Страница 84 из 108
— Вашего жениха, я смотрю, это не пугает, — заметил, ничуть не смутившись, сир Генрих.
— Я кондитер, сир, — пожал плечами тот. — На любой приличной кухне всегда стоит банка с мазью от ожогов.
«У меня, видимо, неприличная», — обиженно подумала Катриона и восхищаться преданным женихом ей расхотелось.
— К сожалению, не пугает, — согласилась Серпент, застёгивая манжету обратно. — И возможность угодить в графские подземелья за компанию с нами — тоже. Придётся расторгать помолвку через суд. Громко, скандально, грязно. Ты этого хочешь, Людо?
— Я хочу, чтобы ты наконец взялась за ум, — огрызнулся он. — И кстати, милая, вопрос с помолвкой решать будет твой отец, а не ты. У нас не Империя, и твоя вторая ступень магистериума на даёт тебе права распоряжаться собой.
— Надо было ехать с дядей в Империю, — злобно отозвалась Серпент. — Дамы и господа, прошу прощения за эту почти семейную сцену, — спохватилась она. — Сир Генрих, ваше предложение безмерно польстило мне, но я вынуждена отказаться. Сира Катриона, благодарю вас за участие и прошу вашего разрешения нанять на денёк кого-нибудь из ваших людей, кто отвезёт меня к отцу. Дамы, господин Меллер, — она опять сделала короткий книксен, — счастлива была видеть вас. Людо, поможешь мне устроиться на ночь?
— Я буду работать в ночь, так что моя постель к твоим услугам, — хмыкнул он. — Сир Генрих, сира Катриона, господин Меллер, позвольте откланяться.
Никто не возразил, и он увёл свою невесту. Слышно было, как они начали переругиваться снова, и Катриона подумала с тоскливой злостью, какая же эта Серпент дура. Они уже на ты, они уже понимают друг друга с полуслова, а ещё Росс не испугался ни её ожогов, ни тех неприятностей, в которые старший Серпент втравил свою семью. Какого… огра ей ещё нужно? Любви пылкой и страстной? Вот же дура, хоть и магистр!
Комментарий к Глава 38
*risanatore (итал.) — целитель. А ещё у этого слова есть синоним medico (типа намёк такой)
========== Глава 39 ==========
Снег продолжал идти, но гости всё же уехали, едва рассвело. Даже сир Генрих, против обыкновения, не остался на денёк, чтобы обсудить с маршалом Вязов защиту села и проехаться по окрестностям. Катриона подумала, что к отказам старший сын барона уж точно не привык и вряд ли легко теперь успокоится. Другое дело, что Илона Серпент — это вам не мельникова дочка, и человек, у которого дядя женат на такой же богатой и самоуверенной простолюдинке, должен бы знать, что хлопот и неприятностей от подобных особ не больше ли, чем выгоды. Ту же Елену Ферр сир Ламберт даже не пытался вернуть в Волчью Пущу, когда её сыну исполнилось семнадцать. Хотя имел полное право. А у сира Генриха на заезжую алхимичку вообще никаких прав нет. Зато её жених то и дело посылает печенье и мармелад в замок, и уж каких он туда специй добавит, если что… Катриона понятия не имела, кто такая Мария Рисанаторе, но словами консорта прониклась. А вот сиру Генриху, похоже, шлея попала под хвост, и чем-то всё это закончится?
Хотя Меллер вроде бы ничуть не переживал об этом. Впрочем, что’ ему Волчья Пуща? Он никогда и не считал Вязы новым домом, как не была и супруга для него членом семьи, что бы он там ни говорил. Не один барон, так другой, не сама сеньора, так её племянница — он хотел торговать с гномами, и от владетелей требовалось всего только не мешать ему. По крайней мере, Катриона была уверена в этом.
В общем, он начал собираться в дорогу, готовясь выехать с хорошим запасом времени. Мадлена крутилась рядом, глядя, как он укладывает вещи, — сам, отмахнувшись от помощи Марты, — и болтала о том, как они с сударыней Винтерхорст учили стишок, в котором есть слова из Старшей речи. Такой смешной, там говорится про одну гусеницу, которую сидит меж двумя былинками и съела уже три листочка и четыре цветочка, а ещё выпила пять росинок. Так что она, Мадлена, может теперь на Старшей речи посчитать до пяти, вот.
