Страница 19 из 52
— Сбегай с ней, посмотри, что там за раненые, — сказал я Семенихину.
Минут через пять Семенихин вернулся.
— Ну как? — спросил я, раздумывая, что делать с телом Гаркуши: похоронить здесь или перенести в лес?
— Один раненый куда-то уполз, а два уже умерли… Девушку звал с собой. Не пошла… — Семенихин помолчал и, будто угадав мою мысль, предложил: — Окопчик тут есть. Давайте Ваню в нем похороним.
Едва успели мы засыпать тело Гаркуши землей, как поблизости начали рваться мины. Осколки с неприятным визгом пролетали мимо, сбивая колосья.
Мы быстро отошли к лесу, где встретили батарею Чапенко, которая задержалась на позициях у высоты 168,0. Да и как не задержаться! Отсюда видны были густые цепи фашистов, двигавшиеся по открытому полю. Их догоняли автомашины. Часть солдат начала садиться в грузовики. По такой цели грешно было не пострелять, тем более что немцы заходили во фланг отступающему полку. Два уцелевших в батарее орудия открыли беглый огонь прямой наводкой.
Мимо нас проезжало 76-миллиметровое орудие из полковой батареи. Я остановил командира орудия и приказал бить по немецкой пехоте. Расстояние до нее — не больше километра. Промахов не было.
Мы так увлеклись, что не заметили, как к углу леса, неподалеку от нас, подошли немецкие автоматчики. Только когда затрещали автоматные очереди, мы прекратили стрельбу.
— Обходят, гады! — воскликнул Чапенко. — Вот они слева. Огонь!
Пока разворачивались тяжелые гаубицы, расчет полковой пушки успел сделать три выстрела. Автоматы смолкли. Фашисты скрылись в лесу.
— Легко мы отделались, — тихо сказал Семенихин. Он все время сопровождал меня, выполняя обязанности и разведчика, и связного, и ординарца.
Оставив двух убитых лошадей, батарея тронулась на новый рубеж. Когда проезжали мимо злополучной опушки, Семенихин, заметив что-то, бросился в лес. Послышались выстрелы. Взяв несколько красноармейцев из орудийного расчета, я поспешил на выручку разведчику. Но он уже шел к нам навстречу, ведя перед собой немецкого солдата с поднятыми руками. Обмундирование гитлеровца было испачкано землей.
— Что делать с ним? — спросил Чапенко.
— Расстрелять и точка, — предложил батарейный пулеметчик Михаил Коротких.
Совсем недавно в Рогачеве погибли от вражеской бомбы его жена и сынишка. Он готов был душить гитлеровцев голыми руками.
Немец, видя суровые, гневные взгляды, произнес что-то на своем языке.
— Просит, чтобы его не убивали, — перевел красноармеец П. И. Ведерников. — У него есть мать, жена, маленькая дочь…
«Ну и что же! — подумал я. — У меня тоже есть дочь, а где она? Может, ее уже нет в живых?! Кто в этом виноват? Вот один из тех, кто поднял руку на нас, нарушил счастье наших детей…»
Немец молча смотрел на нас.
— Ишь губы-то пересохли, видно, пить хочет, — сказал кто-то из красноармейцев.
— А ты что, пожалел его? Они наших пленных не жалеют, — ответил Семенихин. Потом, немного подумав, отстегнул фляжку от пояса и подал ее солдату. — На, черт с тобой! Не к зверям попал, а к людям.
Немец недоверчиво взял флягу, посмотрел на Семенихина и начал жадно пить. Мы молча ждали. Он вытер губы и вернул флягу.
— Ну, так что же будем с ним делать? — снова спросил Чапенко.
— Отправим в разведотделение, — распорядился я. — Там с ним разберутся. Поехали, время дорого!
— Теперь ему лафа. Раз в плен к нам попал, жить будет, как за каменной стеной, — недовольно сказал Ведерников.
— По местам! Садись! — крикнул Чапенко.
Мы снова двинулись в путь…
Начиная с этого злополучного дня дивизия всю вторую половину августа отходила на юг через Красную Гору, Новозыбков и Злынку.
Тяжелое впечатление осталось от этого периода. Изнурительные бои сменялись трудными маршами.
30 августа наша дивизия заняла оборонительный рубеж на восточном берегу реки Снов от города Щорса на юг до Нового Млинова.
