Привет, это я

Она немного посидела на кровати, переводя дух и лениво оглядывая полупустую комнату, и заметила чёрный чемодан Драко, тут же вспомнила о книге, которою он попросил принести. Гермиона медленно сползла с кровати и присела на корточки рядом с чемоданом. Он был не заперт, и верхняя часть сразу поддалась, стоило лишь откинуть защёлку замка.

Аккуратно перебирая идеально сложенные вещи, Гермиона быстро нащупала нужную книгу и вытащила её сквозь слой рубашек и брюк. Как только издание выбралось наружу, сверкая блестящей однотонной обложкой, вслед за ним непонятно откуда вывалилось несколько листов сложенного и исписанного вдоль и поперёк пергамента. Ноги стали затекать и Гермиона опустилась на колени, собирая рассыпанные в хаотичном порядке по полу листы. Она подумала, что это какое-то вложение для книги и осторожно раскрыла одну страницу, чтобы собрать всё в том же порядке, как было, но наткнувшись на знакомый каллиграфический почерк, едва не задохнулась от неожиданности.

«Грейнджер,

Я сижу в твоей кровати и пишу это письмо в надежде, что по возвращении ты не запытаешь меня Круциатусом до смерти за такую неслыханную наглость. Официально заявляю, что твой Поттер — идиот, а жить в твоём доме то ещё испытание, но мне грех жаловаться. Честно, я не соображаю, что делаю, зачем во всё это ввязался и почему занял твою спальню, но ничего не могу с собой поделать…»

Гермиона отвернулась от письма и сделала несколько глубоких вдохов. Послание явно было адресовано ей, но Драко почему-то его спрятал и не стал отправлять, хотя написал его, по всей видимости, сразу же после того, как Гарри пустил его в дом. Она с большим трудом сдерживалась, чтобы не продолжать читать, борясь с упрямыми моральными принципами внутри себя.

Гермиона захлопнула приоткрытую дверь в спальню и села рядом с чемоданом, прислонившись спиной к стене. Десять вдохов и выдохов, два раза закушенная губа и разбитая вдребезги совесть.

Читать или нет?

А если он расписывал в этом письме свои семейные тайны, но в последний момент решил не делиться ими, посчитав, что ещё слишком рано? Мало ли что она могла узнать, иногда неведение лучше страшной правды…

Она покрутила обручальное кольцо на безымянном пальце левой руки и мысленно попросила прощения у своего мужа. Гермиона доверяла ему. Доверяла как никому другому, любила всем сердцем, но глупое гриффиндорское любопытство уже прыснуло в кровь свой опьяняющий наркотик, которому не было сил сопротивляться. Опиум подействовал мгновенно, не давая и шанса передумать.

Гермиона сделала глубокий вдох и замерла, до боли закусив губу.

«…я не соображаю, что делаю, зачем во всё это ввязался и почему занял твою спальню, но ничего не могу с собой поделать и, видимо, уже не в силах контролировать себя самого.

Да, контроль всегда был моей сильной стороной, во мне растили его с детства. Контролируй свои слова, контролируй лицо, движения, мысли, эмоции, контролируй даже своих друзей, имей власть над врагом и никому не позволяй узнать, о чём ты действительно думаешь. Будь всегда начеку. Пользуйся, манипулируй и делай всё на благо семьи. Я пишу это и меня тошнит от собственных слов. Тошнит от того, как эти буквы, выведенные моим почерком, смотрятся на бумаге, но я закрою глаза и просто продолжу, пока не испишу весь чистый пергамент в этом доме.

Признаюсь тебе, что много раз думал о том, что Поттеру нужно было убить меня в том дурацком туалете. Я был жалок и мне противно даже это вспоминать. Из-за меня погибли люди, и никакими деньгами не искупить этой вины. Я предатель и трус, и ты даже не представляешь, как тяжело просыпаться по утрам с этой мыслью и целый день делать вид, что мне на всё наплевать.

Что мне наплевать на тебя.

Какая глупость, это никогда не было правдой. С самого первого дня, как я тебя увидел, мне никогда не было наплевать. Я психовал и злился, завидовал Поттеру, презирал Уизли и ненавидел тебя просто за то, что ты существуешь.

