Страница 35 из 38
- Зрелище действительно не для слабонервных, – согласился Володя и брезгливо покосился на труп с кровавым месивом вместо лица и без верхней части головы, которую снесли лопатой, лежащей тут же неподалёку.
- Дело не в этом, – поморщилась Ксения, ей стало досадно, что её принимают за кисейную барышню, ведь ей доводилось работать фронтовым корреспондентом. И она поспешила перевести разговор с себя: – Так вы нашли её?
В доме Надин тоже не оказалось, как не было девушки французского журналиста среди мертвецов, плавающих в пруду. В то же время Брюийо не сомневался, что подруга была тут во время ночного нападения. Доминик выглядел просто убитым. Уговоры Ксении, что отсутствие новостей о пропавшей, уже само по себе хорошая новость, на него действовали слабо. Он кивал, соглашаясь, но выглядел потерянным. Робкую надежду шефу вернул Володя. Пока шеф с мокрыми глазами понуро принимал утешения Ксении, опытный стрингер успел обследовать окрестности, и кое-что обнаружил:
- Там остались следы…ощущение такое, что два или три человека бежали, а их преследовала большая группа, как при загонной охоте. Как минимум один из беглецов ранен – я видел кровь. Это женщина…Скажи мне, Доминик, у твоей Надин ведь 35 размер обуви, верно?
Брюийо кивнул, от волнения шумно сглотнул слюну и вмиг севшим голосом, не спросил, а хрипло взмолился:
- Куда она побежала? – он даже сорвал со своего лица марлевую маску, хотя не расставался с ней весь день.
- Туда, – Володя указал рукой в сторону начинающегося Ботанического сада.
В это время в небе показался красный пожарный вертолёт. Это был специализированный Ка-32, спроектированный для тушения пожаров в высотных зданиях, для этого под его брюхом на длинном тросе был подвешен резервуар-ловушка. Наконец-то первое видимое свидетельство того, что в городе ещё функционируют экстренные службы... Винтокрылая машина зависла над прудом, из-под её сдвоенных, соосных винтов в журналистов полетели брызги; а со стороны Северянинского моста уже приближался огромный Ми-26, ещё именуемый «коровой», способный взять и вылить на очаг пожара просто невероятное количество воды. Первая «вертушка» зачерпнула подвесным контейнером сотни литров воды и направилась в сторону горящей телебашни. Доминик и Ксения провожали его глазами, на минуту забыв обо всём. Однако, через несколько минут пилоты неожиданно выплеснули набранную воду на деревья, вертолёт заложил крутой вираж и полетел в противоположном направлении от разгорающейся телебашни. Судя по всему, экипаж внезапно отозвали. Журналисты ничего не могли понять! Подлетающий гигант Ми-26 в точности повторил манёвр головной машины, тоже развернувшись в сторону своей базы.
- Они что, передумали тушить?!!!! – ошарашенно округлила глаза Звонарёва.
Глава 32
Пошёл уже третий день, как Легат покинул камеру и возглавил внешнюю охрану тюрьмы. Между тем в «Бутырке» назревал бунт. Не получая законных свиданий и посылок с воли, лишённые даже возможности позвонить родным, заключённые становились всё более озлобленными и неуправляемыми. Их не устраивала отвратительная кормёжка, и то, что в тюремную лавку перестали завозить продукты и курево. Многие уже пересидели отпущенный законом срок и в отсутствии адвокатов и суда требовали своего освобождения. Самые активные из числа уголовников, используя настроения крайнего раздражения и недовольства, подбивали остальных на беспорядки. Обычно презирающие друг друга блатные и фраера, спаянные общей ненавистью к администрации тюрьмы, становились мощной силой. В конфликт оказалось втянуто большинство заключённых, даже тех, что при иных обстоятельствах никогда бы не стал бунтовать. Казалось, сам воздух в камерах и тюремных коридорах наэлектризован. Над Бутыркой словно нависли тучи. Пахло грозой. Достаточно было одного необдуманного решения, резкого слова, чтобы грянул гром. В тюрьме фактически установилось двоевластие, которое больше напоминало «холодную войну» – паханы, связываясь по тюремному телеграфу с соседними камерами, сбивали отряды крепких