Мастер дымных колец

Старик, обхватив дырявую голову, корчится на полу.

— Голубь, голубочек, — всхлипывает он сквозь женский хохот. Прилетела птичка-невеличка, укусила в темя старичка, — запевает протяжно старик, — помоги, помоги ему, сестричка, а не то подохнет с пустячка.

Варфоломеев наклонился над стариком, внимательно разглядывает веснушчатый череп.

— Смерть неизбежна, — ставит диагноз специалист по деэксгумации.

— Холодно, — старик плотнее прикрывает склеванное место. — Помоги мне… нам, нам помоги. Уведи меня отсюда. Здесь плохое место, здесь все потихоньку сходят с ума. Вон, гляди, и Соня не в себе. Да и ты, и человек тот в окне. У него белуга. Он ждал тебя, он брат твой, он почти то же, что и ты, только не совсем. Но по существу… — старик задрожал. — Скорее, скорее, вон, видишь, появилось, уже появилось, высунулось, — показывает в пустое место и снова поет: — Прилетела птичка…

Варфоломеев бросает старика, подбегает к Соне, обнимает ее за плечи, пытаясь сдержать, успокоить невеселое возбуждение. Соня вырывается, отталкивает его, вытирая на ходу руки, шею, грудь, и успокоившись, шепчет:

— Я дрянь, — всхлипывает и, не видя никого, повторяет: — Дрянь.

Начинается настоящая карусель. Соня вырывается и выбегает прочь из зала. Варфоломеев вначале бросается за ней, но вдруг останавливается, подбегает снова к старику и вынимает тетрадку. Тот открывает глаза и смотрит нахальными карауловскими глазами. Шепчет:

— Нет, мой инженер, я не Караулов. Ха, — смеется, — Караулов — ничто, миф, призрак, зеркальное отражение. Я же властелин мира, руководитель.

— Врешь, — почти кричит Сергей Петрович и снимает ключ от государственной машины.

— Что ты задумал?

— Не твое дело.

— Постой, куда ты, — старик пытается приподняться, падает обратно, ползет по блестящему паркету. — Ее нет, слышишь, нет никакой машины. Есть я! Я, я организатор всего! — кричит вдогонку.

— Плевать, — шепчет Варфоломеев, прыгая вниз по ступеням.

Внизу, на старой площади, в черных ночных закоулках мелькают какие-то тени. Кажется, это участники праздничного торжества. Слышится испуганный шепот, переругивание, смех.

— Кто здесь? — спрашивает звездный капитан в темной подворотне.

Какая-то парочка с визгом шарахается от него прочь. Где-то, звонко прыгая по брусчатке, покатилась пустая бутылка из-под шампанского. Он бежит дальше, под арку, мимо соборов и часовен, кривым запутанным маршрутом, попадает наконец в нужное место. Снова поднимается наверх, в кабинет, останавливается и уже черным ходом выходит на обратную сторону. Там, за стеной, вскрывает амбарный замок. Темно, не помогает даже аварийное освещение. Злоумышленник раскрывает до предела веки, но ничего не видит. Наконец из тьмы проступает обратная сторона государственной машины, и Сергей Петрович с деловым видом приступает к акции. Береженого бог бережет, шепчет бывший звездный капитан, выдергивая с рычагов медные колокольчики. Те с красивым малиновым звоном падают на бетонный пол, раскатываются, подпрыгивая на неровном бугристом рельефе, и навсегда замолкают в темных прямых углах параллелепипеда. После успешного окончания операции Варфоломеев возвращается в кабинет, выключает хриплую «спидолу», тушит зеленую лампу и, удовлетворенный, выходит вниз на старый брусчатый двор.

21

Интеллигентный человек не может быть победителем. Пусть даже он прав. Пусть даже многотрудной логической цепью аргументов, фактов и действий опровергнет противную сторону. Все равно он не сможет быть наверху. И дело не в слабости предъявленных за и против, не в том, что правда не вечна, преходяща. Дело в противной стороне. Ему, интеллигентному человеку, едва одержавшему победу, тут же становится жаль противную сторону. Ведь она тоже человек, и следовательно, слабое, страдающее существо. Он начинает переживать, мучиться, брать свои слова обратно, мол, хоть я и прав, а тоже раньше не понимал, заблуждался, бродил в потемках, мол, и догадался-то случайно, а так, если бы не случай, то уж, верно, жил бы, как все. А то еще скажет, что и ему подсказали, научили, на путь истинный наставили, хоть это совсем неправда. Если и того мало, вообще расстраивается, совсем берет свои слова обратно, извиняется за допущенные действия и даже может попросить прощения. Простите, скажет, у вас здесь я ошибку нашел якобы, а никакая это не ошибка, а так, опечатка, и более того, не опечатка, а скорее наоборот.

Соня сидела рядом с Варфоломеевым, вспоминала давнишние разговоры с Евгением, применяя старые идеи к новым условиям. Сергей Петрович прилип к иллюминатору и только изредка поворачивался, приглашая и Соню посмотреть вниз. Там, внизу, проплывала зеленая страна, новая, неизведанная и все-таки до боли знакомая. Казалось, ей нет никакого дела до прошлых времен и ничего она знать не хочет, откуда, почему и как все начиналось. Поэтому глупо требовать от нее возврата к старому. Ведь ничто не повторяется, ничто. Дальше будет другое, хорошее, плохое — неизвестно. Соня краем взгляда посмотрела на попутчика. Он сам вызвался ее проводить до Ленинграда, тем более что хотел побыстрее попасть в Раздольное. Что же, пусть хоть так, только бы побыстрее долететь. У нее там много дел. Нет, лучше не думать сейчас об этом, иначе не хватит терпения ждать, когда же кончится этот длинный час. Она снова посмотрела на бывшего звездного капитана. Вспомнила, как шел он навстречу славе и почету босиком, весь перемазанный как мальчишка. Она не ожидала его увидеть в таком виде. Она вообще ничего не ожидала в таком роде. Сначала, когда они с Карауловым приехали в столицу, настроилась на долгое, изнурительное ожидание в приемных государственных учреждений, на общее непонимание, возможно, даже на активное сопротивление. Но едва она назвала свою фамилию, как услужливо открылись перед нею двери высоких учреждений. Какие-то официальные люди тут же окружили ее вниманием и заботой, многое наобещали и сразу же исполнили, представив ее высокому начальству. И наступил момент, когда все с ней происходящее стало даже приятно, и ей в самом деле поверилось, что пожелай она в ту минуту самое заветное, и оно неизбежно будет исполнено. Но нет, не исполнилось, не получилось. Ни у кого не получилось. Даже у Караулова, который использовал ее как приманку, да ничего не словил, а исчез на сумасшедшем излете кремлевской ночи.

Теперь она летит обратно, в свой любимый северный край, в удивительный город с новым, но, кажется, тоже не вечным названием. Когда природа исчерпает свои тайны, явится разумное существо и приумножит новые. Так говорил Евгений, так недавно сказал Сергей Петрович. Другими словами, но по существу так же. Ну что же, и у нее есть тайна, не предусмотренная начальными условиями. Он никогда, никогда не узнает о ней, потому что видятся они в последний раз. Там, в конечном пункте она попрощается с ним навсегда. Просто, без волнений, может быть, лишь подаст руку да скажет пару незначительных слов. И разойдутся они навсегда. И она, не оглянувшись, уйдет прочь, поскорее к самому центру, под арку, к пыльному третьему окну, к желтым высохшим цветам. А он? Какая разница.