Страница 96 из 108
— Они её уже строят? — встрепенулась Катриона. Меллер даже улыбнулся, наверняка подумав: как же несложно её отвлечь от обид и горестей.
— Должны были начать, — заверил он.
— Пусть живёт, конечно, — решительно ответила Катриона. — С её светящимися шарами работать гораздо приятнее, чем при свечах и даже при лампе. Мне бы вообще своего мага, хоть слабенького, — вздохнула она. — Вместо барда.
— Маги — не барды, — хмыкнул Меллер. — Это вам не левретки, а лесные коты, дикие и злющие. Ладно, я попробую найти кого-нибудь, но обещать ничего не могу, сами понимаете. В целители вам перепал беглец из Зеленодолья, а придворной чародейкой барона была женщина с очень уж специфическими представлениями о том, где должны жить магистры Ковена.
— Но Рената ведь тоже осталась в Волчьей Пуще, — возразила Катриона.
— Ей просто некуда возвращаться… Так. Что-то мы с вами заболтались. Спать ведь пора идти.
— Идёмте, — не очень охотно согласилась Катриона. Всё-таки ложиться в постель со своим консортом, когда ещё не сошли синяки, оставленные в порыве страсти другим мужчиной, было неловко. Это Меллер, кажется, без раздумий, без сомнений, сегодня спал с сиром Кристианом, а завтра — опять с нею. Она так не могла.
Ладно, всегда можно сказать, что она устала, расстроена и ничего не хочет, и вообще, завтра в самом деле надо очень рано вставать. Меллер уж точно не заплачет. А потом она уедет, он останется, увидятся они уже после Излома Зимы, а за это время всё остынет, забудется… снегом заметёт.
========== Эпилог ==========
— Сильно тошнит? — спросил Каттен.
— По утрам немного, но Росс мне делает брусничный морс, и от него мне гораздо лучше становится. Мне ведь можно брусничный морс? — спросила Катриона.
— Ещё как можно, и даже очень полезно, — подтвердил Каттен. — В меру, конечно. Ну что ж, пока всё хорошо, хотя верхом вы приехали зря. Отвыкайте на ближайшие полгода.
— Ещё месяц, — возразила Катриона, — и проехать можно будет всё больше только верхом.
— Я сам буду приезжать, — сказал он. — А вы привыкайте часть дел передавать своим людям. Вы поняли, почему забеременели в Озёрном? Перестали крутиться сутками и хвататься за сотню дел разом, отдохнули, и сразу нашлись силы на ребёнка.
— Наверное, — признала Катриона. — Надо в самом деле привыкать поручать кое-что другим. — Справлялась же без неё Аларика, и неплохо справлялась. Хотя нелегко будет привыкнуть к мысли, что и без неё небо не рухнет, Серебрянка не выйдет из берегов, а Вязы простоят ещё хоть век, хоть два.
В Вязы с нею поехал сир Генрих. К фавориту своему, надо думать, а не только проверить, как дела. День стоял чудесный: солнце сияло и даже — в безветренных местах — начинало пригревать, небо стало заметно повыше и поярче, птицы в перелесках расшумелись… Зима кончится ещё нескоро, но хотя бы почувствовалось, что кончится же когда-нибудь. Об этом по дороге они с сиром Генрихом и говорили. И о том, что Меллеры точно дадут зерна на то, чтобы заново пересеять поля там, где помёрзли озимые. Ещё он расспрашивал Катриону про Яна. Узнав, что чародейка успела раньше, сир Генрих только фыркнул (не иначе, от целителя набрался) и пробормотал: «Посмотрим ещё».
Дорога была неплохо накатана, доехали по зимним меркам быстро. Стёкла теплицы на солнце так и слепили глаза, пришлось разглядывать плотину. Впрочем, она того стоила: больше не приходилось спускаться почти к самой реке, а потом опять забираться на пригорок перед воротами. Теперь от той самой площадки, которую гномы с таким грохотом и сотрясением земли ровняли летом, к воротам Вязов вела каменная насыпь — бородачи порядком подгрызли обрыв на том берегу. По насыпи, перегородившей Серебрянку, пролегла дорога, вымощенная каменными плитами, так что моста, в сущности и не было как такового. Просто плотина и дорога, соединившая берега на одинаковом уровне. Эх, такими бы плитами, да замостить путь до самого замка! Катриона сказала это сиру Генриху, и тот вздохнул: хорошо бы, да где ж денег взять на это? Щебнем самую грязь в Жабьем логу засыпали, и то уже счастье.
