Страница 58 из 83
Продолжаю следовать одному из своих любимых методологических приемов исследования явления – «подставлять в историческую формулу». В 1912 году официозная пропаганда идущей к скорой гибели Российской империи широко отмечала юбилей войны: на поле Бородина приехал Николай II. Интересно узнать, как с пропагандой «русскости» и «победы» над французами согласуется то, на чем передвигался русский царь и его семья? Рассмотрим последнее на то время новшество техники – автомобиль. Пользовался ли Николай отечественными машинами? Нет: «отечественная» – это война, а любимый автомобиль – французский «Делоне-Бельвиль». Кстати, и шофер – так же француз (и подданный Франции) – Адольф Кегресс. Изучаем книгу «Пребывание государя императора в действующей армии» – и наблюдаем православного монарха Николая II креслах следующих автомобилей: «Rolls-Royce», «Renault», но любимый – все же «Delaunay-Belleville». Как говорится, за что боролись…
Таким образом, огромный корпус репрезентативных фактов и документов неопровержимо свидетельствует, что самостоятельность и самостийность империи Александра I перед войной 1812 года была фиктивной в базовых смыслах: в культурно-эстетическом и в бытовом-практическом. Отставание в цивилизационном развитии означало большую и опасную историческую проблему, которую необходимо было решать, причем не внешней агрессией, а устроением внутренних реформ и созидательными действиями: но подобного не произошло.
Между тем задумаемся: а что же в России было, так сказать, исконного, только местного, своего? Во-первых, это особая форма рабства – крепостное право, во-вторых, скопцы: многочисленные последователи секты, считающие операцию кастрации «богоугодным делом». Скопцы ампутировали яички посредством размозжения их молотом, а затем прижигали окровавленное место раскаленным железом (отсюда и название: «огненное крещение»).107
В следующих главах я расскажу о русских, живущих в 1812 году в Европе и даже во Франции, а сейчас, следуя своему методологическому приему изучения явления в разных эпохах, я напомню о том, что:
Сергей Остапенко, пламенно сыгравший в детстве (1958 г.) в пропагандистском фильме «Военная тайна» роль пионера Альки (а в 1964 г. – Мальчиша-Кибальчиша), эмигрировал в США – и прекрасно живет во Флориде. «Сын Сталина Василий скончался в 40 лет. Дочь Светлана, будучи в 1966 г. в поездке в дружественной Индии, явилась в американское посольство и попросила политического убежища. В 1970 г. она вышла замуж за американца и изменила своё имя на Лану Питерс. Родила дочь Крис Эванс. …Сын Никиты Хрущёва Сергей, удостоенный Звезды Героя Социалистического Труда и звания лауреата Ленинской премии, с 1991 г. живёт в США, получил американское гражданство».108
И как раз в пандан данному сюжету: когда я сейчас пишу эти строки, в новостях появилась информация: «Россия заняла первое место в мире по числу Шенгенских виз». Среди самых любимых мест российских туристов – Париж. Вот они – итоги «патриотической пропаганды» и празднования юбилея событий 1812–1814 годов. Но в подобном есть и соблюдение традиций: к примеру, император Александр II (1818–1881) и его любовница Е.М. Долгорукова (1847–1922) встречались и делали детей в Париже – в доме, в котором ныне располагается роскошный отель «Наполеон».109 Здесь же стоит вспомнить и восторженную эмоцию Н.В. Гоголя, который писал автору «патриотических» стишков о 1812 годе, В.А. Жуковскому (1783–1852), об Италии (напомню, что воинский контингент из этого региона был в составе Великой армии в 1812 г., а сам Наполеон являлся королем Италии): «Она моя! Никто в мире ее не отнимет у меня! Я родился здесь. Россия, Петербург, снега, подлецы, департамент, кафедра, театр – все это мне снилось. Я проснулся опять на родине…»110 Подобному настроению вторит и гениальный поэт, а также консервативный публицист, дипломат и тайный советник, Ф.И. Тютчев (1803–1873), который «очень томился в Петербурге и только дожидался минуты, когда сможет возвратиться за границу», часто говорил (цитирую):
– Я испытываю не тоску по родине, а тоску по отъезду.111
Вскоре после дуэли А.С. Пушкина с Ж.Ш. Дантесом (точнее – д’Антес, 1812–1895), Ф.И. Тютчев спросил знакомого о новостях – тот ответил, что военный суд вынес Ж.Ш. Дантесу приговор. Далее – цитирую:
– К чему он приговорен?
– Он будет выслан за границу в сопровождении фельдъегеря.
