Страница 86 из 92
— Лоуренс! — еще громче позвала она.
Но ответом ей вновь был лишь громкий заливистый лай. Она уже почти подъехала к повороту, когда что-то увидела впереди.
Это вполне мог быть Ловец — он стоял на задних лапах, как на плакате, будто выпрашивая угощение, хотя рядом никого не было. Но прежде чем Вайолет смогла рассмотреть что-то, он встал на четыре лапы и юркнул за угол. А когда она доехала до угла, на соседней улице уже никого не было. Нет, ей нельзя отвлекаться, нельзя думать о том, почему никто из соседей не вышел и не подобрал пса.
— Лоуренс! — крикнула она, словно этим могла отогнать животное и призвать своего мужа.
Но вокруг опять воцарилась тишина, и только холодный ветер задувал в открытые окна машины. Через какое-то время она доехала до зеленой лужайки перед деревушкой — не увидев и не услышав ничего, что подсказало бы ей, где сейчас Лоуренс.
Может быть, зря она так быстро выехала из деревни? Может, пропустила какие-то улицы по дороге? Вайолет пристально уставилась на темные бунгало, словно, до боли всматриваясь в темноту, могла каким-то образом призвать Лоуренса сюда, уговорить его выйти на эту лужайку. Затем достала из кармана телефон. Она надеялась, что, хоть в деревне он и разрядился, сумеет его включить. Но экран по-прежнему не загорался — телефон прямоугольным камешком лежал в ее руке. Вряд ли Лоуренс уже покинул селение — он не мог двигаться быстрее автомобиля.
Вайолет не знала, как долго петляла по темным улицам, сколько раз возвращалась на лужайку перед деревней. Сколько раз проезжала мимо «ягуара», припаркованного на стоянке. А может быть, таких автомобилей тут было несколько, и они только вводили ее в заблуждение, запутывали, не позволяли понять, где она находится. Вайолет охрипла, во рту у нее пересохло. Она даже пыталась сигналить клаксоном, но и от этого ни в одном окне не зажегся свет. Должно быть, жители селения спали — и во сне видели себя самих, подумалось ей. В отчаянии она прибавила скорость, будто так могла обогнать Лоуренса, не дать ему заблудиться еще сильнее. Она знала, что кто-то из них рано или поздно потеряет другого, но и представить себе не могла, что это случится вот так. И вдруг ее поразила ужасная мысль: Лоуренс ведь, по сути, потерялся только тогда, когда она сказала об этом той женщине из дома у тропинки. Если такое вообще возможно, не означает ли это, что она сможет вернуть его одним только словом?
Она вновь и вновь повторяла его имя, жала на клаксон и вдруг увидела, как в стороне от луча фар что-то промелькнуло. Опять раздался лай — теперь он еще сильнее походил на человеческий голос, словно пес пытался сказать ей: «Беги, беги, беги!» Ей даже почудилось, что он избегает света, будто стесняется показаться ей на глаза. Что, если пес приведет ее к Лоуренсу? Конечно, Вайолет не помешалась настолько, чтобы верить в это, но вдруг поняла, что действительно едет за ним, позабыв, куда собиралась сворачивать, на какую улицу. Все они казались ей зловещими, будто помощи ждать было неоткуда. Она опять потеряла пса из виду, и вскоре улицы вывели ее к лужайке перед деревней.
Вайолет резко затормозила, и визг шин точно послужил заменой воплю, который ей хотелось испустить от отчаяния. Она выбралась из машины. Эти темные дома точно изгнали ее прочь — и будут гнать отсюда всякий раз, когда она будет проезжать мимо них в поисках Лоуренса. Женщина в последний раз ухватилась за мысль о том, что ей просто снится кошмар — и во сне таким вот искаженным образом воплощается их с Лоуренсом пожелание «привнести немного волшебства» в свою жизнь. Да, вскоре она проснется в машине и рядом, за рулем, будет сидеть Лоуренс. Но Вайолет знала, что это невозможно: Лоуренс никогда так и не научился водить автомобиль. У нее сильно дрожали руки, и потому ей едва удалось поднести их ко рту:
— Лоуренс, вернись! — истошно завопила она, и этот крик болью отдался в ушах, ранил саму ее душу.
И тут ей почудилось, что откуда-то из-за домов раздалось: «Оставь».
