Страница 6 из 14
– Умер? – переспросила она хрипло, – но как же…
– Говорят, вы не особо жаловали его жену, – усмехнулся Ксеон.
– Не особо, – согласилась она, – простите… мне тяжело говорить обо всем этом.
– Так я и не заставляю вас говорить сейчас, дорогая Бьянка. Сейчас вы поднимитесь с нами из этого жуткого места, вас отвезут домой, к родителям. А потом я жду вас во дворце. Ну же, поднимайтесь…
Он подал ей руку, и она вцепилась в ладонь так, что даже оцарапала. Ногти у Бьянки оказались весьма жесткими и острыми. Ксеон поморщился, но ничего не сказал. В конце концов, семья Эверси всегда была предана его отцу… Теперь эти люди будут боготворить его, Ксеона, за возвращение дочери.
Но все же не удержался, спросил, ведя Бьянку по лестнице наверх:
– И как вам жена мастера Нирса?
– Беспородная сучка, – пробормотала благородная девица Эверси, – ой, простите, ваше величество. Я хотела сказать, простовата. Но личико смазливое, мужчины таких любят.
Ксеон улыбнулся в полумрак. Становилось все интереснее и интереснее.
Он обязательно посмотрит на женушку Аламара, а потом решит, что с ней делать дальше.
… Когда подземелья закончились, и в глаза брызнул мягкий дневной свет, Бьянка не выдержала и разрыдалась. Она плакала так безутешно, что Ксеон приобнял ее за вздрагивающие плечики, легонько притянул к себе. Головка девушки как-то очень естественно легла ему на грудь, тонкие пальчики вцепились в сюртук.
– О-о-о, – простонала Бьянка, – я… простите… все еще не верю… мне казалось, что он сгноит меня там.
– Но его нет больше, – заметил Ксеон, медленно отстраняясь.
Достал из кармана платок с гербом королевской семьи, мягко промокнул Бьянке слезы. Глаза у нее были чудесные – чистого и густого голубого цвета, ну просто драгоценные топазы. И личико, сейчас покрасневшее, с пролегшими дорожками от слез, тоже породистое, аккуратное. Пожалуй, даже слишком аккуратное, лишенное какой-либо неправильности.
Бьянка судорожно прижалась губами к его руке.
– Ваше величество… спасибо… Это такое счастье, оказаться на свободе.
«Еще бы», – подумал Ксеон.
В этом он был полностью согласен с Бьянкой. Только вот его счастье все еще казалось неполным, не хватало чего-то очень важного. А может, наоборот, он сделал больше, чем следовало?
В этот момент в конце коридора появилось еще одно действующее лицо, герцог Салливан, которого Ксеон назначил министром тайной полиции.
Разодетый как павлин, Салливан казался совершенно неуместным в этих мрачных стенах. Ему бы на балах блистать, да женщин соблазнять. Глядя на то, каким утонченным движением герцог подносит к лицу пропитанный духами носовой платочек, Ксеон даже начинал сомневаться в том, а нужны ли Салливану женщины. Впрочем, эта сторона жизни подданных была ему малоинтересна, куда интересней было совсем другое.
– Вилферс, позаботьтесь о девушке, – коротко приказа он.
Не отказал себе в удовольствии скользнуть ладонями по нервной спине Бьянки, ощутить живое, трепещущее под пальцами тепло ее тела, а потом пошел навстречу Салливану.
– Герцог.
– Ваше величество.
Поклон, выверенный до мелочей. Расшитый серебром сюртук заиграл на свету сотнями крошечных солнц.
– Вы пришли доложить о том, что все сделано?
– Да, Ваше Величество. Все, как вы приказали.
– Он… сопротивлялся? – все же спросил Ксеон, хоть и было по большому счету наплевать.
Салливан презрительно хмыкнул.
– Мужчины сопротивляются, сир. А это… сложно даже человеком назвать.
– Отлично, отлично, – Ксеон потер ладони. Все шло по плану.
***
Когда разъяренная Льер ворвалась в рабочий кабинет, Ксеон был готов к разговору. Он переплел пальцы рук и оперся на них подбородком. Отметил, что прическа Льер совершенно неприлично растрепалась, щеки раскраснелись и глаза сверкают. Такой, хоть на миг, но утратившей самообладание, она ему почти нравилась.
Маленький кулачок обрушился на столешницу, Льер нависла над ним, тяжело переводя дыхание. От нее по-прежнему пахло летом и цветами, а одна пуговка на вороте была кокетливо расстегнута.
