Сувениры Тьмы

Кто-то, но не ты.

Кто-то, но не ты.

Кто-то, но не ты — там, внутри.

Кто-то, но не ты.

Разумеется, за эту песню никто не бросил в короб ни гроша. Вот если бы я сбацал "Звезду по имени Солнце" — ее в Питере орут дурными голосами на всех углах — деньги посыпались бы как из рога изобилия.

— А эта песня тебе понравилась? — спрашиваю я у Жени, отдав гитару Волче.

— Да. Только я не понял, о чем она.

— Ну и хорошо, что не понял, — усмехнувшись, говорю я. — Рано тебе еще об этом думать.

Долог день до вечера, если делать нечего. На часах — двадцать два, на улице стемнело и заметно похолодало. Конец февраля — не самое злое время, но это ведь Питер, не забывайте.

На точке нас осталось только четверо. Я, Серж, маленький Женя и неожиданно вернувшийся Олег. Качок вернулся не один, а с бутылкой водки, которой мы втроем и согрелись. Я заметил, что мальчик при этом смотрел на нас весьма неодобрительно.

"Да, пьянство — это своего рода русское национальное проклятие, — думаю я. — Как для пьющих, губящих свою жизнь, так и для непьющих — ведь невозможно нормально существовать, будучи трезвенником среди "высокого собрания" пьяных рож. Остается только нажраться самому — просто чтоб быть на одной волне с окружающими".

Скоро уже разойдемся. Но что же делать с мальчишкой? Он, возможно, и нашел бы себе какой-нибудь ночлег, но вот, увлекся нашими песнями. Не оставлять же его на улице. Кто возьмет на себя благородную миссию защитника детей? Серега, думаю, не будет против, он и живет ведь буквально в двух шагах. Но вот жена его… Она вряд ли это поймет. А Олег… Олега я слишком мало знаю.

— Женя, тебе есть, где переночевать? — спрашиваю я у пацана.

— Нет. Я к тетке хотел поехать, но… адрес забыл, — смущенно отвечает он.

— Ко мне поедешь?

Он сомневается, но отвечает согласием.

В вагоне метро кроме нас почти никого. Мы молча трясемся на сидении в ожидании нужной станции.

Питерский метрополитен похож на гигантский организм, живущий собственной жизнью отдельно от города. Здесь особая метафизика, подземные коридоры пропитаны некоей странной энергией, способной заставить человека мыслить и действовать иначе, нежели всегда.

Я не сказал бы, что это — положительная энергия.

Только в питерских поездах можно услышать сквозь стук колес хриплый визгливый голос, изрыгающий ужасные, чудовищные проклятия. Если бы прочие пассажиры слышали их, — на ходу повыскакивали бы из поезда, разбив стекла.

Только в питерском метро можно обернуться, почувствовав, как чья-то рука ловко расстегивает твой рюкзак. Обернуться — и обнаружить зал позади себя абсолютно пустым, а рюкзак — застегнутым.

И только здесь можно встретить человека, разговаривающего сквозь футболку с собственным животом. Сумасшедших везде хватает — скажете вы. Да, но я-то слышал эти беседы, и знаю — то были полноценные диалоги с участием двух говорящих сторон.

Вот в таком "веселом" мире нам приходится жить. Выхода три — покончить с собой, сойти с ума или спиться.

Женя еще не знает, куда попал. Он думает, что жизнь на Земле — волшебный подарок, предназначенный доставлять радость, а омрачающие эту радость неприятности когда-нибудь закончатся сами собой.

Смогу ли я наставить его на путь истинный? Сумею ли правильно объяснить Суть?

Будь я ему отцом или старшим братом, я воспитал бы мальчика так, чтобы он всегда понимал истинный смысл происходящих в мире явлений.

Его отцом я стать, конечно, не смогу. А братом — почему бы и нет? Пока еще не поздно, пока он не озлобился и не стал одним из них.

Мы уже почти приехали.

Я живу в коммунальной квартире. И, как бы мне ни хотелось, не могу оставить мальчишку на ночь у себя в комнате. Соседи наверняка подумают черт знает, что, а я и без того с ними не в ладах. Только и ждут повода, чтобы начать строчить анонимки в милицию.

