Графоманы

- В десять часов утра, - старательно повторил Толя.

- А на проходной меня пропустят?

- Не беспокойтесь, вы же докладчик, - успокоил Толя.

- Все-таки как-то ... вы предупредите, там у вас такая строгая женщина, ладно?

- Хорошо, - еще раз успокоил Толя.

- Подождите, - воскликнул инженер, - не вешайте трубку, я вам что-то должен сказать, да забыл. Ах ты господи, вылетело из головы... сейчас, сейчас... - воцарилась тишина и Толя зачем-то решил помочь Богданову:

- Насчет анонимки?

- Нет, я же говорил - вы мне не верите?

- Не знаю.

- Ладно, не сейчас, потом, ах, черт, что же я... от волнения забыл. У меня от волнения в голове все перемешивается, это все болезнь моя, застудил голову - теперь маюсь.

- Наверное насчет Елены. Как у них все прошло?

- Да, да, конечно! - обрадовался инженер, - Спасибо, как я мог забыть, смешной я человек, о самом главном и забыл. Скажите, Анатолий, ведь смешно самую главную живую ниточку потерять. Конечно, я про это хотел... в суде все прошло нормально, т.е. разводом, и Разгледяев совсем не настаивал, тихий такой был, мне даже жалко его стало. А Елена, сегодня веселая, будто не в суд ходила, а в театр, на комедию, и теперь вечером у нас будет пир, так что мы вас ждем. Не беспокойтесь, ничего особенного, все свои, т.е. мои друзья старинные, кстати, очень интересные люди, с идеями, вам понравятся. Я только не знаю, как это называется, помолвка - не подходит, в общем праздник. И Елена очень вас звала.

- Но я... наверно не смогу...- начал отказываться Толя.

- Вот именно, она и сказала, если будете отказываться, то передать, на том конце снова послышалось сопение, - вот, вспомнил. Передай, говрит так: не обижай хранительницу тайного списка. Что здесь - я не знаю. Она ведь выдумщица ужасная. Так вы будете?

- Не знаю...

- Нет, нет, приходите, мы все будем так рады!

- Я не могу наверняка обещать.

- Вы не обещайте, просто приходите. Ждем, приезжайте сразу после работы. Ей-богу не пожалеете.

- Хорошо, я постараюсь, - не умея прямо отказать, выдавил Ермолаев.

Положив трубку, Толя глубоко вздохнул. В сущности, ему даже хотелось прийти. Здесь, кроме всего прочего, было проснувшееся любопытство. Ему захотелось посмотреть рукопись, может и правду она не такая уж и бестолковая. Ну, или во всяком случае убедиться наверняка, если это графомания и ничего больше. Ох, а если, графомания, Толя, даже испугался, это ж в понедельник будет такое побоище...

Толя решил найти Калябина, и он его быстро нашел, но проку от этого было мало. Рукопись читал профессор, а сам Виталий Витальевич был очень сердит. Он обругал инженера, назвал его соченение бредовым, принялся жаловаться на свое больное состояние и, не обнаружив должного сочувствия, удалился для подготовки общественного мнения.

После беседы с Калябиным у Толи возникло странное, противоестественное для члена науного коллектива раздражение к коллегам. Чего они, собственно, мечутся и суетятся? К чему эта возня и нервозность?

От досады Ермолаев пошел на рабочее место и принялся за расчет очередной поправки. Как ни странно, работа заладилась и к вечеру был получен очень важный промежуточный результат. Толя ощутил прилив сил, настроение его поправилось и он принял твердое решение не обижать хранительницу тайного списка.

Понемногу проясняется

Вечером, на квартире инженера Богданова царила приподнятая праздничная атмосфера. Играла музыка. Изрядно потрепанная патефонная пластинка со скоростью сорок пять оборотов в минуту пела нежным отроческим голосом "Санта Лючия". За выдвинутым на середину кухни столом расположилась весела компания из четырех человек. Во главе стола, в роскошном крепдешиновом платье с видом языческой богини, или, по крайней мере, предводительницы значительного советского учереждения восседала Елена. По правую руку руку сидели двое мужчин лет сорока пяти, слева - инженер. Место напротив ожидало Анатолия Ермолаева. Один, с гоголевским носом что-то возбужденно говорил, другой отрицательно качал головой пытаясь перебить оратора и одновременно зацепить розовый ломтик докторской колбасы. С легкой блуждающей улыбкой, подперев голову руками, на них глядел инженер. Именно в этот момент позвонил Толя. Елена, сразу догадалась кто пришел и направила хозяина встречать. Но потом сама не выдержала, и первой вернулась держа за руку сконфуженного Ермолаева:

- Знакомьтесь, это мой защитник-герой Анатолий Ермолаев!

