Страница 2 из 14
– Здравствуйте, горгульи, – сказала учтиво и сделала книксен.
Теплая волна накрыла с головой, обняла, закутала в светлое чувство любви.
Перед высокими дверями Дани остановилась, осмотрела их. Запирающие артефакты и здесь сорвало, они осколками валялись на крыльце.
Глубоко вдохнув, Дани приоткрыла тяжелые створки и скользнула внутрь.
– Спасибо тебе, домик.
И всхлипнула. Воспоминания отзывались едкой болью в сердце. Снова хотелось свернуться клубочком, закрыть глаза и парить в небытии. И снова где-то на уровне восприятия она почувствовала Аламара. Легкая тень. Едва ощутимое касание, как от крыльев бабочки. Внезапно стало страшно. Не должно этого быть, если Аламар мертв. Невозможно чувствовать человека, которого больше нет. А может быть, она попросту сходит с ума?
Старательно прикрыв за собой двери, Дани медленно пошла вглубь дома.
Все здесь было пусто, тихо. Лохмотья паутины повсюду. Кое-где осталась мебель, отсыревшая, давно испортившаяся. Над печкой в кухне поселилась дружная паучья семья, хотя было неясно, чем они питаются. В одном углу подтекала крыша, и стена пошла яркими пятнами плесени. Дом тихо стонал, жалуясь на свою судьбу.
– Ничего, – сказала Дани, – я все исправлю. Я наведу здесь порядок, и все будет как прежде. Ты только защити меня, домик. До той поры, как я сделаю то, что задумала.
Потом Дани поняла, что очень устала. Она забрела в свою бывшую комнату и, к собственному удивлению, обнаружила там старую кровать. Почему-то ее так и оставили там, как и портрет родителей. Дани потрогала перину и пришла к выводу, что она вполне пригодна для использования. Запылилась, конечно, но даже не отсырела. Фыркая и чихая, она стряхнула пыль. Просыпались воспоминания, и глаза жгло невыплаканными слезами. Когда-то… она лежала на этой кровати, а в окно лился солнечный свет, переплетенный зелеными листьями плюща. И было хорошо, спокойно на душе, как бывает только у детей…
– Я отдохну немножко, – прошептала она, – а ты охраняй меня, милый дом.
Она разулась, забралась в кровать и свернулась клубочком. И так, согревая дыханием руки, начала медленно проваливаться в теплый, словно стеганое одеяло, сон.
Дом не отапливался, но Дани совершенно не мерзла.
У нее по-прежнему не было ни денег, ни еды, но появилась хотя бы крыша над головой.
***
Дани проснулась поздним утром и долго лежала, глядя в окно. Сквозь пыльные стекла пробивался тусклый свет и было видно небо, жемчужно-серое, затянутое слоистыми, в завитках, тучами.
Хотелось плакать. Так, как и положено слабой женщине – навзрыд, уткнувшись в подушку, так, чтоб душу отвести и слезами вымыть накопившуюся в душе боль. Дани всхлипнула и сжала кулаки. Всю ночь ей снилось, что рядом кто-то большой, сильный, теплый. Кто-то обнимал ее, мягко привлекая к себе, нашептывал неразборчиво на ухо, скользя шершавой ладонью по щекам, по шее. И это было похоже на безумие: она тосковала по Аламару. По человеку, который присвоил ее, чтобы отомстить, которого должна бы ненавидеть… И как было бы хорошо, останься он дома в то утро. Уж наверняка бы они что-нибудь придумали… вместе… и Дани прогнала бы механоидов, не позволила бы им причинить вред…
Но что толку теперь в этих мыслях?
Нет его больше.
Дани поджала губы, заставила себя выбраться из кровати. Сунула ноги в туфельки – ступням сразу стало холодно. В животе заурчало.
Надо было что-то делать, куда-то идти, пытаться раздобыть еду. Дани оглядела свое платье: конечно, оно примялось за то время, пока она отсыпалась, но по-прежнему выглядело слишком хорошо, чтобы пойти и под видом девушки из бедной семьи поискать какую-нибудь работу. Дани прошлась по дому в попытках найти хоть что-нибудь на замену, хотя бы и мужскую одежду – без толку. Ни лоскутка.
«Значит, придется идти так». – Она вздохнула и быстро заплела косу.
Теперь оставалось как-нибудь договориться с домом, чтобы он ее выпустил, а сам запер двери.
– Домик, – позвала она, прислонив ладони к стене.