Вайолет не знала, относилось ли это слово к ней. Всматриваясь в темные ряды бунгало, она вдруг увидела, что из прохода между двумя домами кто-то выглядывает. Фары освещали зелень лужайки, и потому разглядеть что-то в темноте за ней было трудно. Вайолет не могла разобрать, кто же там, но существо поскуливало и тяжело дышало, дрожа на холодном ветру, голова у него была косматой, лицо — искаженным, словно бы размытым. А потом оно метнулось к Вайолет, и она не знала, поднимется ли оно на задние лапы или подпрыгнет и лизнет ее в лицо. Она смогла лишь завопить:
— Лоуренс!
Перевод: О. Малая
Не та игра
Конрад, лучше сразу признаюсь: я не считаю, что это для вашей книги. Это не беллетристика, хотя я и дал такое название, потому не воображаю, что это подойдет. Надеюсь, по меньшей мере, у вас достанет сил откликнуться на это — возможно, даже помочь мне понять, что со мной случилось. Прошу, примите к сведению, что я не виню вас. Наверное, мне следовало бы самого себя винить.
Вы припомните, что я — один из тех писателей, которых вы пригласили в антологию небылиц, на примерах писем, возвращенных на почту как невостребованные. Идея мне понравилась, я готов был принять участие, но к тому времени, когда предложение отыскало издателя, я уже с головой ушел в несколько собственных проектов и таким образом подвел вас. Другая работа вытеснила из моих мыслей антологию, и когда пару месяцев назад я получил письмо, то совсем и не думал о вашей идее.
Как правило, я не рассматриваю почту, прежде чем вскрыть ее, но это послание меня насторожило. Плотный подложенный белый конверт (если быть точным, то защитный с прокладкой производства корпорации «Силд эйр»), с наклеенным ценником на обороте (39 пенсов), из почтового отделения в Осборне. Выглядел пакет необычно-нетронутым, словно был создан казаться девственно чистым. Штамп почтового отправления первого класса оттиснут не был, а мой адрес был написан не одним человеком. Большая его часть выписана жирными прописными буквами черным фломастером, а почтовый индекс подправлен шариковой ручкой. Можете понять, отчего подозрение во мне крепло, если только не считаете, что не так-то много требуется, чтобы пробудить во мне паранойю. Содержимое и вас бы, возможно, настроило на тот же лад.
Внутри я нашел небольшой белый конверт, который, по-видимому, надписывали несколько человек. Адресован он был Роланду Маллесону в Лондон (Уэст-Хит, ЮВ2), Харвелл-Кресент, д. 1, но все это было перечеркнуто и помечено: «ПО ДАННОМУ АДРЕСУ НЕ ПРОЖИВАЕТ». Кто-то написал на месте, где полагалось бы быть марке: «Почтовый сбор не оплачен». На обороте я прочел написанное уже другим почерком: «АДРЕС ПЕРЕСЫЛКИ НЕ УКАЗАН», — а некто пятый, вооружившись розовым маркером, начертал: «Вернуть отправителю». Предназначалось ли все это для того, чтобы запутать меня окончательно, чтобы я и не думал, что извлекаю из конверта? Одно в особенности насторожило меня. Хотя извещение про «НЕ ПРОЖИВАЕТ» было выписано синим маркером, его, несомненно, исполнила та же рука, что и мой адрес на всем пакете. Письмо Роланда Маллесона не вернулось на почту, хотя мне внушалась мысль, что его вернули.
Другие особенности тоже не говорили о правдивости. Конвертик был грубо вскрыт, но если адресат действительно неизвестен, то зачем было получателю вовнутрь заглядывать? Во всяком случае, это позволило и мне поступить так же. В конверте лежала пара картонных прямоугольников примерно два с половиной на четыре с половиной дюйма[11], грубо вырезанных из большого куска картона и перетянутых лентой так плотно, что места между ними хватало только для клочка бумаги. Мне пришло в голову, что во времена наркотика ЛСД на промокашке именно так его, возможно, и рассылали по почте. Еще раз назовите меня параноиком, если пожелаете, Конрад, но я испугался, что кто-то меня подставил, что если я вскрою картонную упаковку, то сам буду себя винить или меня осудят за содеянное. Даже подумалось, а не причастна ли к этому почта.