Страница 10 из 12
– Я Олег Попов?
– Не знаю. А это кто?
Старик промямлил, что все нынче недоросли – и малые, и великовозрастные.
– Я не фокусник!
– Так кто ты? – нетерпеливо и требовательно настаивал мальчик. Одновременно он попытался схватить старика за торчащий из-под пиджака кусок юбки с кистями. За это вконец рассердившийся раввин отвесил ему пенделя.
– Ты меня бьешь! – отскочил неугомонный мальчик. – Опять!
– Как ты это понял? – поинтересовался старик, у которого заныла подагрическая костяшка на правой ноге.
– Мне больно!
– Я рад!
– Ты злой!
– Нет воспитания без ремня! – проворчал раввин и шагнул в темную подворотню. – А сейчас я тебя съем! – провыл он к каменным сводам – и сам обалдел от своего могущества. Этой фразы всегда боялись его внуки и правнуки.
– Ты хоть и старый дедушка, но глупый. – Мальчик бесстрашно шагнул за раввином. – Люди людей не едят.
– Чего ты увязался за мной?! Мать твоя, поди, с ума сходит!
– Не, у нее времени нет. Она теткам волосы из ног выдергивает!
– Что?! – опешил старик и на секунду остановился.
– А у дядь – с груди и спины. Пришел волосатый, а ушел без волос. Ты волосатый?
– Твоя мать работает в салоне красоты? – вспомнил старик и представил, как это – драть волосы с груди. Раввин был очень волосат. Воображенная картинка не понравилась, и он поморщился.
– Я говорил, – обрадовался мальчик и завертелся юлой от переизбытка энергии. – Я говорил, что ты фокусник!
– Ты раскусил меня. А теперь иди обратно!
– А я, как обратно, не помню!
– А название салона красоты?
– И это не помню. Что-то про крокодила или бегемота… Или это из книжки?..
– Вот еще напасть на мою голову!
Старик схватил мальчишку за руку и поволок за собой.
– Эй! Куда ты меня тащишь?! Только не говори, что на кудыкину гору! Мне мама всегда так говорит!
– Ну не на Синайскую уж точно! – И дернул мальчишку за руку. – Давай быстрее!
– Я могу бежать! А ты можешь?
Старик бегал только в молодости – от ребе Ицака к себе домой, чтобы скорее добраться до Торы… Мальчишка что-то трещал без умолку, а раввин думал, что с ним делать. Надо бы, конечно, в милицию отвести, но сколько времени пропадет. Он не успеет зажечь свечи, что почти равноценно потери места в раю, и поболтать с литовским коллегой – просто для душевной радости двух старых единомышленников. Приведу его в синагогу и там отдам службе безопасности, решил раввин и попытался ускорить шаг. По-прежнему болела костяшка на ноге.
– Мясо есть сегодня не буду! – проговорил он вслух. – Ох, как подагра его не любит!
– А я буду! – заявил приблудный ребенок. – И мясо, и рыбу!
– Ты пойдешь сейчас в тюрьму! – ответил раввин и сам пожалел, что так сказал. Неожиданно мальчишка приуныл и уже покорно следовал за стариком. Он устал и больше не дергался, пытаясь высвободить руку из старческой клешни. А у раввина кольнуло в сердце. То ад на секунду показался душе. – Не бойся, – попытался он приободрить мальчишку. – Я пошутил. Еще две минуты – и мы на месте. Тебя как зовут?
– Матвей.
– Хорошее еврейское имя! – улыбнулся старик. Они уже подошли к синагоге, и раввин прокомментировал: – А меня – рав Авдей. – Поднялись по ступеням, минуя автоматчиков. – А это синагога.
– Гога Магога! – машинально произнес в рифму Матвей.
– Откуда знаешь? – удивился рав Авдей.
– В церкви слышал… – Здесь мальчик обнаружил много мужчин в панамках и в таких же, как у старика, шляпах. Затем возле металлоискателя увидел корзину с одинаковыми шапочками. – Хочу!
– Тебе не надо!
– Тебе, значит, надо, а мне нет? – обиделся Матвей. Он еще никогда в жизни не находился так долго с незнакомыми людьми. И вокруг столько дядь в юбках поверх штанов. Он должен был заплакать – и заплакал… Если бы зарыдал еврейский ребенок, то рав Авдей и глазом бы не моргнул, но сейчас он перестал чувствовать себя наставником многих поколений и прижал мальчика к ногам.
– Скоро найдем твою маму! – Он надел на голову мальчику кипу и, что-то коротко сказав одному из охранников, улыбнулся и спросил: – Таки мясо и рыбу?
– Ага, – кивнул Матвей.