А потом я ненавидел тебя за то, что ты заставляла меня чувствовать. За то, что я терял свой драгоценный контроль; за то, что думал о тебе постоянно; за то, что ты привязала меня к себе. Не знаю, каким образом и зачем ты это сделала, но я не смог воспротивиться и всё, что мне оставалось — злость. Только она была настоящей и искренней, в то время, как всё остальное сочилось фальшью и разбавлялось моей превосходной актёрской игрой. Не нужно оваций.

В курсе ты или нет, но я влюбился в тебя сразу же после того случая в библиотеке. Мне даже не понадобилось ухаживать за тобой и томно страдать, как любому влюблённому школьнику, который теряет сознание, едва на горизонте появляется объект его любви. Ты знаешь, что это не про нас. Как бы странно это не звучало, но мне стоило лишь ненавидеть тебя, чтобы привязаться раз и навсегда. Ты должна знать, что отрицательные эмоции гораздо сильнее положительных, они крепко застревают в памяти и остаются там до самой смерти, даже если всё былое уже давно позади.

Наверное, именно это со мной и произошло…

Я был отвратителен и, признаюсь, мне стоило огромных трудов это осознать и окончательно не превратиться в чудовище и худшую версию своего отца. Ты сбежала из школы и забрала с собой всё, что у меня было, прихватив даже ненависть и злобу. Сумасшедшая, пожертвовать учёбой из-за такого кретина, как я. Теперь я действительно чувствую себя мудаком и это ужасно.

Я наивно предполагал, что, последовав твоему примеру, смогу начать новую жизнь. Новую жизнь, в новой стране, в новом доме и с новыми друзьями. Чёрт знает, сколько всего «нового» предлагала мне Франция, да только «старое» никуда не делось. Я совру, если скажу, что думал о тебе каждую минуту, пока жил и развлекался в центральной Европе. Нет, не думал. Но никогда и не забывал. Страшно представить, где бы я сейчас был, если бы не вернулся в Лондон. Наверное, презирал бы сам себя и продолжал играть на публику, совершенствуясь в актёрском ремесле. Как думаешь, надолго бы меня хватило?

Ещё страшнее мне представить тебя рядом с кем-нибудь ещё.

Я зависим от тебя. Может, это болезнь такая, не имею ни малейшего понятия, как можно это назвать. Я хочу быть для тебя всем. Хочу быть навязчивой идеей в твоих безупречных мозгах, хочу, чтобы всё, о чем ты думала — моё лицо, чтобы ты также сходила с ума, чтобы представляла меня во всех фантазиях, и чтобы думала обо мне каждую грёбаную секунду. Это банально и до одури эгоистично, но ничего не могу с собой поделать, прости. Ты стала слишком огромной частью меня самого, чтобы я мог просто так взять и отказаться от всего этого. Я жадный и ревнивый, прости меня за это тоже.

Не знаю, будет ли достаточно этого признания, чтобы искупить мою вину перед тобой за всё, что я сделал. Знаю, это нагло и дерзко, просить тебя быть со мной, но я всё же попробую. Думаю, что смогу пережить отказ, хоть и представить не могу, как буду с этим жить, точнее будет сказать, существовать, но надеюсь, что ты хотя бы не откажешься от меня навсегда. Всё, чего прошу — пара писем в год. Пускай сухих и написанных через силу, но тогда у меня будет хоть что-нибудь от тебя. Хотя бы несколько строчек, написанных твоей рукой, о большем даже заикаться не стану, клянусь.

Хорошо же у меня получается обманывать самого себя, правда? Я бы посмеялся, если мог.

У меня заканчивается бумага и силы, если честно, тоже, поэтому я засыпаю на твоей кровати и надеюсь, что в один прекрасный день, ты окажешься рядом, и я смогу хотя бы обнять тебя перед сном. Думай обо мне. Совсем немного. Пожалуйста.

Уверен, ты должна знать, что я никогда и никого не любил. Делал вид, притворялся, обманывал, лгал и играл свою роль, но не чувствовал, наивно предполагая, что этого чувства вообще не существует. Только не для такого, как я. Мне понадобилось много времени, чтобы отделить зёрна от плевел и не меньше мужества, чтобы назвать свои ощущения этим словом. Я никогда и никого ненавидел так сильно. Я никогда и никого не любил, Гермиона. Я ни о чём не жалею.