Непристойные предложения

Браганза почмокал губами и начал рассматривать стену за Хебстером.

– И все это, как вы считаете, совершенно неприменимо к Клаймбокеру?

– Нет, не применимо к профессору филологии. У него нет никаких склонностей, никаких интеллектуальных предпосылок к личной или групповой неуравновешенности. Клаймбокер – лингвист-компаративист, технолог по своей сути, специалист по основам коммуникаций. Я посещал его в университете и наблюдал за его работой. Его подход к проблеме совершенно не выходит за пределы его темы – общение с пришельцами, а не попытка их понять. Возникло уже столько всяческих домыслов о сознании пришельцев, их половых взаимоотношениях и социальной организации, о том, что не даст нам никакой практической выгоды. Клаймбокер на редкость прагматичен.

– Отлично. Будь по-вашему. Только он сегодня утром стал первяком.

Хебстер остановился. Слова словно застыли на его онемевших губах.

– Профессор Клаймбокер? Рудольф Клаймбокер? – спросил он, как идиот. – Но он был так близок… Он почти… Базисный словарь сигналов… Он уже совсем…

– Он стал одним из них. Около девяти сорока пяти утра. Всю ночь он провел с первяком, которого ввел в состояние гипноза один из профессоров психологии, а под утро ушел домой в необычайно приподнятом настроении. Во время своей первой лекции по средневековой кириллице он прекратил разговаривать и перешел… на «кхм, пчхи». Чихал и кашлял на своих студентов примерно десять минут, как обычно это делают раздраженные первяки, а затем внезапно, как если бы все вокруг были безнадежными и никчемными идиотами, он поднялся в воздух тем сверхъестественным способом, с которого начинают все первяки. Ударился головой о потолок и потерял сознание. Не знаю, что это было – испуг, восхищение, уважение к старику, быть может, – но студенты не связали его, прежде чем бежать за помощью. К тому времени, как они вернулись обратно с университетским агентом Спецкомиссии, Клаймбокер пришел в себя и растворил одну стену здания аспирантуры, чтобы вылететь вон. Вот его снимок примерно в пятистах футах над землей. Он лежит на спине, скрестив руки за головой, и плавно скользит на запад со скоростью приблизительно двадцать миль в час.

Хебстер изучал маленькую бумажную фотокарточку, постоянно мигая глазами.

– Конечно же, вы связались с авиацией, чтобы догнать его?

– А зачем? Мы это уже проходили сотни раз. Он или повысит скорость и создаст смерч, камнем рухнув вниз, а потом размажется пятном по окрестностям, или же материализует что-то вроде мокрой кофейной гущи или слитков золота внутри турбин преследующего его истребителя. Никому еще не удавалось поймать первяка в момент его первого… не знаю, как назвать то, что они делают сразу же после обращения. Так что мы совершенно точно потеряем или очень дорогой самолет, включая пилота, или пару сотен акров плодородной почвы Нью-Джерси.

Хебстер охнул.

– Но восемнадцать лет его исследований!..

– Да. Это все, что мы имеем. Безвыходное положение и многочисленные малозначащие наработки. Независимо от их объема, можно сказать, что мы в тупике. Если нельзя понять пришельцев, основываясь на принципах лингвистики, то их невозможно понять вообще. И точка. Наше самое совершенное вооружение для них не страшнее водяных пистолетов, а наши лучшие умы нужны только для того, чтобы служить им в качестве тихих, заискивающих идиотов. Но первяки – это все, что у нас осталось. Мы могли бы разумно поговорить с людьми, не с их хозяевами.

– За исключением того, что первяки по определению не могут говорить разумно.

Браганза кивнул:

– Но так как они изначально были людьми, обычными людьми, еще есть надежда. Мы всегда знали, что рано или поздно нам придется полагаться на нашу единственную возможность контакта. Именно поэтому законы о защите первяков настолько строги; именно поэтому резервации первяков вокруг поселений пришельцев охраняются нашими армейскими подразделениями. Дух линчевания все больше становится духом погромов, так как растет негодование и беспокойство людей. «Человечество превыше всего» уже чувствует себя достаточно уверенно, чтобы бросить вызов «Объединенному человечеству». И если честно, Хебстер, никто сейчас не знает, кто выживет в этой борьбе. Но вы – один из тех, кто разговаривал с первяками, работал с ними…

– Только в деловом аспекте.

