Страница 25 из 102
И что делать ванакту? Казнить дерзкого? Да уж скорее плюнуть с высоты трона и послать проспаться.
Только вот мир клокочет в висках – исходит на злобное рычание. Тянет за плащ, подталкивает в спину: вставай, Владыка! Карай, Владыка! Они собрались посягнуть на твое! Дело не в глупости – дело в наглости. Двое смертных героев возомнили себя равными тебе. Они думают, что вправе прийти – и требовать у тебя!
– Они приносили жертвы, перед тем как спуститься?
– А как же.
– Кому?
–Мне, – виновато хихикнул вестник. – А еще Громовержцу и Аресу и почему-то Аполлону.
Гермесу – если придется воровать, Аресу – если придется драться, Зевсу – чтобы брата усмирил…
– Аполлону?
– Чтобы прославил их подвиг в песнях. После смерти, значит. Тесей же не дурак – понимает, к кому идет.
Дурак. Если понимает, но все-таки идет.
– Развлекись, маленький Кронид, – сладко шепнула Ананка. – Ты всегда терпеть не мог глупость.
– Эвклей!
Он не явился посреди зала: пришаркал из боковой двери. Смачно обсасывал мосластую кость.
– Чего?
– Пусть приготовят пиршественный стол. Я встречаю высоких гостей.
Свита замерла, не дыша от такого коварства.
* * *
...и впрямь оказались высокими. Рослыми. Статными. Сильными. Неуловимо схожими между собой: гордо вскинутые головы, блестящие доспехи, вызывающе торчащие бороды, нарядные хламиды поверх медных панцирей…
И взгляды, в которых нет и толики страха.
Лапиф Пейрифой – красавец с львиной гривой и застарелым шрамом на щеке – раздувает широкую грудь, хорохорится и с разочарованием посматривает на пустое место справа от меня: запал пропадает зря, если предмет твоих мечтаний не может оценить твоей отваги.
Темнокудрый Тесей, изрядно смахивающий на молодого Посейдона, красиво откидывает волосы – не укротить никаким обручам. Рука как бы случайно ложится на рукоять отцовского меча. Вся поза так и гласит: «Прокруста победил, Синида победил, Минотавра победил – надо будет, и тебе, Владыка, наваляю».
И – перемигивания, переглядывания: «Видал?» – «А то!» – «Навстречу вышел!» – «Да еще бы!»
Я и впрямь встречал героев перед своим дворцом: небось, не просить явились. Свита толпилась позади. Свита намертво помнила мою маленькую просьбу: оскорблениями не кидаться, клыки не демонстрировать, показывать почтение.
Геката и Танат, как не умеющие изображать почтение должным образом, остались во дворце.
– Радуйтесь, могучие! Давно мой мир не посещали такие славные герои! – знакомый тон, помню его по Титаномахии. Людоеды-великаны, когда я к ним явился с переговорами, таким же тоном заявили: «О, давно свежатинки не было». – Я наслышан о твоих подвигах, племянник. И о твоей свадьбе, о великий Пейрифой. Принимать вас в моих чертогах – честь для меня!
Подземные в дружном восхищении. И в испуге. Нет, они, конечно, восхищаются игрой своего Владыки, а испуганы – потому что сроду меня таким дружелюбным не видели. Но героям этого знать необязательно. Герои приосанились еще больше, упиваясь моментом: стоять среди подземных чудовищ, без страха сверху вниз взирать на Эмпусу, сыновей Гипноса, Немезиду…
И, между прочим, Тесей даже на полголовы выше Владыки. О красоте вообще говорить не стоит.
– Радуйся, Гостеприимный! – гляди-ка, сделали одолжение, обогрели улыбкой. Я не прав, Тесей не похож на Жеребца. Он похож на Владыку Посейдона. – Весть о чудесах твоего царства дошла до нас. Разве могли мы не увидеть…
– И еще у нас дело, – лезет лапиф, но Тесей, который в церемониях разбирается получше, тычет друга в бок локтем.
– Что толку называться Гостеприимным, когда к тебе спускаются разве что тени? Будьте же моими гостями. Расскажите о своих подвигах, спойте песни среднего мира. Мое царство плохо одним: в нем бывает скучновато.
Подземные тут же проваливаются в скорбь. На физиономиях – тоска, Мнемозина с отвращением глядит на стилос. Позади кто-то из Кер со стоном: «В Тартар от скуки провалиться можно!» дерет на себе одеяния.
