Воровские гонки

- Вот он, с-сука! - первым заметил лежащего у забора деда Топор.

- Не... не уб-бивайте меня, - под всхлип попросил он. - Я не скажу про вас если что...

У деда, судя по всему, не хватило сил перелезть забор. Он дополз

до него и теперь лежал бревном и не мог даже пошевелиться.

- Ре-обра... У меня ре-обра сломаны, - на одной ноте пропел он.

- Не надо, - взялся Жорик за подпрыгивающее запястье на правой руке Топора. - Он не скажет...

- Знаем мы таких!

Гул автомобильного движка заставил их обоих повернуться в сторону двора.

- Жанетка! - первым произнес Жора Прокудин, и ему стало еще страшнее, чем до этого.

Наверное, потому что самое трудное и важное начиналось сейчас. А о том, что уже произошло, он как-то и забыл.

Глава пятьдесят шестая

И БУДЕТ ЧАС, КОГДА ЖИВЫЕ ПОЗАВИДУЮТ МЕРТВЫМ

Новенький фургон "Газель" свернул с проселочной грунтовки в ночной лес, поплясал минут десять на буграх и впадинах, вырулил на крохотный пятачок в березняке и остановился.

Жора Прокудин лег лбом на баранку и замер.

- Ты чего? - повернула к нему заплаканные больные глаза Жанетка.

- Не могу... Мотор болит, - не отрывая лба от тугих витков проволоки на руле, показал он на грудь.

Молчание Топора было самым лучшим дополнением к их диалогу. Он смотрел на сереющее небо и думал, что если у людей есть души, то душа Бенедектинова поднималась к этому мрачному серому небу рядом с душой убившего его охранника, и в этом их параллельном полете была какая-то несправедливость. А потом он представил, что и его душа точно так же вознесется на небо рядом с душой умершего в те же секунды монаха, кристальнейшего человека, и ему стало скучно от подобного равенства, царящего на небе в отличие от земли.

- Давайте похороним Бенедиктинова здесь, - сказал в пол Жора Прокудин. - Он как-то говорил, что любит березы...

- Когда он это говорил? - удивился Топор.

- Или отвезем его в морг... Как неопознанный труп... Откуда он хоть родом?

- Ему - все равно, - сухим горлом произнесла Жанетка.

- Жорик, я так больше не могу, - открыл дверцу Топор. - Давай посмотрим, сколько денег в одном мешке... Потом перемножим на число мешков и...

- У сыщика в книжке ясно было записано - два миллиарда долларов...

- Значит, там не рубли, а доллары?

- Ты меня удивляешь, Топор! - еле поднял голову с руля Жора Прокудин. - Кто же хранит такие деньги в рублях! Подели два миллиарда на число мешков - и все...

- Нет, не могу!

Топор выпал из машины, прополз на четвереньках по мокрой траве, с трудом встал. Поясница болела так, будто ее перепилили.

- Дождь будет, - заметил он, что посеревшее небо на западе стало темнеть. - Сильный дождь...

Он вернулся к машине, достал из бардачка два ножа с почерневшими

лезвиями и, не взглянув на них, зашвырнул к деревьям.

Березы вздохнули и быстро-быстро заговорили о чем-то на своем

языке.

- Нет, не могу! - окончательно решил Топор. - Я должен их понюхать! Должен! Я не могу!

Он обошел фургон, распахнул дверцы и, не глядя на лежащего поперек машины на спине Бенедиктинова, ухватился за самый верхний мешок и выволок его наружу.

В робком свете сумерек он казался еще чернее, чем до этого. Как будто по пути от дачи его еще разок подкрасили.

Костистыми пальцами Топор ощупал бока мешка. Пачки четко угадывались. Продолговатые, твердые, с колючими углами. Самые приятные пачки в мире.

Закрыв глаза, Топор представил синее-синее море, белую-белую яхту и себя самого на борту этой яхты. Потом он попытался еще раз представить Нью-Йорк, город, где полно автомобилей, девиц и жвачки, и ничего не увидел.

Слева, за лесом, кто-то очень сильный переломил ствол дерева, и от него под всплеск молнии во все стороны полетели похрустывающие на лету щепки. Глаза Топора удивленно распахнулись, но света, рожденного молнией, уже не увидели. Они опоздали.

- Толян, гроза начинается! - не вылезая с водительского места, прокричал Жора Прокудин. - Кончай самодеятельность! Поехали! Процесс уже пошел!