Мы уже подходим к дверям подъезда, и я ненавижу себя за то, что мне придется сейчас сказать.

— Женя, ты извини, но в квартиру тебе нельзя.

— Почему? — в глазах недоумение и тоска.

— Мои соседи — настоящие сволочи. Ты знаешь, кто такие педофилы?

— Да. Это такие нехорошие дядьки, которые детей ловят и… — Женя смолкает, не в силах произнести запретное слово. Кто же его воспитывал? Явно не родители-алкаши.

— Правильно, — я протягиваю руку к домофону, набираю код. — Так вот, если соседи увидят, что я привел маленького мальчика, они подумают, что я и есть педофил. Такой скандал будет, что чертям в Аду станет тошно, — мы входим в подъезд. Дверь хищно щелкает позади.

— Так куда же мне идти? — мальчик едва не плачет. Возможно, думает, что я не просто так вспомнил о педофилах.

— Есть одно место. Идем.

В квартиру не могу, но вот подвал… Там у меня оборудовано специальное место для отправления культа. Звукоизоляция, радиатор. Там, внизу, он будет в полной безопасности.

— Здесь же нет постели, — удивленно произносит Женя.

— Я принесу.

— Интересно тут, — он смотрит на стены, оклеенные постерами музыкантов-сатанистов. — А это что? — подходит к алтарю.

— Алтарь.

— Чтобы молиться Богу?

— Да, — киваю, стоя в дверях. — Чтобы молиться.

— Какой-то странный у тебя Бог, — трогает пальцем серебряную фигурку Дьявола. — Он точно добрый?

— К тем, кто в него верит — да. Сейчас я принесу тебе постель, чай в термосе и что-нибудь поесть, — делаю шаг в коридор.

Поесть. Мне нужно утолить голод.

Передо мной — две дороги, но на развилке стою не я, а Женя. От того, на какую из них он ступит, зависит его судьба. А вот куда пойдет мальчик — зависит уже от меня.

Направо — простая человеческая жизнь, опасная, безрадостная и серая.

Влево — о, это будет совсем другое. Жене больше не навредят ни родители-алкоголики, ни потенциальные уличные агрессоры. Напротив, он сам сможет определять их судьбу.

Почему бы не сделать мальчишке этот поистине бесценный подарок?

Есть еще один фактор, оказывающий весьма существенное влияние на мой выбор.

Голод.

И я решаюсь.

Захлопываю дверь, оставшись внутри. Одним шагом пересекаю крохотную комнатку и склоняюсь над мальчиком.

— Что ты де… — моя ладонь ложится на его лицо, лишив возможности закричать.

Прости.

И попробуй понять.

Утром я спускаюсь в подвал. Женя сидит на полу, прислонившись спиной к алтарю. Видно, что он ожил совсем недавно. Возможно, еще не до конца осознал, что я с ним сделал.

— Я теперь такой же, как ты? — спрашивает, трогая себя за шею. — Я теперь вампир?

Значит, осознал.

— Да. Ты теперь вампир.

— Зачем ты это сделал?

— Чтобы дать тебе силу. Не забывай — ты стал бессмертен.

— Но ведь мне придется пить кровь! Человеческую кровь! — чуть не плача, говорит он.

— Что ж, такова цена бессмертия. Вставай. Соседи ушли. Пойдем, поиграем на приставке.

— Не хочу.

— А чего ты хочешь? Может быть, крови? Я могу поймать тебе кошку.

— Не надо кошку! Ты укусил меня потому, что был голоден! Ненавижу тебя!

А есть ли смысл в том, чтобы юлить и отпираться?

— Ты прав, Евгений, — я подаю ему руку и помогаю подняться. — В первую очередь — поэтому. Как человек, я очень силен, а вот как Бессмертный — не слишком. Голод куда сильнее, чем мы.

— Я понимаю, — говорит он. — Извини. Я нормально к тебе отношусь.

— Ты тоже столкнешься с этим в своей будущей вечной жизни, — продолжаю я. — Узнаешь, что это такое — Проклятие Пьющих.

— Я никогда не вырасту, да? Навсегда останусь ребенком?

— Почему же? Вырастешь, если захочешь. Даже быстрее, чем вырос бы, оставаясь человеком.

— А кровь вкусная? — все, приехали, теперь я — его отец.