Страница 24 из 102
Если бы только Минотавра. Подвиги этого юнца здорово пополнили мой мир, особенно Поля Мучений. Корчится разбойник Прокруст на специально изготовленном для него ложе: раньше он растягивал путников сам – теперь ложе его и растягивает, и сжимает, и выкручивает время от времени – Гефестова работа… Лежит неподалеку от Прокруста великан Синид – ноги намертво прикручены к двум плакучим ивам. Правда, сам он прохожих то ли к соснам, то ли к елям привязывал, но в Эребе выбор невелик. Лежит Синид – боится дохнуть: веревка, удерживающая макушки деревьев у земли, почти совсем перетерлась: вот-вот – и останется от великана две половинки…
А вот Скирон – тот, что заставлял путников мыть себе ноги, а потом сбрасывал их на корм чудовищной черепахе – этот орет. Да еще как – расцвечивает своими руладами Поля Мук уже лет десять, а все не выдохся. Впрочем, когда тебя медленно жрут живьем, к тому же изнутри – не молчать же.
Перифету, сыну Гефеста, по просьбе отца пришлось сделать скидку – трудится в моих кузницах и пока не жаловался.
Тень обитавшего в Критском лабиринте получеловека-полубыка Минотавра бродит где-то в Стигийских болотах и является их немалым украшением, если судить по восторженным отзывам Ламии.
Керкион, паллантиды, какие-то кентавры, амазонки… Все, пока не выпили из Леты, в голос кляли сына Посейдона, наделяя его такими эпитетами – Гелло слушал и удивлялся.
– Я слышала о нем от Ариадны, жены Диониса. Это великий герой, не признающий преград, царь мой.
Вижу, что не признающий.
– У него кто-то умер?
Кашлянул Гермес, который все последнее время имел очень смущенный вид.
Как будто примерял на себя Прокрустово ложе: как бы преподнести весть так, чтобы самому целым остаться?
– Не у него. У его друга, лапифа Пейрифоя. Умерла жена, в расцвете сил. Юная Гипподамия…
Свита замерла – привычно и обреченно. Увидела: у Владыки заходили по челюстям желваки, и из-под век смотрит не родная чернота – тартарская.
Ну что ж, вот они. Явились по следам несчастного кифареда. Подвиг повторять. Побеждать смерть.
Ничего, кифаред Орфей. Рано или поздно Харон опять переправит тебя ко мне, а там уж я сведу с тобой счеты – и за твою песню, равняющую богов и людей, и за тропинку, которую ты проложил в мой мир для других героев…
– Так они хотят ее вернуть?
– В том-то и дело, Владыка, что нет. В общем, они сюда… ну, в общем…
И только тут я увидел, что Гермес разрывается между страхом и смехом.
– …за владычицей Персефоной.
Свита вплавилась в стены, стараясь слиться с бронзой.
* * *
Как видно, старею. Перестаю удивляться.
Зато учусь удивлять сам.
Они ждали немого выплеска бешенства – короткого, хлесткого, после которого придется обновлять стены зала и собирать тела.
Вместо этого я переспросил:
– За кем?
– За владычицей Персефоной, Владыка. Твоей женой.
Спасибо, что напомнил.
Надо бы гнев выразить, что ли. Или удивление. Пока свита окончательно не стала частицей стен этого зала. Впрочем, абсурд услышанного слишком силен.
– Они собираются… обольстить мою жену?
Геката закрылась всеми шестью руками, простонав в свою вуаль: «Ну, что будет!». Гермес с виноватым видом замотал головой.
– Н-не-а…
– Похитить, может статься?
– Нет, они собираются потребовать ее у тебя.
Рядом со мной впервые в жизни поперхнулся воздухом Танат.
– Потребовать у меня, – выговорил я неспешно. – Желания владычицы они спрашивать не собираются?
– Ты меня не особенно спрашивал, царь мой, – с обманчивой мягкостью заметила Персефона. Она смотрела пристально и чуть насмешливо.
Свита начала напоминать изображения на амфорах – прижались к стенам, теснее некуда…
Удивлялся за троном Гелло: «Требовать. Жену. Идут. Не боятся. К Церберу…»
Не хватало еще – пса покалечат.