– Ты что творишь?!! – рыкнула она, напрочь отметая все очарование момента.
В самом деле, он почему-то постоянно забывает, что перед ним не красивая, покорная и податливая женщина, а инквизитор в юбке, да еще и с ого-го какими железными яйцами.
И глазом не моргнув, Ксеон тепло улыбнулся принцессе.
– Дорогая, что случилось?
Голос Льер вмиг скатился до хриплого шепота.
– Ах, ты еще и делаешь вид, что это не твоих рук дело?
Ксеон пожал плечами. Бросил взгляд на двери – их уже аккуратно прикрыли с той стороны, как он и приказывал.
– Не понимаю, о чем ты, – промурлыкал он, откровенно любуясь Льер.
Принцесса, конечно, горячая и необъезженная, но все равно красивая. И эти розовые пухлые губы, которые она так соблазнительно кусает, и светлая, без малейшего изъяна, кожа. Ксеон вдруг представил себе, как зарывается пальцами в ее пламенеющую гриву, запрокидывая голову, и слизывает вкус лета с белой нежной кожи на горле. Образ получился настолько ярким, что он невольно поерзал в кресле. Длительное воздержание давало о себе знать.
– Не понимает он! – Лье сердито поджала губы, и выплюнула следом, – доктор Мельхольм убит! Хочешь сказать, что ты здесь не при чем? Попробуй, убеди меня! О, какой же ты подонок, Ксеон… Сделка должна была быть честной!
– Погоди, – он выбрался из-за стола. Быть ниже Льер не нравилось, хотелось смотреть на нее сверху, – может, объяснишь хотя бы, что происходит? До того, как переходить к оскорблениям короля?
Льер сверкнула глазами. Ее руки были сжаты в кулаки, и Ксеон подумал, что вот сейчас она на него и набросится, пытаясь выцарапать глаза, ну или что еще там женщины любят делать. Вокруг Льер волнами расходилась ярость, он мимоходом подумал, что вот ее бы на благое дело… А она возмущается гибелью упыря так, словно только что отца родного потеряла.
– Зарезан! У борделя! – зло прошипела Льер, глядя в глаза.
– Ну так и что? Возможно, кто-то из клиентов приревновал, – Ксеон старался говорить спокойно, но уже хотелось смеяться. Представление получалось шикарным.
– Дуру из меня не делай, а? – она подошла почти вплотную, дышала тяжело, – Мельхольму нечего было делать в борделе! Он вообще к женщинам никогда не притрагивался.
Вероятно, Ксеон недостаточно хорошо владел собой, потому что Льер зло ухмыльнулась.
– О, да ты не знал этого… когда подсылал убийц, когда приказывал подбросить тело ближе к шлюхам! Да, Мельхольм любил мальчиков. И он никогда бы добровольно к бабе не подошел! И ты, ты…
– Ты можешь говорить что угодно, но я не собираюсь брать на себя вину за то, чего не совершал, – сухо ответил Ксеон, злясь на то, что она его все же разгадала, – да и потом, раз уж Мельхольм предпочитал мальчиков, тебе-то что с его смерти?
Льер вскинулась. В светлых хризопразовых глазах плескалась такая жгучая ненависть, что Ксеон почти ощутил, как этот яд просачивается сквозь кожу и кислотой растекается по венам. Его передернуло.
– Он был моим учителем, – тихо и вкрадчиво сказала Льер, – моим лучшим учителем. Впрочем, тебе не понять… Да и не в этом дело. Что ты себе позволяешь? Мы ведь договаривались…
– Мы договаривались о том, что ты станешь королевой, – оборвал ее Ксеон, – и мы не договаривались о том, что я буду терпеть рядом с собой упыря, который копается в мертвечине, и здоровяка, который привык тебя трахать. Привыкай к тому, что король не должен быть рогоносцем.
Льер сжала челюсти с такой силой, что зубы заскрежетали. Побледнела, кровь разом отлила от ее щек.
– Ты… – выдохнула, – да как ты… смеешь?!!
– Я король, я все смею.
И тут Льер сорвалась. Она резко замахнулась, но Ксеон перехватил тонкую руку, с силой завел за спину, заваливая Льер лицом на королевский письменный стол.
– Пусти! – взвилась она, ухитрилась пнуть под коленку, и тут Ксеона окончательно повело. Перед глазами словно плеснули алой краской. Он еще сильнее заломил назад руку Льер, уже намеренно причиняя боль, навалился своим весом, шепча на ухо: