Чудная планета
(Рассказы)

Но внизу на этот счет были, видимо, другого мнения. Головная «татра» пересекала место, где еще можно было разъехаться, и начала карабкаться в гору. Это было слышно и по звуку ее вентилятора, завывшего на самой высокой ноте. Этот тонкий вой сразу же подхватили хриплыми голосами остальные машины, одна, другая, третья…

— Шары там у них повылазили, что ли? — водитель нажал на тормоза и растерянно взглянул на начальника.

— Шоферской закон нарушают б…!

— Плевали они на твой закон! — зло ответил ефрейтор, — у спецэтапа право на «зеленую улицу» есть, вот что! — Он открыл дверцу кабины и спрыгнул на дорогу. — Выруливай вот теперь обратно наверх! Так тебе и надо, раз работать не хотите, филоны чертовы!

— Говорю, не я сцепление ремонтировал, — сказал шофер, — мое дело баранку крутить…

Заключенные в кузове и ехавший с ними второй конвойный солдат, тоже, конечно, давно уже заметили встречный этап. Вохровец взобрался даже на доску под кабиной, служившую ему сиденьем, и махал над головой автоматом; остановитесь мол!

— Сейчас, ребята, они нас как испугаются, да к-а-ак шарахнутся со своими машинами под откос… — с издевательскими интонациями в голосе заметил кто-то из заключенных.

Молодой солдат с лицом деревенского подпаска сердито обернулся, но ничего не сказал и начал со смущенным видом скручивать цигарку. Подавать спецэтапу сигналы остановки было с его стороны очевидно бессмысленным и довольно глупым делом.

— Солдатни-то сколько… — протянул кто-то из зрителей.

— А собак? — добавил другой.

Было уже видно, что солдаты сидят не только в головной и замыкающей машинах. Ряды полушубков, по одному на каждую машину с заключенными, виднелись и под кабинами всех этапных грузовиков. Были видны уже и белые прямоугольники на серых бушлатах заключенных, несомненно, номера. Покамест всё, что толковала о Берлаге лагерная молва, по-видимому, подтверждалось. А в том, что внизу двигался этап с первыми новоселами только что отстроенного ОЛПа № 12 какого-то Берегового лагеря, сомнений быть не могло. Кое-кто силился найти и подтверждение слуха, что заключенные страшного Берлага постоянно закованы в кандалы. Рассмотреть этого пока не удавалось, а вот золотые погоны офицера, высунувшегося из кабины передней машины, были видны отчетливо. Очевидно, это был начальник этапа. Он делал рукой такое движение, как будто что-то отпихивал от себя ладонью, перемежая их с угрозами кулаком.

— Давай, рули в гору! — сказал шоферу ефрейтор, — сама себя раба бьет, когда плохо жнет…

Шофер некоторое время хмуро молчал, позади был узкий прижим к крутым поворотам. Потом заявил:

— Скажи своим мужикам, чтобы высадились из машины. С людьми этот драндулет в гору не поведу.

Ефрейтору, видимо, очень не хотелось этого делать. Ему было приказано избежать встречи с берлаговским этапом, чтобы здешние заключенные вообще его не видели. А всё складывалось так, будто спецэтап провезут мимо них специально напоказ. Но требование шофера было весьма резонным, машина за милую душу могла скатиться по склону сопки в тартарары.

— Вылезай, все! — сердито крикнул начальник конвоя, и сам выпрыгивая из кабины. Злой не менее его, «водила» старенького газика вылез на подножку, посмотрел назад, на добрые триста метров петлястого карниза и, произнеся как молитву длинное блатняцкое ругательство, включил задний ход. Грузовик медленно пополз вверх.

Его пассажиры выстроились в тесный ряд на самом краю узкой дороги. Но начальник берлаговского конвоя считал, видимо, что так они окажутся слишком близко к его машинам.

— В сторону! Еще в сторону! — кричал он, взмахивая рукой уже таким образом, как будто он спихивал нежелательных встречных куда-то в самый низ сопки. Те, рискуя и в самом деле скатиться по ее склону, попятились еще.

