Искупление Гренгуара

У восставших гребцов не было иного оружия, кроме обрывков их же собственных цепей. Однако ненависть удесятеряла их силы. К тому же многие из них были военными пленниками, которые знали как можно подороже продать свою жизнь. В руках таких неробких людей и цепь могла стать страшным оружием. Кроме того, в их руки переходили захваченные сабли, ножи, мушкеты. А кто-то уже побывал на камбузе и вооружился там тесаками. Словом восставшие гребцы, осатаневшие от нечеловеческой жизни на галере, представляли собой страшную силу.

А вскоре к ним подоспела серьезная помощь. Отлично вооруженные солдаты с «Марианны» взяли «Осьминог» на абордаж. Это уже было настоящее сражение. Грохот, дым, проклятия на разных языках, стоны раненых, скользкая от крови палуба. Страшное зрелище представлял собой «Осьминог». Впрочем, этот корабль всегда был адом. Ахмет мог существовать только так, за счет крови и слез других. Многих он свел в могилу. Теперь смерть кружила над ним самим. Восставшие гребцы вместе с солдатами «Марианны» долго искали его по всей галере. Рубка, каюта капитана — пусто.

— Плохо ищите, — голос с кормы галеры перекрыл царящий вокруг грохот. Ахмет стоял у входа в крюйт-камеру. В одной руке факел, в другой — мушкет. — Мне терять нечего. Так что всем стоять! Стоять, я сказал!

На палубе постепенно затихало движение. Люди осознали, что пороха вполне достаточно, чтобы весь корабль взлетел на воздух. Осознали также, что капитан «Осьминога», припертый к стене, в состоянии осуществить свою угрозу. Наступившую тишину прервал хрипловатый голос.

— Ахмет, — Гренгуар сделал два шага по направлению к нему и остановился. — Чего ты хочешь? Ты ведь не из тех, кто слишком торопится в объятия гурий. Я прав?

— Прав, — усмехнулся капитан «Осьминога». — Если мне будет предоставлена шлюпка и возможность уплыть, все останутся живы. В противном случае отправимся к праотцам все вместе. Эй ты, не двигайся, — рука с факелом приблизилась к пороховому бочонку.

— Я стою, стою, — Пьер поднял руки в успокаивающем жесте. — Допустим, шлюпку тебе предоставят. Но как ты рассчитываешь пробраться к этой шлюпке? Сквозь строй разъяренных людей.

— Я думаю, в ваших интересах, чтобы я успел добежать до шлюпки, пока горит фитиль. Один бочонок я прихвачу с собой.

— Ну что же, предусмотрительно и …

— А ну остановись, гяур проклятый, — рявкнул Ахмет. — И хватит мне зубы заговаривать. Тащите шлюпку, иначе… Будь проклят Бородавочник. Гнилой товар-таки подсунул. У меня полно военной добычи. Бесплатно. Да уговорил, мерзавец. Товар для гарема дешевле уступил. Теперь вот заморыш какой-то храбреца из себя корчит. А у самого душа в пятках, и руки трясутся. Мало кнут по твоей спине ходил.

Лицо Пьера перекосилось от ненависти. Но он сумел овладеть собой:

— Гнилой товар, говоришь, — криво усмехнулся Гренгуар. — Бесишься, что другим передалось. Сделка оказалась неприбыльной. Спускают уже твою шлюпку. Сам не трясись. Да стою, я стою, — добавил Пьер, краем глаза уловив движение Тео, который бесшумно возник недалеко от крюйт-камеры. В поле зрения Ахмета Жженый не попадал. Легкий свист бича и пламя факела было сбито.

— А, шайтан, будь ты проклят! — заревел капитан «Осьминога», резко развернувшись. Выстрел из мушкета — и Тео схватился за окровавленный бок. На Ахмета в момент накинулись несколько человек. С трудом его удалось скрутить. А Гренгуар бросился к другу:

— Тео, Тео, — отчаянно повторял Пьер, поддерживая его.

— Пустяки, царапина, — пробормотал Жженый и потерял сознание.

***

— А, это ты, герой, — приветствовал Пьера Рене Монферан, капитан «Марианны», — проходи, садись.

Гренгуар молча осматривал каюту капитана. Дорогая обстановка. Обшито панелями из настоящего мореного дуба. Массивный стол, заваленный картами и бумагами. Компас и еще приборы, назначения которых Пьер не знал, но они ужасно его интересовали. Перевел взгляд на капитана. Представительный мужчина средних лет, густая седина, пронизывающий взгляд серых глаз. Хорошее лицо, внушает доверие. Поэт опустился на предложенный стул.

