Привет, это я

Малфой вцепился взглядом в её лицо, не давая никакой возможности скрыться от этих ледяных оков. Гермиона сделала ещё одну слабую попытку вырваться, но он только сильнее сомкнул пальцы, пробираясь ими до самых костей, и медленно потянул её руку на себя. Сжатую в маленький кулак и готовую впечататься в благородное лицо. Но кого она обманывала, он был гораздо сильнее. Сильнее. Горячее.

Чёрт побери, он был просто до охерения горяч. Настолько, что дышать рядом с ним становилось всё тяжелее. Настолько, что этот предательский двигатель — сердце так и бил поршнями с каждым новым ударом разрывая трещащие по швам цилиндры.

Он медленно поднёс её сопротивляющийся кулак к собственной груди и прижал к тонкой ткани свитера. Притянул его, словно растягивая тугую пружину. Кровь в момент устремилась к месту соединения их тел, больно пульсируя под кожей. Вырываясь из неё наружу. Пропуская через себя сотни киловатт электричества, прожигающего каждый сантиметр, каждый край и каждую клеточку этой слабой плоти.

И снова эта пустота внутри. Ни желания ударить, ни оттолкнуть, ни оскорбить. Ни окровавленных лап, раздвигающих рёбра и ковыряющихся в частях плоти. Он был пуст и заполнен одновременно. Бежал, стоя на месте, То ли от себя, то ли от неё.

— Поцелуй меня, Грейнджер, — от его шёпота горели уши. Воспламенялся мозг синими языками, облизывая и умоляя сказать это еще раз. Она задохнется, если не услышит этот прошибающий грудь шёпот.

Он зарычал, когда её пальцы расслабились, и ладонь намертво прижалась к груди. Малфой чуть прикрыл глаза, но не позволил себе спрятаться за веками и огромным усилием воли, скрипящим тонкими ножками по полу, взглянул ещё раз на её лицо. Гриффиндорка только смотрела на свои пальцы, приоткрыв рот и судорожно сглатывая.

Так было лучше, да. Когда её маленькая ладошка прижималась к груди, слегка сжимая тонкую ткань. Такую лишнюю сейчас. Дьявол, да как она не загорелась от этого прикосновения?

Драко потянул её на себя и Гермиона сразу подчинилась. Сделала последний шаг, разделяющий их лица. Смешала своё дыхание с чужим, вдыхая его собственный запах. Без гвоздики и мёда, без цитрусов от мыльной пены. Только что-то едва уловимое и невесомое, от чего хотелось вцепиться в его кожу зубами, чтобы распробовать эти слабые частички чужого существа. Впитать. Стать их частью. Оставить часть себя.

— Поцелуй меня, — он просил уже в третий раз одними губами, выдыхая ей прямо в лицо, чувствуя, как ладонь неуверенно двигается к его плечам.

Гермиона медленно, короткими рывками подняла голову, переводя взгляд на потемневшие глаза. Его рука обессилено опустилась, скользнув по предплечью и выпуская из пальцев её тонкую кисть, а глаза одним мягким движением закрылись. И столько усталости было во всем этом. Столько слов повисли между их лицами, обдаваемые горячим дыханием.

Гриффиндорка коснулась серебряных волос у него на затылке, и её тело притянулось само собой. Послушно прильнуло к тому, кто ни минуты не покидал её мыслей, заставляя их ворочаться и путаться. Оно ей вообще уже не подчинялось. Гермиона едва слышно застонала, почувствовав его губы.

Мерлин, и почему её пришлось просить аж три раза?

Он только легко коснулся её и тут же оторвался, повторяя их первый поцелуй в ванне. В тот раз она дразнила его. Стреляла в голову с каждым прикосновением, рассыпая по мраморному полу горячие гильзы. И Драко хотел быть застреленным снова. Медленно. С тягучими паузами, то в сердце, то в мозг, то в глотку. Чувствовать густую красную жидкость на собственных пальцах. А потом коснуться её волос, пачкая их самим собой, путать локоны окровавленными руками и слышать, как она стонет. Почти рычит ему в рот.

Гермиона едва прижалась к нему всем телом, и он перестал медлить, сразу проникая в её рот, вылизывая её губы, встречаясь снова и снова с её языком. С таким нетерпеливым, с таким влажным и крышесносящим. Её пальцы, зарывающиеся в волосы и тянувшие его на себя, просто добивали. Вколачивали гвоздями мозги, разрушая стальную оболочку.