Приехали они как раз к обеду, но Мадлена выскочила им навстречу с радостным воплем: «Тётя, тётя, там сира Клементина тебя нарисовала! Иди скорее смотри!» Катриона гораздо охотнее сначала бы поела, но сир Гених неожиданно заинтересовался рисунком. Пришлось вести его в теплицу, где сира Клементина и рисовала при ярком солнечном свете. Там днём даже по-настоящему тепло становилось, хотя ночами приходилось насыпать тлеющие угли в большой железный ящик — Аларика посадила, не дожидаясь даже Равноденствия, что-то не такое неприхотливое, как укроп и чеснок.
Сира Клементина, завидев сира Генриха, залилась краской и залепетала, что она не настоящий художник и у неё получилось вот так. Катриона промолчала, озадаченно разглядывая свой портрет на холсте, распяленном на треноге с рамой. Польстила ей сира Клементина безбожно, надо сказать. Статная и красивая молодая женщина в заметно починенной кирасе (вот зачем гувернантка просила разрешения срисовать ту, трофейную) руки сложила на крестовине двуручного меча, небрежно отбросив за спину ярко-синий плащ. На голове у красавицы — а Катриона, несмотря на отдалённое сходство, не могла считать её собой — сиял крупным синим же камнем серебристый обруч, сдерживавший волну роскошных волос. Героиня какой-нибудь баллады, сказочная воительница, кто угодно — только не деревенская сеньора из мест глухих и диких!
Но сиру Генриху определённо понравилось. Он похвалил сиру Клементину, а она, окончательно смешавшись, объяснила, что работала по наброску Летиции Хорн. Вот та — действительно художник! Может двумя-тремя штрихами передать суть, выделить главное и вообще рассказать о человеке больше, чем он сам о себе знает.
— Очень красиво, — признала Катриона, решив промолчать про госпожу Хорн. Глупо было обижаться на женщину, желавшую ей добра на свой манер, но и вспоминать её не хотелось. — Только это не я.
— Это вы, — неожиданно решительно возразила сира Клментина. — Я вас вижу такой.
Катриона покачала головой. И как что-то доказывать художнице, если она «так видит»?
— Ладно, — вздохнула она. — Тогда нарисуйте мне вместо этого обруча венок из чертополоха. Можно ещё исправить?
Клементина озадаченно посмотрела на неё, что-то прикидывая, потом просияла, схватила кисть и прямо поверх обруча принялась рисовать фиолетовые цветки.
— Тогда надо и у плаща сменить цвет, — сказала она.
— Ага, — буркнула Катриона. — И у глаз. — Глаза тоже были слишком яркими, но никакого сходства с чертополохом в них не было. — А то писали мне стихи про глаза как цветы чертополоха, — объяснила она.
Клементина закивала так яростно, что Катрионе стало ясно: глаза та тоже исправит. Чтобы всё было одного цвета — глаза, венок, плащ…
— Никто меня не ранит, не поранившись сам, — пробормотала она.
— Похоже на девиз, — заметил сир Генрих.
— А он и есть. У одного рыцарского ордена. И чертополох на гербе.
— Переименуете Вязы в Чертополохи? — рассмеялся он.
— Да нет, зачем? Вязы красивее… Идёмте обедать, — решительно сказала Катриона. — Сира Клементина, потом дорисуете, идёмте.
Она вышла первой, а за нею остальные. Сир Генрих на ходу спрашивал сиру Клементину, не возьмётся ли она нарисовать портреты его родителей. Их тоже можно изобразить моложе и красивее, он нисколько не против… Мадлена догнала Катриону, вцепилась в её руку и что-то болтала о тётушке Ренате, которая хвалила её за хорошее про-из-но-ше-ние, вот. Видно, чародейка опять взялась учить Мадлену Старшей речи.
А за столом сир Эммет передал Катрионе просто свёрнутое трубкой и вообще не запечатанное послание от гномов. В нём кто-то очень многословно и, как выразился маршал, «кудряво» сообщал владетелям Вязов, что Дом Морр чтит любые контракты, даже заключённые слишком поспешно и необдуманно, но советует глубокоуважаемым господам хорошенько поразмыслить и прийти всё-таки к единственно верному выводу: убогому отродью Ильфердина никогда не сравняться в быстроте, красоте и качестве работы по камню с сынами Дома Морр, так что крепость в Вязах должны строить именно они.