Страница 20 из 56
Голоса она уловила не сразу. И почему-то подумала, что это голоса оперативников колонии, которые уже все узнали и теперь достанут ее из черноты и отправят в знакомое ДИЗО. Но что-то мешало окончательно поверить в эту догадку. Что? Ирина напрягла слух и вдруг поняла, что впервые слышит эти мужские голоса.
-- Вот козел!.. Орет и орет!.. Поспать не дал, сволочь! Откуда мы знали, что у этой стервы истерика начнется не через час, а через десять минут, -- басил один из них. -- Козел, а не директор!
-- А тут девки есть сочные, -- гундосил второй, явно простуженный. -Видал, во дворе?
-- Ты адрес оставь -- они напишут, -- предложил первый. -- С колонок начнем?
-- А ты закуску убрал?
-- Ага. В бардачок. На обратном пути дожуем.
-- А водяру?
-- Туда же... Да там осталось-то...
-- Нормально. По дороге присовокупим.
-- Ну что, взяли?
-- Ага... У-ух ты, что-то тяжелая стала...
-- Пятьсот ватт...
-- Да нет, я грю, вроде сюда перли -- легше казалась...
-- Посля пол-литры еще и не такой покажется.
-- Ну-у, не знаю... Обычно, как в мебельном работал, то разок дербалызнешь -- и все легше кажется... Осторожно, не напирай! А то в другие колонки врежусь!.. О-о, обходим... А сцену-то изгадили: тряпки какие-то, поролон...
-- Да неси ты, не бухти!
Уперев руки в стенки страшного черного ящика, Ирина сидела скорчившись, слушала разговор и не могла отделаться от ощущения, что все это происходит не с ней, а с какой-то другой девчонкой, а она в это самое время стоит на плацу и ждет, когда усмирят бунтарок, но ждет, закрыв глаза, и поэтому все вокруг кажется черным. Ее до того поразила эта мысль, что она и вправду решила разжать глаза, но ничего не вышло, потому что они уже были открыты.
-- Ма-а-амочка, -- тихо всхлипнула она.
-- Оп-па! -- крикнул гундосый, и затылок Ирины больно ударился о самый маленький и выше всех других расположенный динамик. -- Смотри: и по кузову просто так не толкается. А обычно...
-- У тебя, наверно, все силы по ногам вытекли, когда на девок пялился... Подвинься... Ме-е-ебельный!.. Разве это класс! Вот я холодильники развозил. Берешь "Минск" двухкамерный на горб и прешь на пятый этаж без лифта. А ты -- ме-е-ебельный... Дай я сам толкну...
-- Не-е, давай вдвоем. Оп-па-а! Ну-у, так, конечно, легшее... А что: девки классные... Зря мы с тобой в машине квасить остались. Говорят, одна из них на сцене стриптиз забацала...
-- Хватит трепаться! Пошли за вторым!.. Припрем его, а больше таких тяжестей не будет...
20
У стальных ворот КПП кавалькаду из трейлера, двух "рафиков", "форда" и "мерседеса" остановил подполковник-режимщик. За его спиной великанами казались и без того не хилые мужики -- майор, дежурный помощник начальника колонии и три контролера с одинаковыми сержантскими погонами.
Нажатием кнопки директор певицы опустил стекло в "мерседесе".
-- В чем дело? -- раздраженно бросил он в щупленького и на вид совсем безобидного подполковника.
-- Досмотр. Положено, -- пробасил тот, и директор даже наклонился к передним сиденьям, чтобы рассмотреть, кто же это из стоящих за ним здоровяков произнес таким бульдожьим голосом.
-- А что проверять? Ничего мы вроде из ваших богатств не украли, -- с издевкой прожевал пухлыми губами директор.
-- Пусть проверяют, -- простонала из угла машины съежившаяся певица. -- Только быстрее. Только как можно быстрее. Я хочу под холодный душ. Я хочу выпить.
-- Я захватил виски, -- потянулся к дипломату директор.
-- Какое? -- безучастно спросила певица.
-- "Джим Бим", -- прочел на этикетке директор. Хотел добавить: "Твое любимое", но не успел, потому что певица нервно лягнула ногой пустое переднее сиденье рядом с водителем.
-- Я не люблю "Джим Бим". Я его ненавижу. Хочу "Балантайн".
Директор защелкнул дипломат и крикнул скульптурной группе из четырех человек за окном:
-- Проверяйте. Только быстро.