– Если честно, это все равно больше, чем самые лучшие наши попытки. Как это ни иронично, единственным людям, контактирующим с первяками, совершенно не интересен скорый крах нашей цивилизации! Ладно. Я это к чему. В текущей политической ситуации вы пойдете ко дну вместе с нами. Учитывая это, мои люди готовы забыть о многом и вернуть вам репутацию. Как насчет такой постановки вопроса?

– Забавно, – подумав, сказал Хебстер. – Дело же не в знаниях, которые делают кудесников из вполне здравых ученых. Они начинают метать молнии в своих домашних, выжимать воду из камней на первых же этапах своего преобразования в первяков, поэтому нельзя сказать, что они получили какие-то новые знания. Похоже на то, что, приблизившись достаточно близко к пришельцам, начав пресмыкаться, они внезапно смогли освоить ряд космических законов фундаментальнее, нежели простая причинно-следственная связь.

Лицо агента Спецкомиссии медленно побагровело.

– Так вы с нами или нет? Помните, Хебстер, в наше время человек, говорящий, что бизнес должен оставаться бизнесом, является предателем в глазах истории.

– Я думаю, что Клаймбокер – это конец. – Хебстер кивнул своим же словам. – Не стоит больше пытаться понять логику пришельцев, если мы потеряем за этим занятием наши лучшие умы. Думаю, что нужно забыть всю эту чепуху про то, что нужно жить в одной вселенной с этими пришельцами на равных правах. Давайте сосредоточимся на людских проблемах и будем благодарны пришельцам, что они не пришли в наши самые заселенные города и не попросили подвинуться.

Зазвонил телефон. Браганза рухнул обратно в свое кресло. Он дал аппарату издать еще несколько разрывающих тишину трелей, а сам сидел и скрежетал своими мощными квадратными зубами и, не мигая, внимательно смотрел на посетителя. Наконец он взял трубку и коротко сказал:

– У аппарата. Он здесь. Передам. До свиданья.

Браганза стиснул зубы, посидел молча пару секунд и резко развернулся к окну.

– Звонили из вашего офиса, Хебстер. Похоже, ваша жена и сын приехали в город и явились к вам по каким-то делам. Это та, с которой вы развелись десять лет назад?

Хебстер кивнул ему в спину и встал на ноги.

– Наверное, хочет получить свои полугодовые дивиденды с алиментов. Мне нужно идти. От присутствия Сони у моих сотрудников резко падает рабочая дисциплина.

Он знал, что это могло означать только беду. «Жена и сын» были кодовой фразой, означавшей, что в «Хебстер Секьюритиз» случилось что-то крайне серьезное. Он не видел жену с тех пор, как она успешно обвела его вокруг пальца и заставила уступить права на принятие решений в плане образования его сына. По его мнению, она обеспечила себе хорошую жизнь, предоставив ему единственного наследника.

– Послушайте! – резко сказал Браганза, когда Хебстер взялся за ручку двери. Он все еще внимательно смотрел на улицу. – Я скажу вам одно: не хотите с нами, хорошо! Вы в первую очередь бизнесмен, а уж затем гражданин мира. Хорошо! Но аккуратнее, Хебстер. С этой поры, если мы поймаем вас на чем-то незаконном, вы получите по полной. Мы устроим не только самое зрелищное судебное разбирательство, которое только видела наша планета, но пойдем дальше: бросим вас и всю вашу организацию на съедение волкам. Мы сделаем все, чтобы «Человечество превыше всего» получила Хебстер-билдинг себе на разграбление.

Хебстер покачал головой и облизал пересохшие губы.

– Но зачем? Чего вы этим добьетесь?

– Ха! Это доставит многим из нас самое неистовое удовольствие. А также позволит нам временно сбросить пар и избавиться от недовольства в массах. Всегда есть шанс, что Демпси потеряет контроль над своими наиболее горячими головами и они предадутся кровавому беспределу, что даст нам достаточно оснований, чтобы развернуть войска. Тогда мы сможем сломать хребет Демпси и всем крупным высшистам, так как все наше «Объединенное человечество» с удовлетворением оценит, какую опасную банду мы устраним.