Смертельное шоу

-- Как видите, зря. У нас хватает улик и без куртки...

-- А при чем здесь куртка?

-- Я же сказал в самом начале разговора, свидетель запомнила вас именно по куртке. А на вашем сообщнике была черная куртка из так называемой вареной кожи...

-- Какой-какой?! -- наклонился к столу следователя Андрей и положил ладони на его край.

-- Вареной...

-- Тогда... тогда я знаю точно, кто убил Вовку! -- уверенно произнес он.

На его лысине уже почему-то не лежали капли испарины. А смоляные глаза стали тверже гранита.

-- И кто же? -- откинувшись на спинку стула, спросил Павел.

Ему до того надоел допрос, что он уже завидовал людям молчаливых профессий -- сторожам, геологам, художникам. Им можно вообще не говорить годами, и от этого результаты их труда не стали бы хуже. А если сторож, к примеру, засек грабителя? Далекий молчаливый сторож вдруг стал так близок Павлу, что он даже представил решимость, с какой он хватается за ружье. Ему самому сейчас не хватало именно этой решимости.

-- Ну, так кто же убил Волобуева? -- тронул он щеку тыльной стороной ладони.

Зуб затихал. Наверное, ему становился неинтересен разговор. Возможно, зуб чувствовал, что Андрей Малько врет. В безвыходных ситуациях подследственные чаще всего врут, чтобы отыскать хоть какую-то лазейку к спасению.

-- Я должен еще кое-что узнать, -- спокойно ответил Андрей.

-- Каким образом?

-- Вы меня не отпустите? Всего на день...

-- Вы смеетесь?

-- Значит, не отпустите?

-- Конечно, нет.

-- Тогда... тогда мне нужно все обдумать, прежде чем назвать убийцу... Точнее, убийц...

-- Это будет неплохо. Лучше если убийц, -- раздраженно бросил Павел и нажал кнопку под плахой стола.

Под скрип двери комнату наполнил запах едкого сапожного крема.

-- Отведите подследственного в СИЗО, -- приказал сержанту Павел.

-- Есть! -- с радостью ответил тот и звякнул наручниками.

-- Товарищ капитан, разрешите я у вас на этаже хоть в туалет схожу. Нет больше сил терпеть. Пусть пока наручники не застегивает. Не будет же он мне ширинку расстегивать и это... наружу доставать...

-- Не будешь? -- иронично сплющив губы, спросил Павел сержанта.

-- Не буду, -- с брезгливостью в голосе ответил он.

-- Ладно. Отведи подсудимого в туалет. По коридору -- слева.

-- Есть!

В маленький, всего на две кабинки, туалет конвоир вошел следом за Андреем. Он по-прежнему мычал ту же мелодию. Казалось, что внутри сержанта воет волк.

-- Дверь не закрывать! -- прервав мычание, потребовал он от Андрея.

-- Так и будешь на мою задницу смотреть?

-- Так и буду.

Круглое лицо конвоира, пропитанное презрением, было похоже на лицо татаро-монгольского захватчика, каким их рисовали в школьных учебниках по истории. Маленькие глазки смеялись, и Андрей вдруг понял, для чего он зашел в туалет.

-- Ты скоро?! -- прокричал в открывшуюся дверь один из грузчиков.

-- Иду! -- ответила ему левая кабинка.

Под всхлип воды, спускаемой из бачка, из нее вышел второй грузчик. Его спина бугрилась мускулами. Напарнику явно не хватало именно этой спины.

-- Водила торопит. Ему уже ехать пора. А у нас три шкафа, -- объяснил он от двери.

-- Да иду-иду.

-- Ну, чего тянешь? -- толкнул конвоир Андрея в спину. -- Ты по маленькому или по-большому?

-- По крупному.

-- Быстрее вываливай свое добро.

Пружина с яростью притянула к себе входную дверь, отрезая грузчика от них, и под ее громкий хлопок Андрей с разворота ударил сержанта в солнечное сплетение.

-- И-ах! -- схватил тот воздух обветренными губами и не поймал.

Андрей ударил еще раз по сгибающемуся под тяжестью телу конвоира и тут же увидел перед собой его загорелую, поросшую рыжим пухом шею. Сцепив кисти в замок, он со всей злостью, которая скопилась в его теле за эти сутки, сверху, как молотом, впечатал их в шею и с удивлением увидел, что конвоир, продолжая движение вниз, рухнул ему под ноги.