штурмовиков. Администрация тоже не сидела сложа руки – готовила сотрудников к подавлению мятежа. Начальник тюрьмы постоянно требовал от заведующего оперативной частью младшего лейтенанта Жгутова, чтобы он выявлял подстрекателей. Зачинщиков следовало запереть отдельно от всех в штрафной изолятор. Однако перепуганные «стукачи» отказывались сдавать своих сокамерников. Зэки тайком мастерили заточки, шептались о чем-то в камерах. В том, что противостояние может в любой момент принять крайне ожесточённый характер и в ход пойдут ножи, обломки труб и камни, уже никто не сомневался. Достаточно одной искры и озлобленные сидельцы начнут резать ментов со слепой яростью; тюрьма мгновенно станет преисподней и количество трупов будет исчисляться десятками, если не сотнями. Дошло до того, что многие надзиратели стали заискивать перед заключёнными в расчёте, что их пощадят. В любой момент почти две тысячи преступников могли вырваться из своих камер и стать полноправными хозяевами тюрьмы. На всякий случай подполковник Сокольничий приказал укрепить административный корпус, надеясь успеть превратить его в убежище… Необходимо было пока не поздно садится за стол переговоров с вождями заключённых. Стас пытался втолковать это Сокольничему, но подполковник и слышать об этом не хотел. Он считал, что проявление слабости только раззадорит уголовную борзоту. Между тем активисты из числа зеков пока ещё готовы были к переговорам. Но им было мало лишь тюремного кума и его холуёв. Они считали, что местное начальство несёт ответственность за тот беспредел, что возник в тюрьме. Поэтому авторитетные зеки добивались встречи с народными депутатами, и хотели, чтобы на территорию Бутырок была допущена пресса.
- Надо обещать им это, – считал Стас. – Другого выхода у вас нет.
Проблема заключалась ещё и в том, что из-за возникшей в городе ситуации надеяться на поддержку спецназа не приходилось. Но начальник тюрьмы и его советники всё тянули и тянули с переговорами. И дождались! Постояльцы одной из камер, где сидели преимущественно блатные, воспользовались оплошностью охраны и сумели захватить двух надзирателей, одна из которых была женщиной. Мятеж тут же перекинулся на соседние камеры. Повстанцы заняли целый блок. Сотрудники тюрьмы попытались сразу отбить сослуживцев, но встретили столь ожесточённое сопротивление, что вынуждены были отступить. Новый штурм без спецназа провести было затруднительно. Баррикады из подручных материалов перекрыли все подходы к мятежному блоку, напоминавшему теперь крепость… Сокольничий с озабоченным видом расхаживал по тюремному двору, закусив жёлтыми зубами беломорину в углу рта. Он был мрачнее тучи. Следом за ним семенил его зам майор Рюмин. Помешанный на чистоте начальник не терпел даже малейшего мусора на подведомственной ему территории и по этой причине обычно никогда не курил вне кабинета, а тут ещё ни одной урны поблизости (во время недавних столкновений с охраной зэки использовали их в качестве метательных снярядов, после чего их убрали от греха подальше). Зная о болезненной чистоплотности шефа, майор Рюмин украдкой подставлял ладонь, в которую задумчивый босс стряхивал пепел. Время от времени тюремщики как по команде поднимали головы в фуражках. Из окна той самой камеры доносились крики несчастной пленницы. Оттуда же кто-то с издёвкой звал кума зайти к ним на разговор, только без своих холуёв. Тогда может быть, – если они смогут столковаться, – его подчинённую бабу отпустят. За три оставшихся ему до пенсии года Сокольничий не хотел подвергать свою жизнь такому риску. Он устал от проклятой собачьей работы, от людей, которые его окружают. Всё, чего он желал – как-то пережить нынешнее неопределённое время и спокойно доживать свой век на полковничьей пенсии, заниматься дачей и внуками. Но крики несчастной Копейкиной рвали ему сердце. В то же время он видел, что авторитет его среди заключённых и подчинённых офицеров стремительно рушится. Даже этот заискивающий карьерист Рюмин стал выражать пока ещё осторожное неудовольствие его нерешительностью.