- Да-да, едем... Сейчас поедем, - под нос ответил Топор и вынул из кармана перочинный нож с наборной, зековской, ручкой из разноцветного пластика. - Только понюхаю. Хоть на секундочку "баксы" понюхаю...

Осторожно, стараясь не задеть пачки, он провел на боку мешка линию сантиметров в двадцать длиной. Просунул в надрез руку и ощутил приятное волшебное тепло. Хотелось вечно держать пальцы на плотных, перетянутых крест-накрест пачках.

- Мои-и... Ро-одные мои, - простонал он.

Бережно, стараясь не порвать дальше надрез, Топор вынул из мешка пачку и понюхал. Запах был затхлым и совсем неприятным. И еще банкноты оказались почему-то чуть короче, чем доллары.

Пальцем он разорвал бумажный крест на пачке и с удивлением посмотрел на портрет курчавого очкарика в левой части купюры. Таких молодых президентов Топор не видел ни на одной долларовой банкноте. В центре бумажке под густыми зелеными волнами, похожими на сетки против комаров, очень четко читалась надпись на чистейшем русском языке: "100 билетов".

Номер и серия, наложенные на еще одну цифру "100", но уже в правом верхнем углу банкноты, на секунду опять вернули в душу Топора уверенность, что это все-таки деньги, просто неизвестные ему. Он перевернул бумажку и на обороте не нашел ни номера, ни серии. Витиеватые буковки на фоне дурацких узоров болотного цвета повторяли уже прочитанную фразу о ста билетах. Только сотня была написана не цифрами, а буквами.

Наклонив купюру к робкому свету, Топор засек своими неизмученными чтением глазами розовые нитяные ворсинки. На рублях и долларах он видел точно такие. Или примерно такие. Счастье на секунду вернулось и вновь ушло. Что-то не пускало его вовнутрь. Поперек груди стояло что-то неудобное, чужое, и он боязливо крикнул в сторону кабины:

- Жо-ор, а посеки, что за деньги такие!.. У нас такие выпускались?

- Ну чего ты пристал?! - выпрыгнул на мокрую траву Жора Прокудин. Поехали! Дались тебе эти мешки! Дома пересчитаем!

- Посмотри... Это, кажись, не деньги... Написано: сто би... билетов...

- Как... не деньги?!

Прокудин за секунду преодолел пять метров по скользкой земле, вырвал из рук дружка банкноту и поневоле открыл рот.

- Вроде я этого очкарика по телеку видел, - сощурился Топор. - Или в Приморске встречал. Уже не помню. Но в Стерлитамаке точно его не видел...

- Еш твою мать! - как-то странно, совсем не смыкая губ, вымолвил Прокудин.

- Что-то не так?

- Это... это же... ма... ма... мавродик...

- А сколько он стоит?

- Ни... ничего он не стоит, - еле произнес Жора. - Совсем ничего...

- В натуре?.. А красивая бумажка... И это... смотри - водяные знаки есть... Вот посмотри наскрозь...

- Мама мия!

Жора Прокудин упал на колени к мешку, с усилием потянул полиэтилен на месте разрыва в разные стороны. Черная ткань грустно пропела что-то типа: "И-и-у" и выпустила на мокрую траву кучу плотных, крест-накрест перевязанных пачек.

- Точно... Ма... мавродики, - обвел их ошалевшим взглядом Прокудин. Мавродики... Мавродики... Мавродики.

Он говорил, а пальцы рвали и рвали бумажные кресты, и из под них освобожденно, с шуршанием рассыпались по росистой траве псевдоденьги с портретом курчавого парня в огромных очках. Сжав мясистые губы, он внимательно смотрел с тысяч зеленых бумажек вправо, на деревья. Он боялся встретиться глаза в глаза с Жорой Прокудиным.

- Это - ноль! Полный ноль! Тащи еще мешок!

По-стариковски сгорбившись, Топор прохромал к фургону, вырвал из его горячего нутра еще одного черного уродца.

- Поехали! Дождь начинается! - шатаясь подошла к ним Жанетка. - Что вы тут кавардак устроили?

- Дай нож! - заорал Топору Жорик. - Где нож!

- Вон в траве...

- Дай... Я сам...

Схватив зековскую реликвию, Прокудин сверху, как Топор в собаку, воткнул его в мешок, рванул вниз. Нож соскользнул по пачкам, воткнулся острием в коленку.