Она представила ему пристутсвующих и тот сразу забыл их имена. Как выяснилось, обоих незнакомцев называли по-дружески - одного Доктором, а другого Гоголем-Моголем. Гостя усадили, подставили тарелку и налили шампанского.

- У меня есть тост, - обращаясь к хозяину, поднялся Доктор. - Коля, знакомы мы не первый год, близко знакомы, но все как-то не было случая сказать самое главное. То есть говорить-то мы говорили, и до хрипоты, и до ссоры, но все о делах-проблемах. Теперь же я хочу сказать о тебе. Ты уж извини за длинноты, но зато от чистого сердца. Тяжело быть без друзей, но еще тяжелее быть без товарищей, без людей, с которыми можно обо всем говорить, которым можно доверить свои сокровенные сомнения, переживания, без страха, что они тебя чем-нибудь попрекнут или, не дай бог, над чем-нибудь твоим сокровенным посмеются. Человек не может жить один, даже если он самый умный. Всех не обхитришь, всегда найдется такой хитрец , что его не обойдешь, и этот самый главный хитрец - ты сам. Но с самим собой долго не поспоришь, вот и начинаем мы искать вокруг родную душу, и даже не для того чтобы излиться, а чтобы самому из других уст услыхать свои мысли-сомнения. Нужно обязательно знать - есть еще люди, и не только в книжках, а живые, рядышком, у которых болит и ноет тоже самое. А иначе, свихнешься от окружающей пустоты и радости.

- Эка завернул, - вставил Гоголь-Моголь.

- Подожди, я серьезно, - продолжал Доктор, все больше и больше волнуясь. - Я же о главном. Не знаю, но мне было очень тяжело, пока я тебя, Коля, не встретил. Ох, тяжело, кричать криком хотелось: где же вы люди? Куда исчезли? Ведь были же, я же читал, господи, еще сто лет назад были, с мыслями нормальными, с разговором человеческим, с моими болячками. Все, конечно, кричат: время другое, стрессы, экология, не справляемся с потоком информации. Чепуха, где она информация? Да и не в ней дело, дело же в идеях - а где они, новые идеи? По пальцам пересчитать можно - раз, два и обчелся, но то еще не беда, старое и то забываем. - Доктор вдруг задумался, и, усмехнувшись, сказал: - Вы можете сказать, мол я для нашего гостя, Анатолия, говорю, но ей богу нет, или не потому лишь... Я говорю от того, что грустно без человека, тяжело без людей. Но это нам, в тепличных, можно сказать, условиях, а каково же тебе, Коля, было, как же ты превозмог, с твоей бедой? Я знал, правда, много таких с бедой, думал, они должны быть желчны и злы, я думал, что они должны нас всех тут ненавидеть, и нетолько сотрапов, но и нас - простых, слабых, молчаливых. А вот ты меня опроверг, исцелил, за равного принял, но я лично с равенством не могу согласится. Да, да, не спорь, мы все здесь не согласимся. Я следил за тобой, как ты начал среди нас жить, удивлялся, с какой жаждой, жаждой и интересом. Скажи, откуда интерес после всего остается, откуда горение - ведь работать начал как бешенный, я же знаю, слышал про твои успехи. Но тут опять - испытание. мы-то все потихоньку живем, по зарплате; выдумывать - хлопотно, внедрять - специальным законом запрещено. И начались тут твои новые мытарства, ведь все еще по Аристотелю, движение вследствии толкания: бумажкам ножки приделывать, шестеренки маслицем подмазывать, иначе вперед - никак. И все самому. Ну, думаю, завязнешь ты, все в трение уйдет необратимо, на повышение энтропии ближнего космоса. Так и есть. Что-же жизнь - беспросветная штука, несправедливая: все коту под хвост? - Доктор сделал паузу, оглянулся вокруг и вдруг улыбнулся. - Нет, не так, забрезжил просвет, разошлись три тучи и в проеме синий кусок неба вывалился. Есть все-таки справедливость, есть высшая истна; посветлело в доме твоем, теплее на душе стало - пришла любовь. Как же она чертовски хороша! - Доктор потянулся стаканом к Елене, - За тебя, Лена, за твой талант быть такой, как ты есть. Ты теперь всю его жизнь оправдала, с тобой теперь поднимется. За тебя.