Смертельное шоу

-- Регламент предполагает замены. Но я не знаю до какой степени. Нужно поговорить... с Ниной.

Сказал и сразу ощутил, как дико не хочется с ней разговаривать.

-- А если не разрешат замену? -- посомневался в дежурном порядке Виталий.

-- Разрешат, -- твердо ответил Санька.

Только в эту минуту он понял, что Буйнос перед ним в долгу. Метателя бутылки Санька, может, и не поймал, а одного из врагов Буйноса все-таки задержал.

-- Мужики, ну хватит травить! -- вскинул руки Андрей. -- У нас мало времени. Если с первым шлягером мы что-то решили, то второй...

-- Второй тоже есть! -- выпалил Санька.

-- Какой?

-- О роллерах!

-- А что? Это современно, -- пробубнил Виталий.

Духота ресторанного зала медленно одурманивала его. Он не верил в то, что они успеют за несколько часов придумать, обкатать и сделать изюминку, нет, целых две изюминки, из ничего. Но у Саньки было такое лицо, что он начал сомневаться. Когда-то люди тоже не верили, что полетят в космос.

-- Спецэффекты гарантирую! -- вспомнил Санька разговор с Машей о пацанах-роллерах, крутящих сальто на трамплине за инструментами.

Крикнул и ощутил, как внутри все угасло. Ведь Маша так и не

открыла ему после возвращения от экстрасенса. Он проспал ночь на

матрасе в машинном отделении, рядом с вахтенными матросами, а

утром у него уже не хватило совести второй раз стучаться. Очень

многое из того, что человек способен совершить ночью, кажется невероятным для дня.

-- Какие спецэффекты? -- под хищный зевок спросил Эразм.

Он забрал недопитое пиво у Игорька и с банкой в руке выглядел настоящим металлистом.

-- Мальчишки-роллеры будут гонять на сцене, -- пояснил Санька.

-- А где ты их найдешь?

-- Найду, -- принял он решение после репетиции идти на набережную.

Одного пацана, а может, и двух он знал точно. Они могли согласиться на пустяшное для них представление и без Маши.

-- Тогда погнали треки! -- грохнул пустой пивной банкой по стене Эразм.

На этот раз она упала в мешок. Счет матча увеличился. А матч -- это всегда или победа, или поражение. Ничьих в баскетболе не бывает. На эстраде -- тоже.

Глава тридцать первая

ЕЩЕ НЕМНОГО, ЕЩЕ ЧУТЬ-ЧУТЬ

Космонавты за сутки до старта смотрят "Белое солнце пустыни". Марафонцы за минуты до забега лежат на газоне и боятся пошевелиться. Великий тенор Паваротти, прежде чем выйти на сцену, засовывает в карман гнутый гвоздь. Футболисты перед финалом не бреются.

У мышьяковцев общего ритуала не было. Наверное, это приходит с годами. А пока же все готовились к выходу на сцену по-своему. Андрей сидел в углу комнатки, предоставленной их группе, и пантомимой изображал тяжкую работу ударника. Палочки молотили по виртуальным барабанам и, несмотря на то, что звуков они не издавали, он все же слышал ритм. Игорек играл в подкидного с Эразмом, а уже прижившийся к группе Альберт судил их нешуточную схватку. Эразм постоянно пытался смухлевать, а Альберт с удовольствием не давал ему этого сделать. Виталий спал, прислонившись боком к дверному косяку. Казалось, что он прислушивается к звукам в коридоре и особенно к тем, которые могут донестись со сцены.

Финал ввел свою математику. Конкурсанты выходили на сцену в обратном порядке. Первым -- Джиоев, то есть десятый, а последними, естественно, грязные панки из "Молчать". В соответствии с этой системой исчисления "Мышьяку" выпала очередь идти седьмыми, а это -- с учетом исполнения каждой группой двух композиций -- больше полутора часов нервотрепки. Впрочем, те же любители резиновых кед из "Молчать" должны были трепать нервы более двух часов от начала тура.

Санька послушал беззвучную ритмику Андрея и молча вышел из комнаты. И сразу стало чуть легче. В коридоре хоть не пахло старой бумагой. В комнате, которая принадлежала, скорее всего, киномеханику Дворца культуры, стены были густо обклеены плакатами отечественных фильмов, а поскольку большинству из этих фильмов давно исполнилось лет тридцать, то и плакаты по-старчески пахли пылью.

