Демон

— Сейчас я вызову такси, — продолжает Минориум, — я живу неподалёку, милый такой домик… деревенский, тебе понравится. На месяц в аренду взял.

— Не нужно такси, — шепчу я, — у входа в студию стоит моя машина.

Саша крепко прижимает меня к себе и семимильными шагами направляется к студии, спотыкаясь и повисая на его плече, я следую за ним. Почему самым дождливым городом все считают Питер? Сочи не менее капризен.

========== Не уходи ==========

Жидкое золото воздушным шариком медленно плывёт по нежно-голубому блюдцу. Крохотные пташки ловко ныряют в кучерявые облака и вырывают из их шерсти тонкие волоски. Задорный щебет этих удивительных созданий наполняет жемчужными красками пёстрый сад, раскинувшийся перед деревянным домиком, а их невесомые пёрышки смахивают с себя солнечную пыль, даруя цветам столь необходимый для жизни свет.

Горячая пыльца падает на веки и заставляет стаи ресниц взмыть вверх. Яркий взор раннего утра ударяется о малахит глаз, отчего мой лоб снова ныряет в подушку, и пробудившийся разум принимается судорожно вспоминать события минувшего дня. Разорванная блуза быстро воскрешает воспоминания, и щёки вспыхивают пламенем. Тонкие пальцы медленно ползут по слипшимся волосам и, запутавшись в них, больно сжимают в стальной хватке. Великие Боги, что же я делаю? Как можно с такой дикой силой желать человека, о существовании которого я узнала лишь три месяца назад? Месяц как впервые увидела! Невозможно так быстро влюбиться в человека, не-воз-мож-но… ни мне, ни ему.

Протяжный скрип заставляет мысли спасаться бегством, и встревоженный взгляд прилипает к робкому гостю, сжимающему в руках футболку. Турбулентный поток смешанных, уже давно позабытых чувств принимается колотить в виски и перекрывает дыхание. Хозяин дома приближается и опускается передо мной на колени. Смотрю в его глаза, ещё вчера они казались мне молочным шоколадом, но сейчас отчётливо вижу зелёный ободок, по-моему, такой цвет называется ореховым. Русые волосы коротко подстрижены, открывая высокий лоб и прямые брови. Завышенные скулы придают его лицу мужественности, а лёгкая небритость этот эффект лишь усиливает. Тонкие губы изгибаются в ответной улыбке на мой изучающий взгляд. Согласна, выгляжу странно, но оторваться от него не могу. Только сейчас, когда никто не мешает и никуда не нужно спешить, я могу вдоволь наглядеться на этого мужчину, так дерзко и бесцеремонно ворвавшегося в мою жизнь.

— Выспалась? — разрушает тишину певучий тенор.

— Да, — киваю я и подушечками пальцев дотрагиваюсь до его широкой груди, словно убеждаясь в том, что передо мной именно он, а не утреннее видение.

— Думаю, в этом тебе будет удобнее, — улыбается Саша и протягивает мне свою футболку.

Рука соскальзывает с его горячей груди и ложится на белый хлопок, сжимая мягкую ткань. Я поднимаюсь с кровати и ловлю пристальный взгляд на своём теле. Да, наверное, после того, что было вчера, стесняться глупо, но багрянец продолжает заливать мои щёки, а пальцы нервно расправляют «обновку».

Футболка по длине вполне сошла за платье мини, и необходимость в юбке отпала. Завтрак мы встречаем молча, утопая в своих мыслях. Я вижу в нём внутреннюю борьбу и понимаю её причины, ведь обручальное кольцо на его пальце я заметила ещё в день нашей первой встречи.

— У тебя дети есть? — выпаливаю я, отчего мой любовник нервно вздрагивает.

— Есть, — кивает он.

«Отлично, женатый, с детьми! А собственно, чего можно было ожидать? — рассуждаю я. — Привлекательный мужчина, едва за тридцать, в самом расцвете сил, как говорится. С чего ему быть холостым? Мда, Алекс, ты попала, надо уносить ноги и прекращать эту переписку. Надеюсь, он к этому отнесётся легко».

Мысль о том, что парню просто хотелось слегка отдохнуть от семьи и ничего кроме этого за его порывом не стояло, больно обжигает моё сердце, заставляя свинцовую пыль ложиться на израненную душу.

