Страница 4 из 18
– И за каким, спрашивается, хреном столь успешному купцу иттить в приказчики, да еще и ехать в даль кромешную? – усомнился Иван Илларионович.
– Дак он и не хочет. Пока не хочет… – хохотнул Григорий Иванович. И тут же посерьезнел, глянул с острым и даже хищным прищуром: – Только сдается мне, что компания его вскорости прогорит, и Александр Андреич свет Баранов примет мое предложение.
– А ежели не прогорит?
– Поможем.
– Ну ты и гусь, Григорий! – Голиков и сам горазд на всякие хитроумные уловки, но такие подножки были ему как-то не по душе. А Шелихов на его укоризну лишь ухмыльнулся. – Позволь, позволь, а как же Евстратий Иванович? Его куда? Ты ж сам его два года как от Панова переманил?
– Деларов не пропадет. Вернется на свою шхуну. Семь лет водил «Святого Алексея» и еще поводит. Слабоват он для обуздания конкурентов. Слабоват! Там ведь и в людей стрелять приходится, и приказы жестокие отдавать.
– А Баранов сможет?
– Он – сможет!
Глава 3
Июль 1795 года
– Григорий Иваныч, тут к вам курьер с презентом от господина Демидова. – Голос лакея Тимошки подрагивал, и сам он из боязни едва не приседал: у хозяина в разгаре праздник – дочка старшая, четырнадцатилетняя Анюта, шутка ли, дворянкою стала, обвенчана с сыном председателя губернского суда, подполковником лейб-гвардии Измайловского полка в отставке Николаем Петровичем Резановым, – а тут какой-то курьер с презентом, можно и по шее ни за что ни про что схлопотать.
– От Демидова? Николая Никитича? Веди его сюда! – Шелихов обнял за плечи сидящего рядом красавца лейб-гвардейца. – Вишь, Николай Петрович, какие люди нам презенты шлют? Действительный камергер двора Ея Величества уважение оказывает!
Говоря, Григорий Иванович обвел быстрым взглядом гостиную залу, заставленную столами с яствами и напитками – и то и другое весьма энергически поглощалось гостями, среди которых были главы всех именитых иркутских семейств; задержался на молодом великоустюжском купце Михайле Булдакове, который любезничал с дочкой Авдотьей (подумал: вот еще один жених; жаль, наследника нет, сын Мишатка во младенчестве помер, но теперь надежда заимелась, что девки не подкачают); улыбнулся свату Петру Гавриловичу Резанову, а заодно и сидящей рядом с ним своей супруге, верной Натальюшке (как-никак два десятка лет рядом, бок о бок, и не только в постели, а и во всех походах и делах, первая русская женщина в Америке, основательница первой школы для алеутов, сама же их и учила…); успел ободряюще подмигнуть новобрачной, дитятку любимому, рожденному на диком Командорском острове в первую зимовку по пути в Америку, и снова обернулся ликом к Николаю Петровичу.
– Подумаешь, камергер! – слегка заплетающимся языком отвечал зять. – Я, Григорий Иваныч, в его годы отвечал за безопасность государыни в путешествии в Тавриду и вполне мог стать ее другом сердешным… – Последние слова Резанов произнес почти шепотом, с придыханием и в избытке почтительности уронил слезу на бархатный камзол тестя.
– Ну и дурак, что не стал, – неожиданно рубанул Шелихов. – С твоим-то умом мог бы большие пользы принести матушке-государыне.
– Но тогда бы я не встретил Анечку, солнышко мое… – Николай Петрович подхватил за локоток легкую ручку сидящей рядом раскрасневшейся юной жены, другой рукой взялся за пальчики и начал их по порядку целовать. Анна Григорьевна восторженно глянула на отца и приложилась губами к затылку мужа.
– Как знать! – пробормотал в спину зятю Шелихов. – Прислал же тебя Зубов ревизовать нашу компанию… Ну да ладно, вон курьер явился, потом договорим.
А что, собственно, договаривать? Мог, конечно, Резанов стать продолжателем дел светлейшего князя Потемкина, но ему-то, Шелихову, что с того? Хотя… с другой стороны, ревизия Николая Петровича показала, что он поддерживает американские прожекты Шелихова и готов по ним высказать в столице свое мнение… однако будет ли от того польза? Как бы случаем не навредить Северо-Восточной компании, которая, несмотря на запрет монополии, потихоньку-полегоньку подбирает под себя мелких промышленников, год от года становясь богаче и сильнее.