– Вы в этом вполне уверены? – переспросил Тютчев.
– Совершенно уверен.
– Пойду Жуковского убью.112
И еще: «Возвращаясь в Россию из заграничного путешествия, Тютчев писал жене: «Я не без грусти расстался с этим гнилым Западом, с таким чистым и полным удобств, чтобы вернуться в эту многообещающую в будущем грязь милой родины»».113
А вот характерный пример внутренней жизни России, от которой так желали отъединиться вышеупомянутые «портреты» из школьных классов. Из записной книжки П.А. Вяземского (1792–1878):
«После несчастных событий 14 декабря (восстание декабристов, 1825 г. – прим. мое, Е.П.) разнеслись и по Москве слухи и страхи возмущения. Назначили даже ему и срок, а именно день, в который вступит в Москву печальная процессия с телом покойного императора Александра I. Многие принимали меры, чтобы оградить дома свои от нападения черни; многие хозяева домов просили знакомых им военных начальников назначить у них на этот день постоем несколько солдат. Эти опасения охватили все слои общества, даже и низшие. В это время какая-то старуха шла по улице и несла в руке что-то съестное. Откуда ни возьмись мальчик, пробежал мимо нее и вырвал припасы из рук ее. «Ах ты бездельник, ах ты головорез, – кричит ему старуха вслед, – еще тело не привезено, а ты уже начинаешь бунтовать»».114
Об отношении высшей аристократии к своей стране и к власти красноречиво показывает письмо многолетнего посла России в Англии графа С.Р. Воронцова (1744–1832). Летом 1807 г. он утверждает: «Я полностью разочаровался в моем бедном Отечестве. Я считаю, как и все мыслящие люди, что наше правительство стало таким, как в Персии или Марокко, т. е. нет никакого правительства. Александр – не более, чем деспот, и 36 миллионов рабов, которые переносят все бедствия до тех пор, пока, потеряв терпение, не свергнут угнетателя».115 И еще: «У нас не разоряются только те, которые… воруют всеми средствами; большинство же на высоких должностях, напротив, обогащается».116
Замечу, что и примерно три десятилетия спустя знаменитый художник и дипломат эпохи 1812 года, Орас Верне, писал из России: «У нас во Франции все зависит от совокупности желаний всех, а здесь все направлено на исполнение воли одного человека, и невозможно, чтобы было как-то иначе, ведь Россия – это, так сказать, постепенно рассеивающийся хаос. В этой стране действуют все стихии, но нет того великого закона, который упорядочил бы их отношения».117
Эпизод первый. В России издана биография гениального полководца: Жизнь и подвиги Буонапарте, начиная с первых его успехов в воинском искусстве до совершенного покорения Египта, с присовокуплением описания характера и свойств Буонапарте, и гравированного его портрета / пер. с французского. М.: В Сенатской тип. у Селивановского, 1801. 1 л. фронт., [8], XXXV, [2], 160 с. 20х12 см. Важно отметить, что в предисловии отмечается: это первая книга на русском языке, «в которой с историческою справедливостью показаны по порядку дела и победы» Наполеона. На фронтисписе помещен гравированный портрет Наполеона! Именно такие издания выводили из себя завистливого и ущербного императора Александра.
Эпизод второй. Генерал-лейтенант С.И. Маевский писал в мемуарах: в 1811 году (и даже в начале 1812 г.) «казалось, что Россия до половины составлялась из наполеонистов».118 Какова фраза?!
Эпизод третий. Еще один поклонник Наполеона, выдающийся русский поэт А.А. Фет (фамилия отца – Шеншин: 1820–1892) рассказывает в своих воспоминаниях много интересных подробностей. Вначале он описывает обедневших после разорения 1812 года дворян (и они все еще бедствовали, спустя 25 лет после войны!), а затем сообщает о настоящем культе Наполеона у нескольких поколений орловских дворян Шеншиных. В имении двоюродного деда поэта Василия Петровича, родившегося в середине восемнадцатого века, издавна висели «портреты первого консула Наполеона и Жозефины». При этом: в 1812 г. эти изображения были лишь перемещены в «тайный кабинет»! Затем, спустя четверть века, унаследовавший усадьбу дядя Фета Петр Неофитович, «горячий поклонник гения Наполеона», снова вывесил их на обозрение! Сам же А.А. Фет, отвечая на вопрос в «Альбоме признаний» Татьяны Львовны Толстой, «какое историческое событие вызывает в вас наибольшее сочувствие?», поэт сформулировал так (объявив Наполеона демиургом!): «отмена революции Наполеоном I…»119