— Я знаю, что у тебя есть муж и сын, — неожиданно говорит Саша, — мне Женька рассказал.

— Угу, — выдавливаю я и решаю воплотить своё бегство в жизнь. — Ладно, я в гостиницу вернусь, все мои дела в Сочи завершились, можно и домой лететь.

Резко вскакиваю со стула, отчего ветхая мебель падает на пол, ноги несут меня в комнату, где осталась моя одежда, но крепкие руки сжимают талию и припечатывают к стене. Глаза… они снова превратились в карюю бездну, снова затягивают меня своей бесконечной плотностью, а спокойное дыхание обжигает мою кожу. Руки упираются в его широкие плечи и тщетно пытаются сдвинуть с места.

— Не уходи, — шепчет Саша. — Нам нужно поговорить.

— Отпусти для начала, — недовольно фыркаю я, сомневаясь в том, что желаю своего освобождения.

Стальная хватка разжимается, и мой пленитель отступает на шаг. Смотрю на него снизу вверх и ощущаю себя маленькой и беззащитной, но продолжаю шипеть, как напуганная кошка. Не понимаю себя, почему мне так хочется быть для него единственной, откуда берётся эта ревность? Он никогда не был моим, почему же так хочется сорвать с его пальца этот золотой обод? Обида за то, что он не дышит мной одной, поднимается из глубины души и ледяным терновником окутывает меня.

— Да, мы оба несвободны, — нарушил молчание Минориум, — но я не хочу отпускать тебя. Да, я предатель и чувствую себя от этого отвратительно, но мысль о том, что не увижу тебя больше, разрушает моё сознание.

— Давай забудем всё, что произошло межу нами вчера, сделаем вид, что ничего не было, и останемся друзьями, — выпаливаю я, пытаясь унять дрожь.

— Я не собираюсь ничего забывать, делать вид и прочее, — спокойно, но при этом строго осекает он. — Ты дорога мне… очень.

— Неужели? — ухмыляюсь я, выставляя все свои колючки, какие только могу найти. — Как же так вышло, маэстро?

Его «хамелеоны» блестят раздражением, явно давая понять, что игры в этом случае неуместны, его ладонь ложится на стену рядом с моим лицом, а голос, приобретя суровые ноты, отчётливо чеканит слова:

— Это плохо?

— Нет, — сдаюсь я.

— Нам обоим нужно успокоиться и подумать, как быть дальше. Ты же можешь задержаться здесь на пару дней?

— Могу, — недовольно вздыхаю, но по неведомой мне причине жидкое тепло робко расползается по телу и дарит… надежду? На что?

Саша отстраняется от меня и, лукаво ухмыляясь, говорит:

— К тому же ты не дослушала моё новое произведение и не написала к нему текст.

— У тебя тут что, рояль в кустах?

— А то, — смеётся композитор, заставляя моё сердце таять.

— Где здесь душ? — окончательно капитулирую я.

Хозяин дома, добродушно улыбаясь, указывает мне на дверь, что в трёх шагах от меня, и я покорно следую к цели, жалея лишь о том, что этот золотой обод связывает его не со мной. Хотя зачем мне это?

Длинные тонкие пальцы бегают по широким белым клавишам и ласкают чёрные полосы, отчего цифровой инструмент поёт и плачет. Робкие нотки одна за другой выстраиваются в крошечные петли кружева и развиваются в невесомом потоке, басовые раскаты подхватывают эту вуаль и не дают упасть. Паузы сменяют звонкие голоса, и робкие звуки тихо вступают, окрашивая музыкальную основу невероятными красками и яркими искрами. Эти чарующие волны, синхронизируясь с ритмом моего сердца, заставляют откликаться на их шёпот, заставляют вспоминать то, что увлекает вперёд, что делает меня человеком. Столь тонкие вершины — вибрация тончайшей корочки льда, дрожь первой капельки, бегущей по этой прозрачной тверди, подгоняемой весенними лучами солнца. Зябкий, но при этом очень ласковый ветер провожает задорные ручейки в далёкий и сложный путь. Он не оставит их, сохранит и убережёт, а яркое светило подставит им свои широкие ладони и обогреет… так же, как и эта дивная музыка согревает мою душу. Мелодия набирает свой темп и усиливает голос, заставляя меня снова чувствовать, любить, оживать. Рождаться всегда сложно, а рождаться заново ещё и мучительно больно.