Страница 36 из 52
— Снарядов мало, и данные о противнике скупые. Если можете, выручайте, — ответил я.
— Ничем не могу помочь, — с сожалением произнес Константин Афанасьевич.
Он ознакомился с огневыми задачами, поставленными полкам. Согласился с ними и пообещал силами своего штаба проверить готовность артиллерии к бою.
После ухода Седаша майор Капустин сказал:
— Не завидую я ему. Роздал свои полки, командовать нечем. А штаб-то у него больше, чем штаб артиллерии армии. Без дела сидят люди.
— Артдивизии созданы недавно, сейчас еще поиски идут, как их правильно использовать, — возразил я.
— А по-моему, артдивизию не надо разбрасывать по всему фронту. Лучше бить огнем в одном месте, мертвые «коридоры» в обороне противника создавать…
В ночь на 7 февраля наша бригада, сменив полк 80-й дивизии, заняла исходное положение у подножия Синявинских высот. Вся артиллерия к этому времени стояла на огневых позициях в полной готовности. Первые залпы намечено было произвести в 8 часов 45 минут. Но из-за сильной пурги наступление перенесли на следующее утро.
Пользуясь возможностью еще раз проверить состояние частей и подразделений, я обошел наблюдательные пункты командиров групп, разместившиеся рядом с пунктами командиров батальонов, уточнил вопросы взаимодействия. Видимость с пунктов, прижатых к самому подножию высот, была очень плохой. Выпуклые скаты скрывали вершину, где размещались главные огневые средства. А что делалось за обратными скатами — этого мы не знали совсем.
Побывал я и у капитана Житника. Истребительно-противотанковый дивизион находился здесь в еще более тяжелых условиях, чем на безымянных высотах под Тортолово, где хоть противник был виден — не мешали ни пурга, ни мороз… По ходу сообщения я добрался до 1-й батареи.
— С огневыми позициями просто беда! Чуть вытащим орудие вперед, сразу попадаем под обстрел, потери несем, — доложил мне командир батареи старший лейтенант И. С. Макуров.
Действительно, удобных мест, с которых можно было бы видеть противника и вести по нему огонь прямой наводкой, не оказалось. Трудно укрыть, замаскировать орудия на голых скатах.
У орудий, спрятанных в снежных окопах, находилось по два дежурных бойца. От сильного мороза и пронзительного ветра спасали полушубки, шапки, ватные брюки и валенки. Надо сказать, что войска хорошо обеспечивались теплой одеждой. Остальные номера по очереди грелись в землянках, которые моряки называли кубриками. В один из таких «кубриков» заглянули и мы. В нем было тесно, народу набилось как сельдей в бочке. Слабый свет коптилки, висевшей в углу, едва пробивался сквозь толщу табачного дыма.
Мы не стали протискиваться вперед, постояли немного у двери. Каких только разговоров здесь не было! Говорили и о сообщениях Совинформбюро, и о трауре, который был объявлен в Германии по поводу уничтожения армии Паулюса, вспоминали о доме, о довоенной жизни. И все это было приправлено шутками, остротами.
— За дух своих бойцов я не беспокоюсь. Орлы! — С красивого лица Макурова, обрамленного бакенбардами, исчезло озабоченное выражение, и казалось, что от теплоты, появившейся в его глазах, тает иней на ресницах. — Пушки и снаряды от самого леса, через всю равнину, на себе тащили. Пришли сюда — и сразу за кирки и лопаты взялись. Ну а сейчас отдыхают. Завтра наступать, а им хоть бы что…
Мы с Макуровым осмотрели запасные огневые позиции, которые выбирал командир огневого взвода младший лейтенант Зайцев, недавно вернувшийся из госпиталя.
А. Д. Зайцев был ранен при авиабомбежке в конце сентября прошлого года. Тогда он был мичманом и старшиной 1-й батареи. Осколок бомбы так разворотил Зайцеву грудь, что страшно было смотреть. Фельдшер Аня Прохорова с большим трудом сумела наложить повязку на такую большую рану. Перед тем как отправиться в медсанбат, Зайцев, оттолкнув поддерживавших его бойцов, подошел к кухне, съел полкотелка каши и сказал:
— Ну а теперь можно и подлечиться… Смотрите у меня, морские волки! Воюйте как следует! Не подкачайте! Вернусь — проверю!