Старик провел мальчика вдоль молитвенного зала, где тот остановился и, поглядев на кланяющихся людей, стал тоже кланяться. И опять раввин сказал, что ему этого делать не надо.
– Чего не надо?
– Они молятся.
– И я молюсь! Господи, помиилууй! – пропел и перекрестился. – Мы всегда по воскресеньям ходим в церковь!
– Сегодня пятница!
Они вошли в ресторан, где молодые люди подготавливали столы к ужину. С кухни выглянул шеф-повар грузин Дато и поприветствовал рава Авдея.
– Ара, там что-то осталось еще с буфета? – спросил старик.
– Много чего, батоне!
– Неси мясо и рыбу сюда!
Через несколько минут проголодавшийся мальчик уплетал фаршированного карпа вприкуску с куриной ножкой.
– Не обманул! – икнул Матвей.
Раввин сидел напротив и улыбался. Ему казалось, что сегодня он сделал что-то значащее в жизни, хотя не понимал что.
Потом Матвея накормили сладостями и сводили в туалет. Мальчик попытался заплакать еще раз, но увидел маму. Ее лицо было опрокинутым, бледным и несчастным.
– Мама! – крикнул Матвей.
Она рванулась к сыну, подбежала и, обнимая, долго целовала его:
– У тебя все хорошо?.. Мама дома тебя накормит. Не пугай меня больше так!
Старик смотрел на мать и сына: можно было умилиться картинке воссоединения матери и дитяти, но он вдруг представил, как грудь его заливают горячим воском, а потом выдирают волосы.
– Это Авдей! – дернул мальчик старика за обшлаг сюртука. – Он дал мне рыбы и мяса. И нашел тебя.
– Спасибо вам! – улыбнулась мать. Но она была не здесь, а в сыне, которого взяла на руки и понесла прочь. Из-за ее плеча мальчик смотрел в глаза раввину, пока не закрылась дверь.
Когда Матвею исполнилось пятнадцать лет, на школьной перемене он разбил нос десятикласснику, который назвал его товарища Мотю Шлейфмана жидом.
Негр Алеша
Когда ему исполнилось девять лет, бабушка с дедушкой решили взять внука к себе на воспитание и вообще в человеческую жизнь. До этого исторического решения мальчик проживал до конца второго класса в интернате на Лосином острове и находился под призрением не очень чистоплотных совестью учителей и другого персонала. Столько лет минуло с того времени, а он до сих пор не мог есть свекольные и морковные котлеты, сменяющие друг друга на обедах в интернате. И только у дедушки с бабушкой внук понял, что такое настоящие котлеты – из мяса, провернутого через мясорубку, с лучком, размоченным в молоке хлебушком, скворчащие на сковородке и плюющие раскаленным подсолнечным маслом в физиономию, если нетерпеливый ребенок склонялся над плитой понюхать их.
Привычный к поднадзорной жизни, зэк без приговора, он легко адаптировался к воле. Все вокруг казалось ему прекрасным и волшебным. Даже путь в школу без сопровождения делал мальчика более счастливым.
В первый день учебы он подружился с одноклассником, мальчиком шоколадного цвета, с пружинками волос на круглой голове, упитанным телом и недобрым взглядом маленьких черных глаз. Даже белки были похожи на небо в ненастье. Его звали Алеша. Алеша Прокопов.
До сей поры интернатский никогда не встречал негров, только на картинках в учебнике, в котором говорилось, что негры живут только в Африке… Врали, понял он.
– Дима, – назвался.
Негр Алеша с первого дня учебы держал контроль над классом. Мальчишки были сильно мельче в сравнении с африканцем, а потому беспрекословно подчинялись первобытной силе. На переменах, особенно на больших, Алеша устраивал на черной лестнице тайные игры в трясучку и обстенок. А у новенького в кармане звенели две пятнадцатикопеечные монеты на школьный обед, которые было предложено пустить в оборот и сыграть на них в трясучку. Самым сноровистым из игроков оказался мальчик по прозвищу Лёлек. Тогда была популярна серия польских мультфильмов под названием «Приключения Болека и Лёлека». Так вот этот Лёлек, худющий и самый мелкий, как первоклашка, каким-то непостижимым образом проиграл ему тридцать копеек чистяком. Далее новичок Дима играть отказался, решив сохранить нажитое, его жали на «слабо», но в обычной школе «слабо» – это им не интернатское «слабо»… За всю жизнь у него имелось лишь три монеты: копеечка медная, десять копеек – дистунчик, как называли монету при игре, и какая-то иностранная, с дыркой посередине. Сейчас у него скопилось шестьдесят копеек, и он в принципе не понимал, что делать с таким богатством, даже возвращаться домой было страшно.