В фойе становилось все гуще от зрителей. Рядом с бабульками-билетершами горами высились два черных буйносовских телохранителя. Зрители почти без исключения пытались именно им всучить свои билеты, но бабульки успевали поймать их на лету и с заученностью, приобретаемой не за один год, отрывали полоску контроля ровно по штриховой линии.

Санька не знал, зачем он появился в фойе. Наверное, ему хотелось, чтобы среди зрителей мелькнуло загорелое лицо Маши, но он упрямо не хотел признаваться себе в этом желании. И потому придумал другое. Что он вышел в фойе посмотреть на Витю-красавчика. Парням он так и не сказал о его предложении, но почему-то был уверен, что, как минимум, двум-трем исполнителям экстрасенс свои услуги навязал, а значит, обязательно должен появиться во Дворце культуры.

Красные "жигули" он заметил еще издалека. Сквозь серые, давно не мытые стекла Дворца культуры они выглядели даже скорее бордовыми, чем красными. Из них лениво выбрался высокий блондин, и Саньке стало приятно от ощущения собственной догадливости.

Он отошел в глубь фойе, в самый густой людской водоворот,

проследил за тем, как красиво, с артистической величественностью

проследовал через коридор билетерш Витя-красавчик, и подумал, что

сейчас экстрасенс начнет его разыскивать. А он действительно с

повышенным вниманием осмотрел публику, расстегнул пуговки на все том же синем с отливом пиджачке и прямиком поплыл в зал.

Теперь Саньке стало уже не так приятно. Экстрасенс не стал его искать, и ощущение собственной прозорливости потускнело.

"Жигули" остались на том же месте, где остановились. Шофер, привезший экстрасенса, в салоне не просматривался, и Санька загадал: уедет машина -Маша появится, не уедет -- не появится. Он не меньше минуты сверлил ее взглядом, но шофер упрямо не возвращался к машине, и на душе становилось все гаже и гаже. Он уже и не рад был, что загадал такую глупость.

-- Откройте футляр, -- оборвал его мысли знакомый, чуть глуховатый голос.

У входа телохранитель Буйноса, тот самый, что во время пожара получил от Саньки пинок в пах, мрачно смотрел на невзрачного человечка с простеньким гитарным футляром за спиной.

-- Я на подыгрыше среди конкурсантов, -- мямлил человечек. -- Вот моя визитка, -- потянулся он левым боком вверх.

На его джинсовой рубашечке висела пластиковая карточка участника конкурса. Точно такая же болталась сейчас и на груди Саньки. И ее почему-то сразу захотелось снять. Наверное, потому, что человечек с этой белой блямбой выглядел смешно.

-- Вот смотрите -- акустическая гитара, -- просяще произнес человечек после жужжания замка-"молнии". -- На сцене -- одни электрические, а нам нужна акустическая.

Охранник постучал по деке согнутым в крючок указательным пальцем, мрачно пожевал и прочел с пластиковой визитки:

-- Идите... товарищ Орлов...

Человечек благодарно пошевелил губками, прожужжал замком-"молнией" и уверенно направился к коридору. Какая-то из комнатенок-келий в нем должна была временно приютить виртуоза акустической гитары.

Следом за ним мимо билетерш прошел коротко, по-современному, остриженный парень. На его лице, слева от носа темнела родинка. Повернув к залу, парень оказался и вовсе спиной к Саньке, но остались на виду быстрые загорелые руки. Они уверенно раскачивались вдоль корпуса и почему-то не нравились Саньке. Он удивился этому ощущению и удивлялся до той секунды, пока не понял, что у парня -- красный загар. Как у Буйноса.

Мысленно Санька ругнулся на Ковбоя, который не появлялся уже вторые сутки. Только он мог бы точно сказать, этот парень с красным загаром давал ему записки или нет.

-- Волнуетесь? -- заставила его вздрогнуть Нина.

-- Что? -- ошалело посмотрел он на нее.

-- Я говорю, волнуетесь?

-- А мы уже на "вы"?

-- Извини. За сутки со всеми так наофициальничаешься, что других форм обращения уже и не знаешь...