Змеюка

Потом вернулась мать, насобиравшая молодого сухостебля — тоненьких, бледных, почти без листьев ещё стебельков. Камилла усмехнулась, сообразив, для чего он — старый-то, вымахавший по грудь и одеревеневший, годится только на согревающее зелье, а вот молоденький и нежный, не засушенный, упаси Создатель, и даже не увядший…

— Ян, — сказала мать, коротко, словно мимоходом обняв её, — сходи к Розалии, спроси, нужно ей зелье предохраняющее или мне в замок тебя завтра послать — там уж точно желающие найдутся.

— Ага, — охотно отозвался братец и удрал одеться поприличнее. Миха убрался за ним, долой с глаз не сильно его любившей травницы, а потом они вместе ушли, и Камилла подумала, что наверное, одним вопросом дело в «Подорожнике» не обойдётся.

Пока мать ополаскивалась в бане нагревшейся за день водой (нарочно оставляли на солнце покрашенную в чёрный цвет бочку), пока ужинала, Камилла взялась привычно разбирать стебли, а потом мелко-мелко нареза’ть их для снадобья, которое святая мать честила «выдумкой Порождений Тьмы» и грозила суровым покаянием любой прихожанке, которую поймают за его употреблением. Бедные прихожанки только вздыхали, не по карману оно им было, а те, что побогаче, смотрели на проповедницу честными-честными глазами, а про себя, как уверена была Камилла, придумывали всяческие хвори по женской части, чтобы повод был навестить ведьму проклятую и попросить у неё, кроме Милости Пророчицы, ещё и «выдумку Порождений Тьмы».

Вообще-то, для девиц из заведений вроде «Подорожника» хозяйки обычно заказывали у малефикаров амулеты и против беременности, и против дурных болезней разом. Впрочем, амулеты — штучки очень недешёвые, не всем по карману опять же. Розалия, наверное, купила три-четыре, вряд ли у неё собиралась вечерами целая толпа разом, и девицы могли передавать амулеты друг дружке. А вот на случай, если вдруг все три-четыре уже будут в работе, стоило бы держать про запас бутылочку-другую предохраняющего зелья, это точно.

И нет, Змей такого не готовил. И лекарства от тех самых болезней тоже. Он отвёл Камиллу в «Розовое облако» утречком после солнцева дня, когда в борделях вообще посетителей нет, только целитель, явившийся с проверкой, и познакомил её с хозяйкой. «На будущее», — туманно пояснил дорогой наставник. Хозяйка тут же попросила сделать ей растирание для ног, вот просто слов нет, как она устаёт целыми вечерами кружиться по залу, изображая добрую фею (Камилла вежливо промолчала про фею весом в шесть пудов), а меж тем она слышала от мастера Фабиана просто сказочную историю про натирание, после которого хочется порхать и танцевать. Камилла, понятно, согласилась: работы там было на час с небольшим, готовить только надо было маленькими порциями, чтобы не хранить состав дольше недели. Так и повелось, что каждое утро лунника она приносила госпоже Изольде натирание для ног, та поила её чаем с вчерашними, но всё равно очень вкусными пирожными, а освободившиеся после осмотра целителя девочки-мальчики приходили поболтать с будущей клиенткой — в этом они почему-то были уверены твёрдо…

— Всё хорошо, матушка, правда, — сказала Камилла. — Столько всего за год узнала, столькому научилась. Я же не только в лаборатории прибиралась. А что мастер и на руку скорый, и на язык, так другие и похуже бывают. Он как-то про Корвина сказал, что ученик — это ближе, чем родная кровь, ну и мне кажется, мы ему вместо… не детей, понятно, но вроде племянников, что ли.

— Да вижу я, — то ли вздохнула, то ли усмехнулась та. — А то не отпустила бы. Масло льняное подай. И печурку растопи.

— Ага. — И можно было даже не поправляться, некому было давать подзатыльники за «деревенские словечки». Но растапливая крошечную печурку, на которой готовились зелья, Камилла подумала про стоящие в лаборатории Змея гномские горелки, к которым только зачарованную палочку поднести и сказать: «Ignis», — и сразу же можно, подкручивая фитиль, выставлять пламя той силы, которая тебе нужна, чтобы хоть быстро довести до кипения воду для отвара, хоть тихонько кипятить её потом. Был у Змея и атанор для медленного и осторожного нагревания всяких составов, которые опасно было ставить на открытый огонь, но обычно все трое пользовались горелками на горном масле. «Надо будет скопить денег и привезти матери такую же», — подумала Камилла.

