Формари

— За что это ты так её не любишь? — удивилась я. — Она же всей душой за возвращение Кругов. За их восстановление в прежнем виде, если её слова мне не переврали.

— Вот-вот. К чему привело существование Кругов в прежнем виде? А если дать волю таким, как она, всё станет ещё хуже. И вообще ненавижу, — с неожиданной злобой прибавил он. Я присмотрелась к нему: бледность, слабость, испарина на лбу и над верхней губой, лёгкий тремор, немотивированная агрессия… Последствия приёма лириума? Не в темнице ли с редклифскими пленниками у него был пост? — Лживая двуличная сука. К сожалению, слишком умная. К ещё большему сожалению, очень сильный маг.

— Думаешь, ты бы не справился с нею?

— Не знаю.

— Ты давно знаешь сэра Каллена? — В ответ на его недоумённый взгляд я пояснила: — Тебя так легко пустили к нему во время нашего разговора.

— Я служил в Киркволле под его началом.

— Лейтенантом?

— Заметно? Меня разжаловали после очередного группового побега. На моё счастье, рыцарь-командор не подозревала меня в соучастии — тогда бы я разжалованием не отделался. Я просто не справился со своими должностными обязанностями: недостаточно тщательно обыскивал спальни и не озаботился внедрением достаточного количества осведомителей в группы подозрительных магов. А потом я уже не захотел заново совать голову в эту петлю. Отвечать за себя одного всё-таки намного проще. А почему ты спросила про капитана? То есть, коммандера, конечно.

— Ну… — я склонила голову набок, старательно похлопала глазами и с придыханием произнесла: — Он же такой лапочка! Кудрявый блондин, такой высокий, мускулистый, такой мужественный…

— Я могу перекрасить волосы и завиться, — предложил Мартин с немного натянутым смешком. — Если тебе так уж нравятся блондины, да ещё и кудрявые.

— Не уверена, что стою таких жертв.

— Ты и не таких стоишь.

Он словно решился наконец — встал, подошёл вплотную, обнял меня и прижался щекой к моей макушке. Его дыхание щекотало мне шею, но никакого отклика близость мужского тела во мне не вызывало. То ли перегорело всё давным-давно, то ли просто скопилась такая усталость, что не хотелось ничего. Вообще ничего.

— Если ты потерпишь ещё полчаса, — сказала я, деликатно отстраняя его, чтобы не испачкать ему форму, — я здесь приберу и можно будет идти.

— Хорошо, — сказал он, но рук не разжал.

— Мартин! Я устала, я хочу спать, а ты мне не даёшь закончить работу.

— Прости, — он вздохнул и с откровенной неохотой отпустил меня. — Впору подозревать тебя в магии крови, монна формари, хотя это такая чушь, что самому смешно. Но я даже сопливым рекрутом твёрдо знал, что у храмовника и мага не выйдет ничего хорошего, а теперь смотрю на тебя и думаю: «Да гори оно огнём, мне в лучшем случае лет десять осталось — могу я хоть что-то от этой жизни получить?»

— Да-да, гори огнём, ебись конём, — проворчала я. — А мнение мага вас хоть немного интересует, сэр храмовник?

— А что, незаметно?

— Нет. Вот сядь опять где сидел, а я сложу всё в воду и протру стол. Так и быть, можешь задать мне какой-нибудь неприличный вопрос, у меня руки и язык работают независимо друг от друга.

— Тот парень, которого ты любила… он погиб?

— Был убит кем-то из Драконьих культистов, — ровным голосом ответила я, только рука, посыпа’вшая содой мраморную столешницу, дрогнула. — И судя по тому, что я видела в Хасмале, это было лучшее, что могло с ним случиться. У него была какая-то особенно острая и тяжёлая зависимость от лириума, — пояснила я, размазывая соду мокрой тряпкой по мокрому столу. Белёсые разводы быстро таяли, терялись на слоистом фоне. — Я потому и начала подбирать составы для облегчения его состояния, что ему не хватало выданного лириума, а между приёмами ему было совсем плохо и становилось всё хуже.

— Как Самсону, — пробормотал Мартин. — Создатель, он этот лириум чуть ли не столовыми ложками жрал, клянчил у тех, кто мог без него обойтись, пытался вымогать у новичков… Я сначала поверить не мог, что именно он возглавил красных храмовников: он же видел, что происходило со Станнард, и знал, что с нею стало в конце концов. Она была уже абсолютно невменяема, когда объявляла Право Уничтожения, это даже до капитана наконец дошло, хотя он всё пытался её оправдать. Но опять-таки… Самсона могло ломать так, что ему было уже всё равно, голубой, красный или зелёный в крапинку — лишь бы лириум.