Статуи мгновенно ожили. Каждый из пяти человек пошел к своей машине, и никто друг друга ни о чем не спрашивал, словно подполковник мог командовать мысленно.
Захлопали двери, багажники, капоты.
Подполковник, не жалея свой новенький мундир, влез в кузов трейлера, отбросил наверх тяжелый, в серой коросте грязи, тент. Под лукавым взглядом гундосого грузчика, хрустящего огурцом, осмотрел ударную установку, зачем-то понюхал медную тарелку, заглянул во все футляры инструментов, школьной металлической линейкой прочистил все щели вдоль борта за аппаратурой.
-- А это что? -- показал на акустические колонки.
-- Шоб звук громчее был, -- еле выжевал вместе с огурцом гундосый. Громко сглотнул. -- Смотри за динамики не берись, а то током убьет, -соврал он. -- Знаешь, как долго они после концерта еще напругу сохраняют?!
Отклонившись вбок, чтобы дать свету упасть на лицевую сторону акустических колонок, подполковник прошелся взглядом по ровненькой, нигде не разорванной войлочной обивке бортов, по серым пластиковым уголкам, скрепляющим скрытую под войлоком многослойную фанеру, внимательно изучил штепсельный разъем, грузовые ручки, смешной, огурцом торчащий самый маленький динамик, металлические диски решеток на двух других динамиках и вдруг заметил полуприкрученный шуруп на нижнем, самом большом диске.
-- Идите сюда, -- недовольно позвал он грузчика.
-- Пошел вон! Хамлюга! -- взвизгнула где-то за бортом певица. -Олег, дай ему по роже! Дай!
Подполковник выпрыгнул из трейлера, чуть не сбив с ног никуда и не думавшего идти грузчика, обернулся и увидел сцепившихся директора певицы и майора.
-- Отставить! -- бахнул он басом, которого от себя не ожидал.
Руки майора мгновенно, словно подполковник омертвил их одним словом, упали с груди директора. А тот пнул его, но с таким же успехом он мог бы толкнуть от себя гранитную скалу.
-- Что случилось? -- вырос рядом с ними подполковник.
-- Я пожалуюсь на вас министру, -- зашипела из-за распахнутой дверцы машины все еще сидящая в салоне певица. -- Эта свинья... этот капитан...
-- Я -- майор...
-- Этот капитанишко копался в моих личных вещах, в моих сумках... Эта сволочь...
-- Эсмеральдочка, тебе нельзя волноваться. У тебя -- сердце, -дрогнул голос директора.
-- Это досмотр. Положено, -- проурчал нутром подполковник. -Здесь -- закрытая зона, колония...
-- Я лично знаю вашего министра, -- прошипела певица. -- Я пела на концерте в честь Дня милиции. Я пела потом у него на банкете. Он мне... Я вам...
-- Эсмеральдочка, успокойся, -- кажется, уже и директору надоели ее истерики.
-- В чем дело? -- спросила всех сразу и никого конкретно подошедшая Грибанова.
Она только что отправила со двора в жилкорпус наконец-то построенных, но не успокоившихся воспитанниц, она ненавидела себя за то, что согласилась провести эти жуткие съемки, и все еще стоящие на территории колонии киношники и певица настолько усиливали эту ненависть, что облегчить ее она могла лишь выгнав их отсюда.
-- В чем дело? -- хмуро повторила она.
-- Досмотр. В соответствии с инструкцией. А граждане протестуют, -смотрел прямо в глаза Грибановой подполковник и не мог понять, почему она колеблется и не принимает его сторону.
-- Это не досмотр, а жандармский обыск, -- огрызнулась певица. -Этот капитан, -- даже не повернулась она в его сторону, -- он... он... копался в моих трусиках и лифчиках...
-- А зачем вам столько? -- не сдержался майор и тут же еле увернулся от просвистевшей у самого уха сумочки певицы.
-- Прекратить! -- гаркнула Грибанова.
Крик так ударил по горлу, что оно заныло.
-- Но мы только начали, -- не мог понять подполковник, что же именно требует прекратить Грибанова.
-- Все прекратить, -- уже тише сказала она.
Замахнувшаяся сумочкой во второй раз певица обернулась на нее, и майор с неожиданной для него ловкостью отпрыгнул к "форду", из которого с интересом следил за шекспировской сценой режиссер.