Страница 7 из 14
– Ты куда заперся, кривая рожа?! – рассердился тюремный инспектор.
Неизвестный сообразил что-то и протянул Лыкову клочок бумаги. На нем рукой сына было написано: «Бери вещи и иди за этим человеком, быстро и не привлекая внимания». Это было неожиданно, но думать долго не приходилось. Сыщик мигом оделся, схватил багаж и вышел вон.
Загадочный посланец шагал впереди, по-прежнему не говоря ни слова. Да он, вероятно, и русского языка не знает, решил Алексей Николаевич. Ну и пусть. Почерк Николки не подделан, надо идти, куда он велит. А там разберемся.
Они быстро обогнули вокзал и свернули в первую же улицу. Кругом сновали люди, ехали телеги, мычал скот. Бойкое оказалось место эта станция Медвежья, Лыков не ожидал подобного столпотворения. Где рельсы, там и жизнь… Глазеть по сторонам приходилось на ходу – азиат торопился и манил за собой. Он даже и не подумал взять вещи у питерца. Алексей Николаевич сам тащил поклажу: большой саквояж с дорожными принадлежностями и баул с гримерным депо.
Уже через пять минут парочка вошла в большой деревянный дом, по виду – постоялый двор. Не задерживаясь, азиат проследовал в конец коридора, толкнул дверь и пропустил Лыкова вперед. Тот вошел в комнату – и оказался в объятьях сына.
– Ну, здравствуй, папа!
Николай сильно изменился за то время, что Лыков его не видел. Крепкий, плечистый – ну это, допустим, в отца. Волосы коротко острижены, борода простого русского типа, лицо загорелое. Подпоручик был в темно-зеленом с красным прикладом мундире Сибирского казачьего войска с погонами хорунжего.
Алексей Николаевич сильно сжал сына, подержал так и неохотно отпустил. Три года! Присутствие постороннего человека мешало ему в полной мере выразить свои чувства. Он отступил на шаг и придирчиво оглядел Николая. Профессионально внимательный к деталям, сыщик сразу увидел неестественно побелевшие кончики пальцев.
– Это что такое?
– Отморозил.
– Где?
– На Каракоруме.
– Что за место?
– Высокогорный перевал, связывает верховья Инда с верховьями Тарима.
Коллежский советник рассердился:
– Ты не абракадабру, ты дело скажи. Почему не написал?
– Да уж зажило все. Пальцы не отняли, и слава Богу.
– Но…
– Отец! Ты, когда был молодой, своей матушке обо всем писал? И о войне, и о полицейских подвигах?
– По-разному бывало.
– Вот и у меня по-разному. Не забывай: твой сын вырос! Я офицер и занят серьезными делами.
Лыков не знал, радоваться или сердиться. Но Николка не дал ему времени решить. Он повернулся к азиату и сказал:
– Знакомься, Бота. Это мой родитель, Алексей Николаевич Лыков. Я много о нем рассказывал, теперь вот он приехал. Очень мне оттого радостно.
Потом обратился к отцу:
– А это мой ближайший помощник и товарищ Ботабай Ганиев. Он казах…
– Погоди, – недоуменно перебил сыщик. – Казах – это уездный город в Закавказье, в Елизаветпольской губернии. Я бывал там.
Подпоручик терпеливо пояснил:
– Казахи – такая народность. У нас они называются официально киргиз-кайсаки – слышал? Однако настоящие киргизы, которые также официально именуются кара-киргизы, – совсем другое племя. Их не стоит путать друг с другом, а схожее именование как раз и создает путаницу. Я веду упорную борьбу с начальством, приучаю его к правильным названиям.
– Впервые слышу про это. А начальство как относится к тому, что молодой подпоручик его поучает?
– Пока терпит. Но ты ошибаешься, если считаешь такой вопрос пустяком. Казахи – их самоназвание, и оно правильное. С пятнадцатого века идет. Нам давно пора перенять его и не раздражать народ, который служит России верой и правдой. Во всяком случае, бо́льшая часть этого народа. И Ботабаю вовсе не все равно, как его зовут русские.
– Давай потом об этом поговорим. Объясни сначала, почему ты высадил меня здесь, не дал доехать до Омска? И почему ты в казачьей форме, а не в стрелковой, что за маскарад?
Лыков-Нефедьев недовольно покосился на отца. Тот спохватился и протянул казаху руку:
– Виноват! Очень рад познакомиться. Помощник моего сына и его товарищ… Это, значит, вы ему спину прикрываете? В письмах он ничего не писал о вас.