Ей показалось, что старая каменная кладка дрогнула и на миг подернулась рябью.
«Да это у меня перед глазами рябит, – догадалась Дани, – от голода, не иначе».
И в этот миг в дверь решительно постучали.
Мгновенно вспотев, она замерла посреди холла. Кто мог сюда прийти? Кто мог знать, что она здесь?!!
Единственно верным решением было сделать вид, что никого нет дома, и Дани затаилась, почти дышать перестала. Стук повторился, деликатный, но настойчивый.
«А если я буду сидеть тихо, они решат, что и правда никого нет», – решила она, невольно сжимая кулаки.
Время шло, но неведомые гости не торопились уходить. Она чувствовала, как кто-то топчется на пороге и тяжело сопит. Снова постучался, отчего по спине поползи мурашки, а в животе стало сладко и тяжело одновременно – как в детстве, когда пряталась от кузена, а он бродил по дому и с руганью ее разыскивал.
Снова стук. И, наконец, голос:
– Госпожа Нирс! Данивьен, если вы здесь, пожалуйста, откройте!
Она выдохнула с облегчением, но теперь уже сердце зашлось в сумасшедшем беге. Она узнала голос: он принадлежал Кио.
– Откройте, госпожа Нирс! – повторил мужчина, – прошу вас!
«Интересно, а с чего он решил, что я здесь?» – Дани все еще мялась напротив дверей. Ей совершенно не хотелось видеть ни Кио, ни, тем паче, его мать.
«Ах, да. Запирающие артефакты сорваны. А на столе Аламара остались документы…»
Она на цыпочках подошла к двери и спросила в щелку:
– Что тебе нужно, Кио?
– Хвала Всеблагому! – в его голосе послышалось явное облегчение, – вы живы! Прошу вас, откройте… Я ведь ничего вам дурного никогда не делал.
Дани, поразмыслив несколько мгновений, все же дернула засов, приоткрыла двери и вышла на порог.
– Зачем ты пришел? В городе опасно.
В светло-серых глазах Кио, что были так похожи на глаза самого Аламара, скользнула тень страха.
– Я пришел, чтобы попросить вас вернуться, госпожа Нирс, – глухо сказал он, – особняк теперь ваш.
– Ты шутишь, – она покачала головой, – особняк этот никогда моим не был. Это особняк моего мужа.
– Данивьен, – хрипло сказал Кио, – я всегда служил Аламару, и не позволю погибнуть его жене, только потому, что…
– Потому что из-за нее он и умер?
Тут Дани увидела, что Кио держит в руке корзину, накрытую чистым полотенцем.
– Я не вернусь, – сказала она твердо, – пусть твоя мать будет спокойна на этот счет.
– Она была неправа и раскаивается, – быстро промолвил он, – Данивьен, пожалуйста… Я должен тебя беречь.
Она вздохнула. На сердце стало горько. К чему теперь все это? Зачем?
– Ты ничего не должен мне, – ответила тихо, – как и я тебе. Я останусь в этом доме. К тому же, как вам наверняка известно, этот дом теперь мой.
– Но… Данивьен, – Кио тряхнул головой, – я не понимаю. Как ты проживешь без помощи?
Дани снова бросила осторожный взгляд на корзинку. Чистое полотенце сверху манило, как будто нашептывало – приподними меня…
– Как и раньше жила, – сухо ответила она, – если ты все сказал, то я, пожалуй, пойду. У меня… много дел сегодня.
– Ты ненавидишь мою мать, – заключил Кио.
– Вовсе нет. Это она ненавидит меня. А я просто не хочу иметь дел с теми людьми, которые меня ненавидят, хоть и заслуженно.
– Не говори так! – в голосе Кио натянутой струной звенело отчаяние, он сжал пальцами переносицу, – я не знаю, как загладить поступок моей матери, Данивьен. Но я очень, очень тебя прошу. Вернись. Я буду о тебе заботиться до конца дней своих, чего бы это мне не стоило.
Она вдруг поняла, что сейчас расплачется. Жаль ей было Кио. Жаль оттого, что упрашивает, унижается зазря. Она подняла голову, смело встречая его растерянный взгляд.
– Мне не нужна твоя забота, – ответила твердо, – уходи. Возвращайся в дом мастера Нирса.
– Подожди! – хрипло прошептал он, – Данивьен, пожалуйста… Я подозревал, что ты не захочешь… Но тогда возьми хотя бы еды.