Но и отсюда условия для разглядывания идущего мимо этапа были почти идеальными, тем более что сдерживаемые пятившимся впереди газиком машины едва двигались. Итээловцы пялили глаза на настоящих врагов народа и Родины, понуро сидевших на дне автомобильных кузовов. Борта этих кузовов были надстроены решетчатыми деревянными щитами, как при перевозке скота. Но у машин-скотовозок дело этим и ограничивается, здесь же щиты были густо переплетены неизбежной «колючкой». Абы кого с такими предосторожностями этапировать не станут!

Ожидаемых кандалов, однако, на берлаговцах не оказалось. Они смирно сидели, положив руки на колени, над левым из которых тоже был нашит номер. Такой же номер, белый тряпичный прямоугольник с жирной трехзначной цифрой и буквой спереди, был и на шапках спецзаключенных.

Конвой этапа поражал своей боевой силой. Кроме автоматчиков среди конвойных были солдаты, вооруженные винтовками. Это, видимо, на случай дальнего боя. У многих к поясу были пристегнуты гранаты. В передней и задней машинах сидело по солдату, державшему наготове ручной пулемет. Конвойные, ехавшие в машинах вместе с заключенными, были отделены от них высокой деревянной решеткой, и в каждой из таких загородок скалилось по собаке.

И всё же, густо облепленные номерами преступники в кузовах никак не производили впечатления плененных людоедов. Это были, большей частью, уже пожилые люди с усталыми, изможденными лицами. Более того, многие казались даже знакомыми.

— Да это ж старший агроном из нашего совхоза! — толкнув соседа локтем, изумленно сказал электромонтер из Брусничного, — гляди, номер Ка-шестьсот тринадцать… — Сосед изумился еще больше. Этот агроном, фактический организатор одного из приполярных совхозов, вот уже много лет жил в своей конторке на тепличном хозяйстве. В лагерь он ходил вряд ли чаще одного раза в год, в дни общей проверки по формулярам, «инвентаризации поголовья», как называли эту операцию сами лагерники. Старый агроном «добивал» последние годы из полученных в ежовщину пятнадцати лет. — Степан Гаврилович, здравствуйте! — крикнул с обочины монтер.

Берлаговец криво улыбнулся и, скорей всего машинально, чуть приподнял руку от колена, сделал ею слабый приветственный жест. И тут же один из конвоиров в его машине, как ужаленный, вскочил со своего места под кабиной и выхватил из кармана полушубка наручники:

— Бруслета захотел, Ка-шестьсот тринадцатый! — Остальные солдаты в этой машине тоже вскочили и направили на зрителей дула автоматов: — А ну, отойди! — хотя отходить было некуда. Различия между заключенными на снегу обочины и их конвоирами берлаговские охранники, видимо, не делали.

Это были сплошь мальчишки, явно первогодки срочной службы. Такие принимают всерьез всё, что их политруки говорят им и про их подконвойных, и про возможных пособников этих подлых преступников, и про высокое назначение конвойной службы, и, конечно, про опасности, связанные с охраной свирепых политических бандитов. Вид у сопляков был свирепый, вот-вот и в самом деле начнут стрелять.

Теперь этап провожали молча, только глазами, хотя знакомых в нем оказалось очень много. Эта была, большей частью, лагерная интеллигенция из Брусничного и прилегающих к нему итээловских подразделений: врачи, инженеры, бухгалтеры и другие специалисты из заключенных. В свое время они оказались нужными при организации больниц, гаражей, подстанций и это спасло их от доходиловки общих работ. Как правило, эти люди отдавали себя своей работе целиком, так как она не только спасала их от гибели, но и была единственным содержанием их нынешней жизни. Нечего и говорить, что почти все они были «врагами народа». Однако, несмотря на тяжелые пункты одиозной Пятьдесят Восьмой статьи, большинство специалистов жили за зоной и сроки даже у двадцатилетников перевалили за половину.

Теперь было ясно, на какой контингент преступников рассчитывало начальство, отдавая приказ готовить для них укрепленные лагеря. Это была, по-видимому, очередная выдумка Верховного Управления лагерей, а может, кого и повыше. Притом кого-то, полностью игнорирующего интересы производства или ни черта в нем не понимающего. Для строительства лагерей нового типа отвлекается дефицитная в летнее время рабочая сила: из хозяйства Дальстроя выдергиваются и, вероятно, будут совсем загублены нужные и опытные в здешних условиях специалисты; производительность труда лагеря тем ниже, чем строже его режим, для поддержания которого требуется вон какая орава охранников-дармоедов.