Даже Жеребец бы уже понял, что над ним издеваются, а герои – ничего, нет. Принимают мое гостеприимство, о котором в среднем мире шепчутся с ужасом. Следуют за мной по коридорам дворца, с любопытством оглядывают фрески. Грозно зыркают на свиту: «Боитесь?!» «Ой, боимся, боимся! » – прячутся за колонны подземные. «Точно боитесь?! » – «Ой, мамочки, сейчас нас всех тут как Прокруста с Минотавром…!» – «Ну и бойтесь».
Мир смеется. У него вообще-то довольно давно не было поводов. Орфей со своей музыкой потопил его в земной горечи. Эти двое со своей глупостью одаряют мир здоровым земным смехом.
– Владыка… а где же твоя жена, прекрасная Персефона?
– А? В своем саду. Женщины любят цветочки.
– Цветочки и героев, – под нос себе напевает Пейрифой, и даже Ананка за моей спиной скисает со смеху.
Харон не берет у теней оболов – хихикает в бороду и отмахивается веслом – мол, погодите, только дух переведу. Цербер унял вечную ярость, насмешливо порыкивает под нос. В Стигийских болотах и на Полях Мук тоже какое-то нездоровое оживление, и у себя во дворце усмехается вместе со всем подземельем Стикс…
Когда мой мир смеется – это для кого-то дурное предзнаменование.
Но некоторые герои предзнаменований не видят в упор.
Гекату одарили поклоном, заверили ее, что она прекрасна (таким тоном в таком заверяют только очень уродливых женщин). Ответной улыбкой Гекаты можно было отравить всю Фессалию и Крит в придачу.
На Таната Тесей взглянул с изумлением. Пробормотал что-то вроде: «Теперь понятно» – Убийца, мгновенно рассмотревший в глазах героя историю о толосе Алкесты, сделался грозен и потянулся к мечу. Но тут как раз вылез вперед Гипнос и во весь голос принялся заявлять, что это такая честь, такая честь вот так, вживую…
– Большая честь, – проронил наконец и Убийца, – узнать вас в лицо.
– Ну, Чернокрыл вообще лица не запоминает, – отмахнулся Гипнос вовремя, – только волосы…
Подземные услужливо организовали тишину, в которой с лица Пейрифоя пропал излишек румянца. Гипнос поразвлекался еще немного: «У Чернокрыла это называется “преждевременное знакомство”, вот весело, правда? Он и к нимфам потому не ходит. В молодости они за ним пытались бегать, так он посмотрит, подумает, а потом говорит: “Нет, нам еще с тобой рано знакомиться!” ».
Бог сна трещал все время, пока подземные почтительно увлекали гостей к пиршественному столу, пока изображали панику, стараясь добыть для дорогих героев самое почетное сидение: «Вот! На трон… золотой…» – «Да это ж Владыки трон! » – «Ой, точно, а куда тогда? » – «Вон то кресло давай! » – «Нет, недостаточно почётно…»
Я отступил в тень. Убийца шагнул следом, тронул за плечо.
«Почему не сразу? »
Черное лезвие тихо запело о крови глупцов-героев, о прядях, о Полях Мук…
«Убить сына Посейдона? Главную ставку своего отца? Я еще из ума не выжил».
«Он явился за твоей женой, ты имеешь право».
«Ты тоже имел право в толосе Алкесты».
Так уж сложилось, что все права в этой игре перетянули на себя сильные. Представляющие жизнь. За нами осталось единственное право: бить в спину.
Явился наконец Эвклей, рявкнул на всех луженой глоткой распорядителя, предложил дорогим гостям два трона во главе стола. Чуть пониже, чем мой, гранитные, зато величественные.
Есть же герои, которых не холодят троны, из чего бы они не были сделаны. Тесей и Пейрифой уселись по-царственному (пару веков назад я бы поучился у них посадке), недалеко плюхнулся Гипнос, напротив – Ахерон, Онир, Эак, дальше – Эринии, Геката…
– Владыка… а что, женщины у тебя тоже пируют?
– Конечно. Разве не знаете, что на Олимпе тоже пиры совместные? Правда, иногда Громовержец пирует только с мужчинами… – двусмысленно как-то получилось. – Но мне не с руки отгораживаться от подданных. Тем более, что в моем мире есть богини, более славные, чем некоторые боги.