Разлом

Колдун попытался устыдить меня за самоуправство с его личными вещами, пронзая то критическими, то осуждающими, то надменными взглядами, но я нагло делала вид, что ничего не замечаю и продолжала увлеченно продирать своенравные кудряшки. Вскоре эта пантомима чародею прискучила ввиду ее безрезультатности (а может просто заболели глаза), и он невозмутимо занялся изучением потолка, заложив руки за голову.

…Потолка ли? Трельяж предательски предоставлял мне такой угол обзора, при котором весьма заинтересованный взгляд колдуна, втихушку прохаживавшийся по моему телу, не остался для меня незамеченным. Про себя я только усмехнулась. То ли ехидно, то ли удовлетворенно. Не знаю даже, чего в той усмешке было больше…

Критически изучив свое отражение в зеркале, я самодовольно рассудила что колдуну определенно было на что посмотреть. Годы занятий спортом лучше любых скульпторов выточили мою фигуру, подчеркнув все прелести и скрыв недостатки.

Решив чуть-чуть помочь чародею в его нелегком деле тайного наблюдения, я старательно вертелась перед трельяжем, как бы ненароком вставая в картинно соблазнительные позы и с наслаждением отмечая на его лице следы произведенного эффекта.

− Как тебя зовут? − долго мявшись, спросил-таки колдун одними губами. Так тихо, словно втайне хотел, чтобы его слова остались неуслышанными. Я не смогла удержаться от колкости и, не отрываясь от зеркала, с издевкой поинтересовалась:

− А тебе не кажется странным спрашивать у девушки имя только после ночи, проведенной с ней в одной постели?

Ответа я так и не дождалась, но, судя по задумчивому выражению лица чародея, этот вопрос вверг его в глубокие размышления.

− Алкэ, − произнесла я, сжалившись-таки над ним. Почему-то мне даже не пришло в голову назваться своим настоящим именем. Видимо, я слишком привыкла к тому, которое дали мне Белые маги.

Колдун улыбнулся.

− А меня зовут Эдвин, − как-то просто и буднично, без тени привычной надменности представился он.

− Очень приятно, − кокетливо отозвалась я.

Наверно, я бы еще долго могла маскировать ненавязчивое соблазнение под тщательным расчесыванием, если бы дверь комнаты осторожно не приоткрылась, а в образовавшуюся щелочку боязливо заглядывающий Луцифарио не объявил:

− Завтрак готов, стол накрыт.

Демон, сочтя свой долг выполненным, хотел было побыстрее удалиться, но его остановил властный голос колдуна:

− А ну, стоять! Залетай в комнату! И без разговоров!

Луцифарио понуро протиснулся в дверь и осторожно завис у стеночки со смущенно опущенными глазами и виновато повисшими лапами. Ну, просто нашкодивший ученик в кабинете директора школы!

− Алкэ, пройди, пожалуйста в обеденную залу. Нам с Луцифарио нужно серьезно поговорить, − бесцветным голосом произнес Эдвин, удостоив меня лишь беглого взгляда.

Я издевательски хихикнула.

− Хорошая шутка, − ехидно ухмыльнулась я. − Нет лучшего способа избавиться от своего убийцы, чем заставить его до конца жизни блудить по коридорам, лестницам и переходам своего замка-лабиринта! Даже руки марать не надо. Сам от голода рано или поздно сдохнет. Но учтите, после смерти я буду дурно пахнуть! − вполне обоснованно пригрозила я, хотя сильно подозревала, что даже если утонченного нюха колдуна и достигнет аромат разложения, то для того, чтобы избавиться как от запаха, так и от его причины, чародею, при его-то магических способностях, даже руки марать не придется.

− Да-да! − тут же подхватил Луцифарио. − Гостью надо непременно довести до обеденной залы. Я провожу ее!

Видать, перспектива серьезного разговора с колдуном совсем не прельщала демона.

− Пройдешь налево по коридору, спустишься вниз по лестнице, затем по коридору направо, затем прямо до поворота, а после поворота третья деревянная дверь с кованой ручкой, − наставительно и немного раздраженно указал маршрут чародей. Я подняла глаза к потолку, старательно заучивая нужные лестницы и повороты, для пущей эффективности слегка шевеля губами и даже загибая пальцы. Вообще-то, я глубоко сомневалась, что даже эти ухищрения мне помогут, ибо за несколько проходов по замку я успела для себя отметить, что схема расположения его помещений постоянно меняется.