Шелихов поднялся из-за стола навстречу молодому черноволосому человеку в запыленном мундире фельдкурьера. Кожаную дорожную шляпу тот держал под мышкой, а на вытянутых руках его лежал объемистый сверток.
– От самого Николая Никитича Демидова? – на всякий случай поинтересовался Григорий Иванович.
– Так точно! – гаркнул фельдкурьер.
– А тебя как звать-величать? – спросил хозяин, принимая сверток.
– Поручик Гаврила Харитонов, сударь.
Шелихов обернулся к столу.
– Николай Петрович, окажи честь посланцу, поручику Харитонову, налей чарку кедровой, и кто-нибудь усадите нежданного гостя за угощение. – Проговорил, а сам тем временем развернул обертку – кашемировый цветастый платок, из-под которого вынырнул резной ларец красного дерева. – Ух, ты-ы, лепота! – Открыл. В ларце лежала огромная шишка с пучком листьев, жестких даже на вид. В нос ударил одуряюще-сладкий запах. – Однако ананас!..
Григорию Ивановичу вдруг стало нехорошо: лицо поручика расплылось в пятно, голова закружилась, затягивая в это кружение фигуры гостей и все убранство пиршественного стола; Шелихов пошатнулся, уронил презент и обвис на руках подскочивших слуг. Он не видел и не слышал, как после слов про чарку для поручика зять поднялся во весь свой лейб-гвардейский рост, с недоумением всматриваясь в фельдкурьера и медленно произнося: «Ты – поручик Гаврила Харитонов? А ведь врешь, сукин сын!» Как, заметив дурноту тестя, Резанов рявкнул, указывая на фельдкурьера: «Взять мерзавца!», а тот вдруг выхватил какую-то штуку, напоминающую кавалерийский пистолет, только с несколькими стволами, и выстрелил в воздух. Как, видя это, все испуганно отхлынули от поручика, а тот усмехнулся, сказал что-то вроде «Well, I’m done»[8] и спокойно вышел из залы. Удаляющийся перетоп копыт оповестил о том, что курьер отбыл восвояси, но это вряд ли кто заметил: все были заняты обеспамятевшим хозяином.
Григорий Иванович умер на следующий день, 31 июля, в день святого Георгия Победоносца. Ученый лекарь признал отравление неизвестным ядом. Оказалось, Резанов лично знал поручика Харитонова, а посланец оказался подменышем. Его, кстати, не поймали – как сквозь землю провалился мерзавец, – и кто и зачем обрек на смерть знаменитого промысловика, осталось неразгаданной тайной. Правда, фраза, сказанная «поручиком» по-аглицки, вызвала предположение Резанова, что заказали убийство конкуренты Григория Ивановича из Компании Гудзонова залива, с коими случались на Аляске весьма и весьма крутобранные стычки (что греха таить – доходило и до перестрелок, после коих британцам волей-неволей приходилось убираться), однако сказанное к делу не пришьешь – могло и послышаться. А уж винить в злонамерении Николая Никитича Демидова, богатейшего промышленника, хозяина уральских заводов, покровителя искусств, камер-юнкера и прочая, и прочая, никто бы и помыслить не посмел, да и знали все об особом его благорасположении к смелому и предприимчивому сибирскому предпринимателю.
«Все в руках Божьих», – говорили промеж собой купцы-промышленники, неприкрыто дивясь, как был сбит на взлете столь могучий орел, и, наверное, потому Господь всемилостивый дал умирающему силы и время, чтобы поведать наследникам, может быть, самое важное слово.
Впав в беспамятство на свадьбе, Григорий Иванович очнулся через полсуток, увидел возле постели склоненную в молитве жену, Наталью Алексеевну, дочерей, а чуть поодаль – новоявленного зятя и молодого купца приближенного, Михайлу Булдакова.
– Натальюшка… – позвал слабым голосом.
Наталья Алексеевна радостно вскрикнула и припала с поцелуями к его большой, обычно крепкой, а сейчас вялой, расслабленной руке.
Зашевелились, оживляясь, и все остальные.
8
Ну вот, я свое выполнил (англ.).