«Слетай к Церберу, передай – пусть пропустит».
И Гермесу – только взглядом: «Рассказывай».
Рассказывать вестник богов умел славно. Времени было в избытке – от переправы Харона до моего дворца даже для героев неблизкий путь – и в кои-то веки бог торговли и путешествий мог дать волю своему языку. Разлился рекой, шире и глубже Стикса, девять раз опоясывающего мой мир.
Будь здесь толпа аэдов – во Флегетон бы попрыгали от зависти.
Свита, падкая на интересные истории (кроме Убийцы, но он стоически терпел), охала, ахала, пучила глаза и послушно внимала, как Гермес живописует отношения сына Посейдона Тесея и царя лапифов Пейрифоя – с самого знакомства.
Плясали тени от факелов по стенам – подчеркивали рассказ. Изображали двух великих героев: каждый услышал о славе другого. Вставал во весь рост грозный Пейрифой – желал битвы с таким противником. Шел ему навстречу великий Тесей, победитель Минотавра, Прокруста, Синида, причина гибели второго своего отца – Эгея…
Замирали герои – в восхищении рассматривая друг друга. Распахивали братские объятия – не в силах сражаться (здесь удивленный вздох свиты).
– Еще больше окрепла дружба героев после свадьбы Пейрифоя и прекрасной Гипподамии…
Оживление среди женской части. Вздохи от Ламии и Эмпусы – в момент пространного описания прелестей Гипподамии и преданности ей ее жениха. Персефона снисходительно улыбается – должно быть, вспоминает тень той самой Гипподамии, которая не так давно стояла перед нашими тронами. Хмыкает Танат – на рассказе о кровавой резне на той самой свадьбе – между героями и кентаврами. Урожайная была свадьба, а, Убийца?
– Но Гипподамия не прожила долго: скоро покинула она этот мир, унесенная кровожадным… кхе! Ну, в общем,Мойры неумолимо перерезали ее нить…
А Тесей и Пейрифой в великой горести решили раздобыть в жены царю лапифов Елену-спартанянку, дочь Леды и Зевса, о красоте которой начинают шептаться и в моем мире.
Кто не шепчется о красоте златокудрой девочки – бормочет себе под нос, что такая прелесть до добра не доведет.
И точно, не довела.
Подперев щеку кулаком, я смотрел на пляшущие тени – и они послушно складывались в картины. Вот Тесей и Пейрифой крадут пирующую на празднике Артемиды Елену… Вот отвозят ее в горное убежище и бросают жребий: кому достанется красавица? А перед жребием клянутся: тот, кому повезет, помогает добыть жену другому.
Вот Тесей, которому выпало владеть златокудрой, озадаченно чешет затылок – да нет, наверное, игра света…
– И тогда Пейрифой потребовал от Тесея, чтобы тот помог ему добыть…
Жест получился красивым. Исполненным негодования по поводу такой дерзости. Признания того, что иной кандидатуры не могло и найтись – ну конечно, кто второй по красоте после Елены?
Персефона печально улыбалась, покачивая головой.
– Почему Пейрифой не потребовал Афродиту?
– Видно, она ему казалась менее прекрасной, чем ты, владычица! – выкрутился посланец. И в глазах – свет вечной истины, надо же.
Жена усмехнулась. Поднялась, поправляя высокую прическу.
– Суды на сегодня окончены. Я отправляюсь в свои комнаты, если только мой царь не прикажет мне остаться.
– И не желаешь посмотреть на… прославленного героя?
Она безразлично пожала плечами, подпуская в улыбку разом холода и усталости.
– На участь прославленного героя? Нет, я не хочу на нее смотреть.
Проплыла к выходу, по пути сделав знак Гекате – Трехтелая тоже поспешила откланяться, хотя левое тело норовило выкрутить шею – подслушать.
Что там за участь ждет прославленного героя? Ужаснее ли мук Сизифа? Переплюнет кару Иксиона, покусившегося на жену самого Громовежца?
Карать отчаянно не хотелось – старею? Нет, не то. Глупость происходящего была столь очевидной, что сглаживала кощунственность.
Пришел горшечник к ванакту и заявляет: давай сюда жену! А то… ну, не знаю, что, но что-нибудь да сделаю.