В ушах зазвенела странная, никогда до этого не ощущаемая тишина. Казалось, что именно сейчас она взорвется писком входной двери и дюжие грузчики или, что еще хуже, милиционеры из кабинетов на этом этаже ворвутся в туалет и сшибут его с ног. Но тишина всего лишь прервалась капаньем воды из крана. Сочные удары по эмалированной раковине отсчитали три секунды, и Андрей вдруг ощутил, что силы, которые он вроде бы потерял навсегда после трех ударов, вернулись к нему.

Он втащил обмякшее и очень тяжелое тело в кабинку, из которой недавно вышел грузчик, и стал перевязывать ноги конвоиру своим платком. Он оказался слишком коротким, а может, ноги у сержанта слишком ширококостными, и тогда Андрей со злостью вбил платок в рот сержанту. Тот совсем не сопротивлялся, будто ему самому было интересно, чем же свяжет ему ноги подследственный.

Вынырнув из кабинки, Андрей сорвал с вешалки у рукомойника вафельное полотенце и обвязал им руки сержанта, заведенные за спину. Ноги его уже почему-то не интересовали. Потом закрыл изнутри дверку на щеколду и перелез через боковую стенку наружу.

Сердце билось не только в груди, но и в шее, висках, в животе и даже в коленках, хотя там и биться-то было нечему. Больше всего хотелось подставить рот под кран, из которого громко, очень громко били капли. Создалось впечатление, что капли хотели этими звуками поскорее позвать сюда кого-нибудь.

Рука сама довернула кран, и почему-то лишь тогда, когда исчезли тикающие звуки, Андрей понял, что не сможет проскользнуть через милицейский пост у входа. Из прямоугольного, мутного от старости зеркала на него смотрел лысый мужик с зековской щетиной на скулах. Если бы он сам был милиционером, то наверняка остановил бы такого субъекта на улице.

Но что-то же нужно было делать, и Андрей вышел в коридор. Где-то вдали строчил матричный принтер, пело радио, глухой, урезанный дверью голос доказывал что-то невидимому собеседнику. Коридору был безразличен небритый лысый парень с разбитыми в кровь костяшками пальцев на правой руке, и он никого не выпускал наружу из-за обитых коричневой винилискожей дверей.

На площадке мрачно, будто постаменты для незаконченных монументов, стояли два стальных шкафа. Андрей на цыпочках подошел к ближнему из них, под неприятный скрежет открыл дверцу и увидел, что внутри шкафа пусто. Полок, как и говорил тогда шумный грузчик, не было.

Сзади, закончив гудение, остановился лифт, и Андрей сделал то, о чем он секунду назад даже не помышлял. Он шагнул в холодное нутро шкафа и, совсем не ощущая противного запаха пыли и ржавчины, плотно прикрыл за собой дверцу.

-- Давай проволоку, -- потребовал голос снаружи. -- Ты ее, случаем, не заиграл.

-- Не-а, -- ответил ему другой. -- На, завязывай, раз ты такой мастерюга.

Обе дверцы шкафа закачались вперед-назад под чьими-то торопливыми пальцами.

-- Завязал?

-- Ага. Теперь не откроются.

-- Поперли. Еще не хватало, чтоб и в обед с этим дерьмом возились!

-- Не-е, в обед не пойдет. Обед -- святое дело.

-- Кроме него, значит, еще один? У-у, тяжеленный!

-- Ага. Тяжеленный. Это уже, братан, от усталости.

-- Тогда поперли шустрее.

Глава двадцать первая

ЖЕНЩИНЫ ЛЮБЯТ УШАМИ

Санька проснулся от поцелуя. На плече лежало что-то пушистое, похожее на кошку и пахло табаком. Приподнявшись, он сощурился и только теперь разглядел, что у кошки был женский носик и опухшие губки.

-- Венера? -- удивился он.

-- А ты кого хотел рядом увидеть? Мадонну?

Ее хриплый голос вернул ощущение ночи. Но вернул не целиком, а какими-то обрывками. Перед глазами Саньки будто бы висела искромсанная ножницами рубаха, а он пытался угадать, где же у нее были рукава, а где -воротник.

-- А где я?

-- У меня дома.

-- Ах да, у тебя...

Он с облегчением уронил чугунную голову на подушку, и перед глазами влево-вправо качнулась хрустальная люстра. Ее висюльки были похожи на льдинки. Казалось, еще немного, и с люстры закапает.