− Не бойся, − видимо, заметив мою озадаченность, как-то неожиданно заботливо произнес Эдвин, − если вдруг умудришься заблудиться − кричи. Я услышу тебя из любой части замка.

Я неопределенно хмыкнула, повела плечиком и гордо удалилась из комнаты, плотно притворив за собой дверь. Однако, вопреки всем моим сомнениям преодолев маршрут, указанный колдуном, я и впрямь очутилась перед деревянной дверью с кованой ручкой. Вот только то, что я увидела за дверью меня все ж-таки удивило.

Я вошла в ту же самую обеденную залу, в которой была вчера ночью. Посреди ее стоял все тот же стол с двумя креслами напротив друг друга. Все те же факелы громоздились на стенах. На всех, кроме одной, находящейся напротив двери, ибо стена эта, еще вчера составленная из прочного камня, теперь была не чем иным, как разноцветным витражом, изображавшим цветущие деревья и райских птиц. Утреннее солнышко играло на стеклянных листиках, усыпая их своими бликами, словно росинками, переливалось на нежных лепестках, оживляло пестрое затейливое оперение птах.

Любовалась я долго. Пока обоняния моего не достиг манящий аромат выставленных на столе, покрытом снежно-белой кружевной скатертью, яств. Была здесь и творожная запеканка, щедро политая смородиновым вареньем, и горяченькая кашка в горшочке под махровым полотенцем, и румяные сырнички, спинка к спинке лежавшие на тарелочке, и белобокие вареники грудкой умостившиеся в мисочке рядом с кринкой сметаны. Имелся даже травяной чай, судя по запаху ни в чем не уступающим тому, которым меня потчевали в прошлый раз. И когда только Луцифарио успел все это наготовить?!

Я, нащупав кресло, не глядя присела в него, не в силах отвести взор от такой прелести. Приступать к завтраку, не дожидаясь хозяев, я сочла неприличным и посему с тоской взирала на яства, изо всех сил стараясь не захлебнуться слюной. Пару минут посидела так, полюбовалась. Потом не утерпела и осторожно потянула за краешек один вареник, аккуратно макнула его в сметану, откусила. И с наслаждением осознала, что начинен он свежей вишней с сахаром…

Спустя некоторое, весьма непродолжительное время я уже вволю уплетала выставленные на стол кушанья, напрочь позабыв обо всех правилах приличия.

За этим бессовестным занятием я и была застукана черным колдуном, изучающе взиравшим на меня, облокотившись спиной о стену возле двери и скрестив на груди руки. Так увлеклась, что даже не заметила, как он вошел!

− Ты присаживайся, − по-хозяйски распорядилась я, так и не придумав ничего в свое оправдание.

Эдвин последовал моему совету, нарочито медленно расположившись в кресле напротив меня. Он вновь скрестил на груди руки. Долго смотрел на меня пристальным холодным взглядом, так, что я даже чуть сырником не подавилась, смутившись от такого внимания к своей персоне.

− Что ты забыла у Пасти? − сухо спросил он после весьма продолжительного наблюдения за процессом поглощения мной пищи.

− А ты? − опять-таки позабыв о приличиях, нагло ответила я вопросом на вопрос.

Колдун открыл было рот с таким видом, словно хотел отчитать меня, как строгий суровый дядя нахальную зарвавшуюся малявку. Но почему-то остановился и опустил глаза. Помолчал с минуту. В течение которой я не переставала скорбеть о том, что успела бы за это время очередной вареничек умять, и проклинала проблески своей воспитанности в купе с правилами приличия. Наконец, чародей с трудом выдавил, стараясь выдерживать бесстрастный тон:

− Луцифарио рассказал мне все, − потом, помедлив, глухо добавил: − Рассказал, что ты отправилась к Пасти, чтобы найти оправдание для меня, и что потом отбила меня у этих тварей и вытащила полуживого, и… − колдун кашлянул в кулак, видимо, чтобы скрыть дрожь в голосе, которую я все же заметила вопреки его стараниям, − использовала свои способности, чтобы вылечить меня.