Оставалось слушать и завидовать: их бы с братом кто-то так учил! Нет, в самом деле, когда Винтерхорст наберёт своих троих-четверых учеников, надо будет попросить её, чтобы она и с Мадленой занималась тоже. Не магии учила, конечно, а музыке и Старшей речи, что ли. А Мадлена потом сира Вениамина-младшего понемногу обучит, как дети вообще друг у друга перенимают и плохое, и хорошее, просто не считая это учёбой. Будущему маршалу Вязов совсем не повредит знать, о чём болтают дриады, думая, что круглоухий дурак ни слова не понимает из их речей.
А Меллер похвалил Мадлену и спросил, что ей привезти в подарок. Только подарок будет не к Солнцевороту, предупредил он, а попозже. Может быть, даже ближе к Излому Зимы, но будет обязательно.
— А ты меня не возьмёшь с собой? — надулась она.
— Как-нибудь летом, Мышка. Сейчас холодно, темнеет рано, уеду я надолго, и твоя матушка опять будет беспокоиться.
— Летом — это до-олго, — протянула она в разочаровании.
Катриона не подслушивала, конечно. Просто стояла рядом, но не лезла в их разговор. У неё появилось развлечение — она брала наугад книгу со средней полки (на нижней и верхней стояли какие-то совсем уж заумные, только Каттену с Винтерхорст и читать) и пролистывала, отыскивая вклейки с рисунками. То есть, с оттисками гравюр, как сказал Меллер. Он показал свою печатку для примера и объяснил, что для книг вырезается целая выпуклая картина, которую потом покрывают типографской краской и отпечатывают её на листах бумаги. Катриона представила себе, как какой-нибудь мастер вырезает обстановку целой комнаты или вообще лесистый берег реки, и только головой покачала: ничего себе! Это сколько же труда приходится вложить в один-единственный рисунок в книге.
— Зато тепло, светло, и волки с разбойниками не так опасны. — Это Меллер ответил как бы племяннице.
Мадлена старательно вздохнула, явно подражая кому-то из взрослых.
— Ладно, — решила она. — Тогда привези мне, пожалуйста, двух кукол, каких мы у тёти Лаванды видели. За этот Солнцеворот и за будущий, — торопливо прибавила она, видимо, чтобы её не упрекнули в жадности. — Они у меня будут в гости ходить друг к другу.
— Хорошо, — сказал Меллер. — Будут тебе две куклы. А пока иди, Мышка, мне с твоей тётей надо поговорить наедине.
Мадлена послушно ушла, а Катриона нахмурилась, представив себе, какие игрушки покупала Елена Ферр своим детям. Что-нибудь вроде того ночника с хвастливыми охотниками, наверное.
— Это дорого? — спросила она напрямик.
— По-разному, — пожал плечами консорт. — Кто-то ведь дарит девочкам кукол, чтобы играли, а кто-то — чтобы усадить на видном месте и демонстрировать гостям. Я сам знавал матерей, которые запрещали трогать такие подарки: сломаешь, испачкаешь, помнёшь, разорвёшь… И ходит потом дочка кругами, смотрит на дурацкий лиловый шёлк и думает, что лучше бы это была обыкновенная деревянная кукла в простом платье, тогда бы её никому жалко не было.
— Вот пусть и будет обыкновенная деревянная, — буркнула Катриона.
Меллер кивнул, чуть усмехнувшись чему-то, а потом вдруг спросил:
— Вы твёрдо решили, что не поедете?
Катриона помедлила, но упрямо мотнула головой.
— Не поеду, — подтвердила она.
Меллер помолчал, откровенно разглядывая супругу, словно за почти уже год не насмотрелся на неё во всех видах. И хоть присел он бочком на край кровати, Катрионе почему-то так и представилось, как сидит он за рабочим столом в настоящем кабинете и выслушивает отчёт своего управляющего. Неприятный такой отчёт. О том, что дела идут хуже некуда и что делать с этим — непонятно.
— Я так понимаю, — проговорил он наконец, — жить в доме бакалейщика, поневоле водить знакомства с ткачами и суконщиками, встречать в доме этом художников и литераторов — всё это ниже вашего достоинства. Представлять консорта из третьего сословия своим городским родственникам — тоже. Вам хватает здешних сплетен и шипения за спиной. Я прав?
— Нет, — соврала Катриона, чувствуя, как полыхнули щёки. Ну, то есть, не очень-то и соврала. Беда ведь не в том, что все эти бакалейщики, суконщики и ткачи были простолюдинами — они были слишком уж богатыми простолюдинами, вот в чём соль. Быть для них выгодной (а то и не очень) покупкой их племянника совсем ей не хотелось.