Почему он не сделал этого раньше? Почему не увёл её ещё на четвёртом курсе от этого тупого болгарина и не сорвал с губ эти тяжёлые вздохи?

Мало. Этого все равно было ничтожно мало.

Он осторожно схватился руками за её тонкую талию, теряя равновесие. Тонкая кофточка не давала и шанса притупить ощущения. Пришлось дать усилие ногам, чтобы удержаться. Чтобы удержаться и не свалиться на грёбаный стол, утягивая её за собой. Она ведь должна была чувствовать. Должна была чувствовать, как он упирается своим желанием куда-то ей в низ живота.

Да похрен.

Если этого недостаточно он проорёт ей в лицо, как сильно её хочет. Как у него сводит все нутро от одного взгляда на неё, как трясутся руки, когда она с кем-то танцует. Когда кто-то ведёт её по партеру, и она улыбается. Не ему.

Как сильно она сейчас бесит его. Как он себя за это ненавидит. И её. За то, что заставляла его хотеть. Просто жила в этом замке и заставляла желать того, что он никогда не должен был пускать в свою голову. А она раскроила кость, провела хирургическую трепанацию и сунула в обнажённые извилины что-то чужое и постоянно отторгаемое.

Сука. Дрянь. Грязнокровка. Уродина. Слова лишь бились друг о друга, теряя смысл, едва его обретая. Только бессмысленный набор букв.

Он рывком толкнул её на себя, разрывая поцелуй, скрипя зубами от пульсирующего между ног стояка. Она хрипло выдохнула и, о Мерлин, сама потёрлась об него, окончательно разбивая то, что между ними когда-то было. Бросая в стену и наслаждаясь звоном осколков.

— Чёрт… — Драко тяжело дышал ей в губы, сжимая до боли девичью талию.

Если она не остановится, он трахнет её прямо здесь. Завалит на стол, ударяя её головой об столешницу, скидывая книги и пергамент. Густые волосы разметаются по гладкой поверхности, он раздвинет острые коленки и наклонится между ними. Чернильница упадёт и зальет светлое дерево чёрным пятном. Испачкает её одежду, её тело, её руки, а она обязательно потянется к нему. К серебряным волосам, пропуская их сквозь пальцы, оставляя в них рваные мазки густой краски. Потянется к его лицу, подушечками размазывая чернила по бледной коже, рисуя только известную ей одной картину. Он подхватит её пальцы губами, почувствует кончиком языка горькую субстанцию, а она улыбнётся, пачкая его зубы, губы и подбородок в чёрный цвет. Он потянется, чтобы поделиться с ней этой горечью, и она жадно слижет смоляную краску, смешивая со своей горячей слюной…

Он слишком сильно прикусил её губу, когда Гермиона внезапно отстранилась, разрушая нахлынувшую фантазию. Он продолжал впиваться пальцами в её тело, пытаясь сфокусировать взгляд на покрасневших и зацелованных им же самим губах, но её глаза слишком громко кричали. Огромные и почерневшие они смотрели на него с нескрываемым ужасом, и голова вспыхнула от мириадов догадок и предположении, что же он мог сделать не так. Драко даже не успел распустить руки, застывшие на тонкой талии, наслаждающиеся идеальными формами. Быть может, он спустил их чуть ниже, но не на столько чтобы…

И только когда охуевшее лицо Блейза каким-то невероятным образом коснулось его сознания, глаза, наконец, вернули себе способность видеть. Забини стоял в проходе богато украшенной арки с рухнувшей на бежевый ковёр челюстью. Гермиона смотрела в одну точку на груди Малфоя, уперевшись в неё ладонями. Она дрожала и сжимала челюсти, заливаясь краской еще больше, чем от его жарких поцелуев.

Самое время, Блейз, ты там, блять, засекаешь, чтобы явиться в самый неподходящий момент?

Перед ним нет смысла оправдываться. Отталкивать её от себя, позорно унижаясь, и лепетать, что его якобы силой заставили, принудили, обесчестили. Просто смешно. Такая заноза в заднице, как Забини, ни в жизнь не поверит в эту чепуху. Размажет сарказмом и язвительными шуточками по всему Хогвартсу, будь он неладен.

Инстинкты как-то странно сработали, и он не придумал ничего лучше, чем закинуть руку на её плечи, притягивая к себе. Прижимая её лицо к грохочащему сердцу. Защищая. Он блистательно улыбнулся как ни в чём не бывало и, слегка прокашлявшись, манерно протянул: