Лось

"Завидую, что ли?"

Но если на свою свиту доктор взирал вполне благосклонно, то к "матери" он обратился со скрываемым, но все же различимым презрением:

- Комментировать душевное здоровье мальчика не буду - этим пусть психиатры занимаются, не мой профиль. И хотя у меня очень многое просится высказать вам по поводу воспитания и обстановки в семье... промолчу. Не мое дело. А что касается остального: на наше счастье предварительные прогнозы не оправдались - мальчик связно разговаривает и помнит большую часть полученных знаний. В быту, вероятно, тоже будет ориентироваться. Кое-что по мелочи конечно забыл, но быстро выучит снова. Но вот личное... здесь многого не ждите!

- Он же помнит меня?..

- Скорее всего, он просто принял к сведению ваши слова. Не так ли? - обернулся доктор ко мне.

Пришлось виновато кивнуть. Женщина, выдающая себя за мою мать, заметно поникла.

- Варвара Трофимовна! Да вы радоваться должны, что ваш Миша, - "Ура! Я Миша!" - в овощ не превратился! То сочетание лекарств, что он принял, должно было привести к гораздо более печальному исходу! А так - небольшая социализация, и он снова станет полноценным членом общества!

- А есть надежда, что он вспомнит?

- Нет! - категорично отрезал мужчина, - Даже не надейтесь! Та область, что отвечает за его "я" почти полностью уничтожена. Поверьте моему опыту, и прекращайте лить слезы! - гаркнул он на "мать", завидев ее скривившееся от сдерживаемого плача лицо, - Какие-то повадки, характерные жесты возможно еще сохранятся, но личность будет абсолютно новая. Мальчик начинает жизнь с чистого лица. И в ваших интересах не повторить старых ошибок! За рекомендациями зайдете ко мне позже, часа через два, а сейчас позвольте! - и, отодвинув "мать" с дороги, доктор пошел на выход вместе со своей очаровательной свитой.

- А вставать-то мне можно? - крикнул я ему вслед.

- Можно и нужно! - обернулся мужчина.

Трусы! Какое счастье натянуть трусы - символ дееспособности! К концу обхода я уже и бубенцами готов был позвенеть, но "мать" сжалилась и выдала откуда-то из закромов родины стратегически важный предмет гардероба. Нарисованный мышонок на самом видном месте меня позабавил, но сгонять в туалет не помешал.

Будь воля "матери", все два часа до назначенного врачом времени пришлось бы выслушивать, каким хорошим мальчиком был ее сынок. Умненький, послушненький, золотце, а не парень! И на скрипочке-то он играл (жуть!), и рисовал, как дышал (точно не про меня!), и стихи-то сочинял (ну, был грех по молодости...), и конкурсы-то всякие выигрывал (Ага! Я! По кулинарному искусству!!! Не буду врать, с голоду без жены или дочки я бы не помер, но стряпать кексики?! На конкурс?!!), а уж танцевал-то, танцевал!!! В общем, даже если делить на восемь, то более ярких противоположностей, чем мы с Масюней, еще требовалось поискать. На всякий случай еще раз тревожно нащупал яйца - нет, были на месте.

Устав искать хоть какие-то совпадения интересов, свернул разговор на семью, и вот тут-то выяснил много интересного. Отец Масюни - человек, по ходу, небедный. Не олигарх, но уже и не средний класс. "Мать" - это его третья жена. При наличии вполне живых и здравствующих первых двух. И - ловите прикол! - две первые вовсе с папаней не в разводе!

"Ага, матерей у меня, значит, даже не две, а три! Итицкая сила! Я попал в гаремник!!! И бятя-то у меня - мужЫГ!"

Уже без удивления выслушал, что кроме меня у отца есть еще дочери - мои сестры от старших жен - Женя и Вика от Янины Августовны и Полина - от Маргариты Ивановны. Евгения - уже взрослая, вышла замуж за одного из отцовских инженеров, некоего Ивана Алексеевича первой женой - насчет первой "мать" даже специально несколько раз повторила! Остальные девицы возрастом: восемнадцать и девятнадцать, живут с нами вместе. Мне - единственному сыну - на днях то ли стукнуло, то ли стукнет восемнадцать, а зовут меня теперь Михаил Анатольевич Лосяцкий - непривычно, но близко к старому варианту.