— Как самочувствие? — поинтересовался капитан.

— После галер мне везде будет рай, — усмехнулся Пьер.

— Да, хлебнули вы лиха, — в голосе Монферана послышались сочувствующие нотки. — Я уже достаточно историй выслушал. У каждого своя судьба, своя драма. Доберемся до берега, много вопросов нужно будет решать. Ну, а ты вот отчаянный. Отвлекал этого работорговца. Один.

— Да не герой я, — отмахнулся Пьер. — Любой, кто был на этих галерах и не сдох, может называться героем. И потом, в сущности героизма есть несколько оттенков. Я имею в виду минутный героизм. За этим могут стоять как благородные порывы души, так и совсем неприятные чувства: ненависть, отчаяние, страх. Да, самый обычный страх, как это не парадоксально. Еще иногда нечистая совесть. Под действием минутного порыва, на поступок может быть способен даже негодяй. Мной руководили скорее ненависть и отчаяние. Так что я не могу назвать свой поступок геройским. Истинный героизм это когда человек ежедневно борется с жестокой судьбой и не склоняется под ударами. Есть героизм бедняков, которые выживают в условиях голода и холода. Есть героизм увечных, которые выживают вопреки всеобщему презрению и жестокости. И им даже удается сохранять зерна человечности. Есть героизм наших женщин, умудряющихся сохранять доброту и достоинство при полнейшем бесправии. — На этом моменте Гренгуар умолк, чувствуя, что разбередил свою рану. А потом тихо добавил: — Они и есть истинные герои.

— Рассуждаешь любопытно, — Монферан взглянул на поэта с интересом. — Полагаю, что ты грамотный.

— lumen de quibus eruditus,* — пробурчал Гренгуар.

— Даже так, — улыбнулся капитан «Марианны». — А греческий?

— Учили и греческому.

— Расскажи о себе.

Грустная повесть Гренгуара затронула какие-то струны в душе капитана «Марианны». Он слушал очень внимательно, некоторое время размышлял, а потом спросил:

— И что ты собираешься делать дальше? Конечно, прежде всего, искать свою Мари. Это понятно. Однако сдается мне, что этим ты не ограничишься. Вторую щеку ты подставлять не намерен. «Tu ne cede malis, sed contr(a) audentior ito»**.

— «Alitur vitium vivitque tegendo»***, — парировал Гренгуар. — Если уж вы вспомнили Вергилия. И во мне говорит не только личная месть. Злодеяния этих подонков давно переполнили чашу терпения. Должен их кто-то остановить.

— Хорошо, но каким образом? Ты думал об этом? Подобная публика наглухо лишена каких-то моральных основ. Взывать к их совести бесполезно. По ним можно ударить только материальным способом. Но на это нужны средства. И немалые.

— Вы правы, — тяжело вздохнул Пьер. — Нужны деньги. А у меня их нет.

— Есть один вариант. Обещай, что подумаешь над ним. Я хочу предложить тебе стать капитаном.

— Капитаном? — недоуменно переспросил Гренгуар.

— Не сразу, конечно. Сначала поплаваешь на «Марианне» матросом. Я буду помогать тебе в учении. Очень скоро ты освоишь морское ремесло. Ты неглупый малый. Грамотный. Способен размышлять. Вольнодумец, конечно. Твои рассуждения вряд ли понравились бы тем, кто облечен реальной властью. Но мне интересно говорить с тобой. И поддержку свою я тебе обещаю. Когда у тебя будет свой корабль, ты сможешь заработать достаточно для своих целей. Ну как? Согласен?

— Это слишком … неожиданно, — неуверенно пробормотал Пьер. — Я должен подумать.

— Договорились, — кивнул Монферан. — Хорошо подумай. На данный момент это лучший выход для тебя.

— Возможно, — согласился Пьер. — Благодарю вас за столь искреннее участие в моей судьбе.

Гренгуар поклонился, вышел из капитанской каюты и направился в кубрик матросов. Там поместили Тео. Пьер подошел к нему.

— Как самочувствие? — спросил он друга.

— Отвратительно, — проворчал Жженый.

— Что, совсем плохо? — встревожился Пьер.

— Хуже не бывает. Это ж надо было так оскандалиться. Хлопнулся в обморок, как самая последняя придворная кокетка.