— Иди-ка спать, — сказала матушка вдруг. — Затемно ведь встанешь, чтобы до солнца успеть хоть чего-то набрать.

Понятное дело, Миха пошёл с ними. Камилла и Яна-то пыталась дома оставить, не собиралась она заходить дальше плёса, только корней ножелиста накопать, пока к нему хоть подойти можно, а то к середине лета и не сунешься, когда он свои страшенные листья растопырит на два-три локтя во все стороны. Но парни, беспрерывно зевая, увязались за нею — понятно, просто-напросто смотались оба из дома, чтобы выспаться в тенёчке и потом соврать, будто помогали ей, а Михин дядька, надо думать, и на неделю племянника отпустит, не то что на денёк, чтобы он крутился поблизости от Камиллы.

— Это где вас ночью носило? — проворчала Камилла. — В замок, что ли, ходили после «Подорожника»?

— Да никуда мы не ходили, чего привязалась, — недовольно буркнул Ян.

— Скажи ещё, тебе кто-то из девочек госпожи Розалии такой засос поставил, — хмыкнула она.

— Где? — всполошился почему-то Миха. — Бля! Правда, Ян, на самом виду. — Вид у него был как у нашкодившего кота — куда это он братца таскал ночью?

— Иди сюда, — вздохнула Камилла. — Тесёмки развяжи и ворот распахни пошире. — Всё равно же ведьма поднадзорная, чего теперь скрывать?

— Голова ведь разболится, — возразил Ян, но без особого напора. Светить засосом ему точно не хотелось, так что он послушно распутала тесёмки у горла.

— Не разболится, — отмахнулась Камилла, — тут ерунда совсем.

Она приложила пальцы к багровому пятну над ключицей. Это что за баба так впилась? Прямо упырица какая-то. Братец молчал, только сопел, Миха тоже помалкивал, но он прямо дышать забыл, глядя, как под пальцами Камиллы засос бледнеет и меняет цвет с багрового на лиловый, потом зеленоватый, потом жёлтый… Совсем избавиться от него не удалось, но выглядеть он стал так, будто ему уже недели две, а то и больше. У Михи, видно было, язык и так и чесался что-то спросить, но он то ли не посмел (это Миха-то?), то ли… да Создатель его знает, только он ни словечка так и не сказал.

— Ты как? — тревожно спросил Ян и мазнул Камиллу пальцами по лбу, стирая проступившие капельки пота.

— Нормально, — заверила она, и он хмыкнул на это непривычное “нормально”. — Но ты уж поаккуратнее, а? А то если у тебя ещё и спина ногтями исцарапана…

— А спина-то с чего? — удивился Ян.

А вот Миха прищурился и посмотрел на Камиллу этак пристально-пристально.

— Горячая у тебя подружка в городе завелась, — сказал он вроде бы шутливо, только в глазах никакого веселья не было. — Или не подружка?

— Лекарства я готовлю для бандерши, — вздохнула Камилла. — Каждую неделю хожу к ней с пузырьком. Заодно с целой толпой девчонок познакомилась, которые на неё работают, а они такое болтают — уши сворачиваются. Имён ничьих не называют, понятно, но зато подробностями друг с другом делятся… — Она только головой помотала. — Честное слово, про некоторые я бы охотно не узнавала никогда.

Накопать корней парни ей всё-таки помогли, но потом нашли на маленьком мысе старую иву и увалились спать в тени у воды, где так и не унявшийся ветер сдувал всех кровососов. Никаких плащей никто с собой не брал, и Камилла, пофыркав, стянула из-под платья нижнюю юбку, чтобы хоть под головы подстелить, а то и трава щекочется, и всякие козявки из неё в лицо лезут. В следующий раз, подумала она, надо будет прихватить с собой рабочие штаны. Привыкла уже в штанах, бесят подолы до пят, путающиеся в ногах. Оставить в городе одно-два платья на всякий случай, а остальное сюда привезти. Той же Дине отдать, или кому там матушка решит. А портнихе заказать всю одежду, как для мальчишки — ну, совершенно идиотски смотрятся кисейные платьица с обритой головой, а парики носить… вот ещё! Она алхимик!