Папаня - Анатолий Сергеевич Лосяцкий - страшно деловая колбаса, вечно в разъездах. А даже если и в городе - домашние его видят редко. Сейчас, кстати, опять в командировке, и даже несчастье с сыном не заставило его прервать свой вояж. Вроде бы логично - дела, бизнес, но... ну не знаю! Любящей семьей все это не выглядит! И стоит ли удивляться, что выросший в бабьем царстве мой предшественник - типичный затюканный ботан.

От доктора "мать" вернулась пыхтящей как скороварка. Похоже, колобок-сердцеед все, что постеснялся высказать ей на людях, произнес тет-а-тет. Ему-то хорошо - пропесочил и забыл, а мне пришлось отдуваться от неуёмной родительской любви. Радует, что хоть вставать разрешили, иначе бы лежал под ее присмотром, кряхтел на судне.

Но есть в жизни счастье - приемные часы имеют свойство заканчиваться. Перед обедом "мать" мягко, но непреклонно выставили из палаты и вообще из больницы.

- Сынулечка! Я еще вечером зайду! - она прощалась так, словно бросала меня не на несколько часов, а на полгода минимум, - Что моему зайчику принести?

- Мам, принеси газеты.

- Солнышко, я принесу тебе "ИЗО сегодня"! Лапулечка, после обеда обязательно поспи! Чмок-чмок-чмок!

"Мама!" - мысленно вознес обращение к своей настоящей, - "Каюсь! Твое "без телячьих нежностей" иногда меня напрягало. Был неправ!"

После обеда, который и обедом-то сложно назвать было: водичка с тремя жиринками да размазанная по тарелке кашица, настроение не улучшилось. А при тщательном изучении своих тонких ручек, накатило осознание, что все это - реальность и, похоже, навсегда. Долго крепился, но не выдержал и всплакнул. Как там теперь мои девочки? Мысль, что им пришлось ворочать мою тушу с навсегда остановившимся сердцем, заниматься похоронными процедурами и другими не менее "приятными" вещами, навела такую тоску, что мама не горюй! Хотя как раз мама-то горевать по-любому будет - единственный сын, замуж после гибели отца она так и не вышла, всех ухажеров гнала от себя. Да и та, что была со мной "в горести и в радости", вряд ли прыгает от счастья. Хотя бы потому, что заметных капиталов мы не нажили, а основное обеспечение семьи лежало на мне. Про чувства... про них я запретил себе думать, иначе бы свихнулся.

В больнице я провел еще долгую неделю. И чем дольше лежал - тем больше понимал Масюню, так жить невозможно! Маменька, проводящая со мной все доступное приемное время и немножечко сверх него, зверски душила своей заботой! А когда к ней присоединялись две старшие мамаши - наступала полная жесть!!!

С Маргаритой Ивановной и Яниной Августовной познакомился на следующий день. Мама Рита - та самая, что звала меня Масюнечкой - симпатичная бабенка с блудливым взглядом, которым постоянно сканировала пространство. Этот блядский огонек в глазах никаким скромным нарядом не замаскировать! Она и на меня смотрела так, что кровь устремлялась вниз, и хотелось проверить резинку от трусов - не лопнула ли? Ой, батя, зря ты так подолгу ездишь! Сдается мне, кости у тебя хрупкие, потому что весь кальций на рога уходит!

Янина Августовна - дама постарше и, как бы, типичная немка, как я их себе представлял. Орднунг! К языкам у меня склонности нет, из всех лет изучения немецкого вынес только "шнеллер", "битте-дритте", "хенде хох" и "Гитлер капут", а тройка, регулярно выставляемая в конце дневника, являлась результатом жалости нашей училки иностранного. Как же ругалась мама Яна, выяснив, что я ее не понимаю! В той лающей речи, которой она разразилась, цензурными явно остались только предлоги. Аж заслушался! Неправду говорят, что только на русском ругаться хорошо: резкий отрывистый немецкий по-моему очень соответствовал моменту.

Но мама Яна или муттер из всех мамаш была хотя бы самой нормальной. Не сюсюкала, не лезла с нежностями, не облизывала каждую минуту губы, я ее почти зауважал.