадет? Терпеть не могу, когда продукты портятся.

— Если что-то собирается испортиться, а мы никак не успеваем съесть, мама приказывает духам отнести еду какой-нибудь небогатой семье, — негромко, так, чтобы не услышал продавец, сказал Денис. — Я часто промахиваюсь с количеством.

— Голодал? — понимающе спросил Барнс.

— Приходилось, — кивнул Денис.

Выбирал Баки по запаху и на ощупь. В итоге у него оказался сладкий душистый виноград, черный и зеленый, несколько сортов яблок, два лайма — уж очень шершавые были, помéло и розовый грейпфрут, который его уговорил попробовать Денис.

Денис присматривался к гранатам и хурме, а Баки оторопело глядел на прилавок со свежими ягодами. Малина и клубника в декабре!

— О, голубику и чернику надо взять. Люблю овсянку с медом и ягодами, — сказал Денис, подойдя. Его рюкзак был уже набит, а левую руку оттягивала пара тряпичных сумок.

Баки тоже сжимал ручки сумок в левой руке, трогая фрукты только правой. Отчетливо не хватало левой перчатки.

— А что из них что? — поинтересовался Барнс. — И почему такие здоровенные? Я помню чернику, она мелкая, с горошину.

— Садовые сорта. Голубика приплюснутая, черника круглая. Стив любит голубику?

— Стив, я думаю, ее и не пробовал никогда.

Они набрали разных ягод. Белую и красную смородину Баки взял просто потому, что она показалась ему красивой. Купили свежих овощей. Отнесли сумки в машину, и Денис сообщил:

— Теперь мясо и рыба. За молоком я потом в супермаркет заеду.

Баки отлично видел, что Денис, при всей внешней расслабленности и видимой беспечности, постоянно оценивает обстановку: оглядывает периметр, мониторит ситуацию. А еще он берег Баки спину. Как в бою. Как Стив.

Это было понятно до зубовного скрежета. Парень так до конца и не вернулся с войны.

Баки донес свои покупки до машины, помог уложить в багажник. Не утерпел, взял крупное красное яблоко, потер его о футболку и с хрустом откусил.

— Вкусно. Кисло-сладкое и кожура тонкая. Не люблю толстую кожуру, она в зубах застревает. Может, перекусим где-нибудь? Есть хочу, не могу просто.

Денис рассмеялся.

— Вон хороший ресторанчик, если ты не против рыбной кухни.

— Как-то раз я сожрал живую каракатицу, — признался Барнс. — Залила мне чернилами все лицо. Не отмывались ни в какую.

— О, я тоже на боевых выходах ел все, что мог добыть. Солдаты вечно отнимали паек, а кормосмесь я только в DEX-компани пробовал, еще до того, как меня продали.

— Люди всегда хуево относятся к тем, кого считают ниже себя. Меня тоже кормили какой-то дрянью. ГОСТ 67930, кажется. Редкостная пакость что на вкус, что на вид.

Денис коснулся плеча Баки и предложил:

— Пойдем и выберем самое вкусное, что есть в меню. И мороженое. — Хмыкнул и добавил: — С чернилами каракатицы.

Стив стоял на ступенях галереи и набирал по памяти номер телефона Баки. Быстрый набор ему иррационально не нравился. Левой рукой он держал свою картину, упакованную в коричневую оберточную бумагу. Ярко-синее небо, желтое солнце-апельсин и бело-розовый снег на траве и почти черных ветках крупного дерева. Интересно, акриловые краски покрывают лаком?

— Бак, где вы там? Заберете меня? Я буду неподалеку у галереи. Полчаса подожду, хорошо.

Полчаса Стив провел на скамейке в сквере. Наблюдал за офисными работниками, которые приходили сюда со своим ланчем, за шелестящими листьями пальм, за автомобилями, летящими невысоко над дорогой. Машина Дениса была колесной — интересно, почему? Баки, судя по голосу, был доволен. Стив и сам был доволен. Его никто не узнавал, не фотографировал на телефон, не подходил получить автограф, пожать руку, пообниматься. Здесь он не был Капитаном Америкой. Обычный парень. Просто Стив Роджерс. Вот, нарисовал картину. Измазал рукава в краске едва ли не по локоть. Интересно, она отстирается? Если нет, футболку можно будет носить как домашнюю.