Разведывательные подразделения противника подошли к реке одновременно с нами и пытались с ходу переправиться через нее в нескольких местах. Но эти попытки потерпели неудачу. Враг затаился, поджидая, видимо, подхода своих главных сил. Какова обстановка на соседних направлениях, мы не знали. Но по отдаленному гулу, по заревам пожаров на востоке и юго-западе догадывались, что бои идут в районе Новгород-Северского и около Чернигова. Ориентировались мы опять-таки по географической карте. Другой карты не было в этот раз даже у командира дивизии.
На следующее утро было принято решение перейти в наступление в направлении Грязна — Городня, вдоль железной дороги Щорс — Гомель. Прежде чем родилось это решение, между Тер-Гаспаряном и комиссаром дивизии возник спор. Первый был против наступления, второй предлагал наступать, упредить противника. Рассудить их было некому: связь со старшими начальниками отсутствовала.
Мы с Деревенцом слушали эту перепалку, и оба были за наступление.
— Ну а вы, начальники, как думаете? — обратился Тер-Гаспарян к Семенову и Елшину. — Сергей Иванович, ваше слово.
— Артиллерии — кот наплакал. Наступать можно, но с очень ограниченными целями, — ответил Семенов.
— Конкретно, с какими?
— Захватить плацдарм перед Щорсом и держать его.
— Это не решение вопроса, — возразил комиссар дивизии.
— Как твое мнение? — спросил Тер-Гаспарян у начальника штаба.
— Наступают тогда, когда есть превосходство в силах, когда есть гарантия успеха. А у нас нет ни того, ни другого, — ответил Елшин. — Лучше жестко обороняться: в обороне один трех наступающих бьет. Можно согласиться и с предложением Сергея Ивановича.
— Вы, товарищ Елшин, привыкли по-академически мыслить, — недовольно произнес комиссар.
— В академии учат воевать, — спокойно сказал Елшин.
И все-таки 1 сентября части дивизии перешли в наступление. Сначала оно развивалось успешно, передовые части противника были отброшены от реки на три километра, за деревню Грязна (восемь километров юго-западнее Щорса).
Утомленный боем и жарой, 107-й стрелковый полк приостановил продвижение. Один батальон расположился западнее, а основные силы полка сосредоточились в самой деревне. Две батареи 84-го артполка заняли огневые позиции на огородах, остальные расположились под тенью развесистых деревьев. Жителей не было видно.
Тер-Гаспарян вызвал всех командиров частей на восточную окраину деревни. Последним прибыл командир артполка майор Воропаев. Остановившись около меня, он спросил шепотом:
— Ну как — дальше наступать будем?
— Сейчас комдив объявит.
Только Тер-Гаспарян начал отдавать боевой приказ, как за деревней раздалась сильная стрельба из всех видов оружия. Противник, незаметно сосредоточившись в лесу, примыкавшем к огородам, перешел в контрнаступление. Кроме того, оказалось, что на чердаках домов спрятались гитлеровцы, не успевшие выскользнуть из окруженной деревни. Теперь они тоже открыли огонь.
— Товарищи командиры, по местам! — крикнул Тер-Гаспарян.
А бой разгорелся уже в самой деревне и быстро перемещался к восточной окраине. Подразделения полка начали отходить.
Повлиять на ход боя мы не могли: резервов и вторых эшелонов в дивизии не было. Задержали несколько групп бойцов. Они залегли и изготовились к стрельбе.
Немцы быстро приближались. Тер-Гаспарян, безнадежно махнув рукой, быстро пошел к берегу. За ним последовал и Семенов.
Остановив незнакомого лейтенанта со взводом красноармейцев, я приказал им догнать командира дивизии и помочь ему переправиться через реку.
Лейтенант высказал опасение:
— Он такой горячий, не хлопнет меня за отход?
— Ничего с вами не случится, догоняйте быстрей!
В это время из деревни на галопе вынеслись артиллерийские упряжки, впереди батареи скакали лейтенант В. Э. Шомоди и политрук А. Д. Шлеев. Я выбежал к ним навстречу с криком: «Стой!»
Шомоди взмахнул шашкой, и батарея, сделав вольт налево, почти не сбавляя аллюра, развернулась фронтом на деревню. Расчеты готовили орудия к бою, вытаскивали из передков и зарядных ящиков лотки со снарядами. А из крайних домов уже трещали немецкие автоматы. Лошади переднего уноса[3] одного из орудий забились в предсмертной судороге, путая постромки. Задние лошади испуганно кидались в стороны, и вся упряжка превратилась в какой-то метущийся клубок. Ездовым с трудом удалось распутать постромки и успокоить лошадей.
3
Орудие тогда перевозилось тремя парами лошадей, каждая пара называлась уносом (передним, средним и коренным).