– А ему не положено, его служба секретная, – ответил тот без акцента. – Меня звать Ботабай Аламанович, но можно и без отчества, просто Ботабай. Я тоже рад с вами познакомиться.
– Теперь почему я высадил тебя на Медвежьей, – продолжил подпоручик. – Потому что в Омске за нами будут следить. Ты ведь дал мне телеграмму. Не зашифрованную, открытую. А нам враждебные глаза и уши ни к чему.
– Даже так?
– Именно. Я высокого мнения о качестве британской агентуры. У них всюду соглядатаи, что в Степи[16], что в Туркестане. Поэтому мы будем добираться до Семипалатинска скрытно, одетые подобающим образом.
– Хм. А я рассчитывал сесть в Омске на пароход. Мы перехватим его выше по течению?
– Нет, поедем верхами, – категорично заявил Николай. И тут же добавил: – Ты сдюжишь? Давно, наверное, не гарцевал?
– Давненько, – признался отец. – А сколько нам идти?
– От Омска до Семипалатинска тысяча верст. Пароход преодолевает это расстояние за пять суток. Нам же потребуется неделя. Так выдержишь или нет?
– Куда деваться, если ты за меня уже все решил?
– Извини, папа, но так действительно будет безопаснее. Поверь.
– Когда выступаем?
– Ты успел позавтракать? Очень хорошо. Мы с Ботой тоже. Лошадь для тебя готова, переложишь вещи во вьюки, и можно ехать.
Не прошло и получаса, как трое верховых двинулись на восток. В нескольких верстах от станции Медвежья располагался одноименный поселок, населенный преимущественно казаками. Сыщику стало понятно, почему Николай в их мундире: так он меньше бросался в глаза. Питерцу тоже пришлось сменить обличье. Его переодели в ношеный чекмень, на голову дали овчинный папах. Вещи переложили в суконные казачьи чемоданы, а дорогой саквояж безжалостно выбросили.
Лыкову подвели киргизскую кобылу-трехлетку буланой масти. Быстро выяснилось, что она обладает спокойным нравом и легко подчиняется командам. А коллежский советник не разучился держаться в седле. Его спутники обменялись одобрительными взглядами, и колонна потрусила.
– Это старый тракт так называемой Горькой линии, – пояснил подпоручик. – То есть линии казачьих поселений времен покорения здешних мест. Тракт тянется вдоль чугунки. У разъезда Чистый мы свернем с него на юг. Там дорога станет хуже, но нам ехать недолго. Выберемся к Иртышу, переправимся и окажемся на правом его берегу. Оттуда уже прямо к Семипалатинску по почтово-военному тракту. Дорога накатанная, ты должен справиться. Судя по тому, что я вижу, пороху в пороховницах у тебя еще о-го-го.
Они ехали целый день, с короткими остановками на пикетах. Пикетами назывались почтовые дворы. Здесь меняли лошадей, а еще путники могли отдохнуть на продавленном диване и перекусить тем, что готовила жена смотрителя. Через два пикета на третьем стояли казачьи кордоны, но они вели себя формально. Станичники пропускали всадников, не проявляя к ним никакого интереса, лишь иногда лениво козыряли незнакомому хорунжему. Документов они не смотрели и вообще службу несли спустя рукава. Притом что Семипалатинская область приграничная…
В шестом часу пополудни всадники остановились у небольшого выселка. Их встретил хозяин, пожилой дядька в ермаковке[17]. Он вынес хлеба, меда, молока и спросил:
– Барана резать?
Подпоручик кивнул.
– Такой, чтобы на троих, стоит четыре рубля, – сказал казак.
Николай вынул деньги из шаровар и протянул хозяину.
– Костер покуда разложите, – кивнул тот на кучу дров и ушел во двор.
Молодежь принялась возиться с костром, а Лыков остался сидеть на приступке. Езда далась ему не без труда, все же сказывался возраст. Сыщик заметил, как именно его сын разжигал с киргизом (нет, казахом, мысленно поправил он себя) костер. На равных. Вынул из сумки топорик, нарубил щепы, затесал колышки и подвесил на них закопченный котелок. Улучив момент, когда Николка подошел к дому, Алексей Николаевич сказал:
16
Имеется в виду Киргизская степь, которую тогда составляли четыре области: Уральская, Тургайская, Акмолинская и Семипалатинская.
17
Ермаковка – гимнастерка с нашитыми сверху газырями, вид неуставного обмундирования Сибирского и Семиреченского казачьих войск.