Жалко было расставаться артиллеристам со своим старшиной, а командир батареи Ярош чуть не расплакался при прощании с мичманом. Все желали Зайцеву быстрейшего выздоровления и возвращения в дивизион.
И Зайцев вернулся в свою батарею, но уже командиром взвода. Ему присвоили звание младшего лейтенанта.
— Вы почаще Зайцева одергивайте, а то он чересчур уж смел, — сказал я, видя, как тот без всяких предосторожностей ходит во весь рост. — Такой богатырь на всю бригаду один.
— Говорил ему, да разве удержишь?.. Разгуливает, как по палубе. Таких у нас немало. Старший лейтенант Макаров, Мирсанов…
— И вы в том числе, — добавил я.
— Нет, — смутился Макуров, — я стараюсь поосторожней.
Простившись со старшим лейтенантом, я пошел в другие батареи. Там позиции артиллеристов тоже оставляли желать много лучшего. Младший лейтенант А. И. Алехин, бывший командир орудия, командовал теперь огневым взводом. Он, как и у Тортолово, разместил свои орудия в окопах, отрытых под разбитыми немецкими танками. Танков тут было достаточно, особенно правее, в районе Рабочего поселка № 6.
Беседуя с батарейцами, я обратил внимание, как мало осталось в дивизионе моряков. Во взводах их насчитывалось по нескольку человек. Остальные бойцы — новички, незнакомые мне лица.
Возвращаясь из дивизиона, я столкнулся с подполковником Коноховым и майором Жук. С Коноховым — заместителем командира бригады по политической части — я встречался на дню несколько раз: то на нашем пункте, то в боевых порядках, где он пропадал целыми днями, а Дмитрия Ильича не видел уже с неделю, поэтому этой встрече очень обрадовался.
— Вот показываю подполковнику все наше хозяйство, — сказал Дмитрий Ильич, здороваясь со мной.
— Хозяйство не плохое, есть что показать. Был я в батареях. Настроение у бойцов отличное, — ответил я. — Поговорили обо всем. Правда, незнакомых много. За два месяца, как я ушел из дивизиона, сменилась почти половина людей.
— Зато растут быстро наши моряки. Глядишь, матросом был, а теперь сержант, а то и в офицеры вышел, — сказал Жук.
— Так и должно быть. Война — самая лучшая академия для настоящего воина, — подтвердил Конохов.
«Отличный заместитель у Симонова», — думал я, идя в штаб группы. Дмитрий Петрович Конохов, прибывший к нам в бригаду с партийной работы, был во всех отношениях обаятельным человеком, умел заразить любого веселым, бодрым настроением и ненавистью к врагу.
К утру 8 февраля пурга наконец утихла. В 10 часов, после 75-минутной артиллерийской подготовки, два батальона бригады атаковали Синявинские высоты. Соседи справа и слева тоже перешли в наступление.
Наш бригадный командно-наблюдательный пункт размещался около Рабочего поселка № 5, на опушке рощицы, наполовину изреженной снарядами. Отсюда хорошо видны были скаты высот, где шел бой.
Цепи атакующих почти слились со снегом. Бойцы, одетые в маскировочные халаты, шли во весь рост, с трудом поднимаясь по скользкому насту. До вражеской траншеи пехоте надо было пройти около трехсот метров. Наша артиллерия перенесла огонь на вершину высоты, где, по расчетам, находился главный узел сопротивления противника.
— Молодцы! Смело идут! — воскликнул Симонов. — Вижу, что артиллеристы хорошо поработали.
— Кажется, неплохо, — согласился я. — Первую траншею видим, поэтому и бьем точно, а вот по вершине стреляем наугад, по площади. Другого выхода нет.
Наша радость оказалась несколько преждевременной. До передовых окопов противника оставалось каких-либо сто метров, как вдруг из них затрещали автоматные очереди, ударили уцелевшие пулеметы. Цепи пехоты стали редеть, все больше и больше оставалось на снегу белых бугорков.
— Эх какая досада! — Симонов схватил телефонную трубку. — Яркин, Скляров! Ну еще, еще немножко! Нажимайте смелей!
Трижды батальоны пытались сделать последний бросок, но безуспешно. В бой был введен 2-й батальон. Он залег буквально в пятидесяти метрах от вражеской траншеи, перед проволочными заграждениями, и больше не смог подняться, прижатый сильным и точным огнем.