Он посмотрел на меня, намывавшую стол с таким усердием, будто на нём предполагалось оперировать кого-то.

— Парню правда повезло, что его убили, Лисс, — тихо, но очень твёрдо сказал он. — Ты бы знала, сколько народу вот так сгорело у меня на глазах. Честное слово, не раз и не два уже думал, что когда начну сходить с ума, просто уеду в Орзаммар и попрошусь в Легион Мёртвых. Нажрусь перед смертью лириума до крылатых радужных нагов в глазах и погибну геройской смертью в неравном бою с порождениями Тьмы.

Я без улыбки кивнула. Это точно было лучше, чем пускать блаженные слюни или, наоборот, кидаться на фрески в часовне с мечом в руке. Обожравшийся лириума до радужных нагов рыцарь-лейтенант наверняка даже эмиссара способен размазать Святой Карой. А гномы народ практичный и слегка свихнувшегося храмовника, скорее всего, действительно примут в свой Легион. Храмовничьи умения на них не действуют; оглушить его и связать, если начнёт чудить, у них вполне хватит сил, бойцы они свирепые; а с лириумом, необходимым для Благословенных Клинков или Очищения, на Глубинных Тропах куда проще, чем наверху.

— Я слышала от гномов, что Серые Стражи в конце концов рано или поздно уходят с Легионом Мёртвых, — сказала я. — А то, что случилось в Адаманте… Какие-то неясные слухи про ложный Зов, которым их заманили. Если этот Зов так же сводит их с ума, как вас — лириум, удивительно, что кто-то вообще вступает в их орден.

— Что находятся желающие стать храмовниками, хотя возле любой часовни непременно болтаются двое-трое ветеранов, забывших собственные имена, тебя не удивляет?

— Когда в таверне к тебе подсаживается пьянчужка и начинает вдохновенно врать о том, каким искусным мастером или удачливым торговцем он был, пока злой рок, подлый соперник или змеюка-жена не разрушили его жизнь, никто ведь не думает, что любого лавочника или кузнеца ждёт в конце концов такая же судьба, — возразила я.

Я сняла фартук и перчатки, бросила их в корыто, чтобы подёнщицы отмыли их утром, проверила, все ли горелки погашены.

— Лисс, — сказал Мартин, ничего не ответив на мои слова, — ты меня к себе не подпускаешь, потому что я храмовник? Дело ведь не только в том парне, с которым тебя разлучили, правда? Было что-то ещё?

Я привычно запустила рой светляков, чтобы погасив лампы, не остаться в темноте.

— Нет, — сказала я слегка озадаченно. — Не насиловали и даже принуждать не пытались. Во-первых, сэр Брайсен не позволял ничего такого, а во-вторых, у меня самой репутация была… Думаешь, за что меня Виверной прозвали? За кроткий нрав и недолгую память на обиды? А уж когда поставки лириума стали полностью зависеть от того, смогу ли я договориться с контрабандистами, то дураков, желающих со мной поссориться, и вовсе не осталось.

— Ну, не краситься же мне в блондина в самом деле?

Я рассмеялась.

— Боюсь, коммандер не оценит твоих попыток стать похожим на него, — сказала я. — Нет, Мартин, дело вообще не в тебе. Слишком много было… всего. У меня теперь на душе мозоли, как на пятках — ороговело всё; что-то можно почувствовать, только поранившись до крови.

— Именно поэтому, — саркастически отозвался он, — ты, как я понимаю, фактически содержала остатки Круга, нанявшись к бандюгам. И свои кровные заплатила ушлому мерзавцу, чтобы переправил в безопасное место девчонку, и до сих пор не можешь простить себя за то, что не отправила туда же и мальчишку. Чёрствая, бездушная, глухая к чужим бедам ферелденская сука, да-да. Создатель! А кто в лаборатории пропадает чуть ли не до полуночи, готовя лекарства? Не смеши меня, Лисс. Ты просто боишься, верно? Новых отношений, новых потерь, новой боли. И Вернона поэтому не хочешь брать учеником — а вдруг ты и его не сможешь защитить?