Смертельное шоу

-- Не знаю. А называется ирокез.

Мальчишка с прической индейца прошлого века дергался, извергая из себя что-то вязкое и тягучее, и коричневый рюкзачок на его спине подпрыгивал и будто бы бил по спине своего глупого хозяина. Рядом стояли парни и девчонки с такими же рюкзачками и такими же по-петушиному крашеными гребнями волос и раскачивали их в безудержном смехе.

-- Уроды какие-то, -- обозвал их парень с заднего сиденья. -- Чего они смеются?

-- Это экстези в них смеется, -- ответил за водителя Павел. -Наглотались таблеток.

-- Длинный вышел с черного входа, -- первым заметил парень с заднего сиденья. -- С ним -- дружок Серебровского.

Человечек в кожаной куртке первым сошел со ступенек и направился через двор к своему "мерседесу", а к долговязому, сразу забыв о рыгающем товарище, бросилась группка с рюкзачками. Они обступили его как цыплята хозяйку, вошедшую в курятник. Их тонкие шейки вытягивались еще сильнее, чем у проголодавшихся цыплят. Руки долговязого разошлись в стороны от его грязной джинсовой куртки, и рюкзачки на спинах парней и девчонок прямо на глазах у Павла вроде бы стали тоньше и щуплее.

Парню в кожаной куртке осталось пройти метров десять до черного, трехсотого по модификации, "мерса", и тут Павел ощутил, что сейчас что-то должно произойти. Он уже не раз замечал, что если что-то должно пойти не так, то оно не так и пойдет. И когда из-за кустов у тротуара пробкой выскочил действительно похожий на пробку пухленький мужичок, во рту нудной струной заныл зуб.

-- Чего это он? -- только и успел спросить водитель.

-- Это Кравцов! -- узнал человека-пробку Павел и оттолкнул от себя дверцу.

-- Кто?! -- одновременно выкрикнули оба офицера "наружки".

Их вопрос Павел уже не слышал. Он понесся, на ходу расстегивая куртку, на Кравцова. Музыка, которая здесь, на улице, должна была ощущаться громче и напористее, вообще исчезла из ушей. В них свистело какое-то странное существо, издевающееся над Павлом. А в левой щеке в такт свисту иголкой колола боль. Она будто бы хотела пробить кожу и все-таки рассмотреть, куда бежит хозяин.

Без слов, с хыканьем, разорвавшим грудь, Павел бросил себя на Кравцова, когда тому оставалось метра три до парня в кожаной куртке, и сбил на асфальт. Из правой руки Кравцова вылетело что-то серебристое, похожее на птицу, перевернулось несколько раз в воздухе и со звоном ударилось о бордюрный камень.

-- Отдай нож! -- заорал Кравцов и, по-черепашьи выкарабкиваясь из-под Павла, потянулся в сторону, где упало его единственное оружие.

-- Что?! В чем дело?! -- только сейчас обернулся парень в вареной кожаной куртке, сорвал с коротко остриженной головы наушники и стал пятиться к "мерседесу", не в силах оторвать взгляд от барахтающихся людей.

-- Пу...пусти, гад... пу...пусти, -- хрипел Кравцов.

Он уже на метр протащил на себе врага, но самого врага как бы и не ощущал. Во всем мире для него существовали теперь только три вещи: он, нож и парень в вареной кожаной куртке.

-- Уб...бью, все равно уб...бью, -- обещал он этому парню.

А тот, уже поняв, что дерутся не пацаны-наркоманы, а два здоровых мужика, и при этом один обещает кого-то убить, спиной ткнулся в холодный металл машины, нащупал в кармане пульт, нажатием кнопки снял сигнализацию и под взвизг "мерседеса", освободившегося от своего электронного сторожа, рванул на себя дверцу.

-- Ты чего?! -- подбежали оба офицера наружки и, еле оторвав Павла от Кравцова, поставили его на ноги.

-- Он убил мою жену! -- с криком бросился в сторону "мерседеса" Кравцов и ударил с замаха по стеклу со стороны водителя.

Автомобиль беззвучно тронулся с места и, за пару секунд набрав нешуточную скорость, вошел под визг шин в левый поворот и вылетел со двора Дома культуры на шоссе.

-- Держите его! -- показал Павел на Кравцова.

Офицеры "наружки" ему вообще не подчинялись. У них и звания-то были повыше, чем у него. Но в голосе Павла звучала такая надрывность, что они с исполнительностью солдат первого года службы бросились к Кравцову.

А тот уже никуда не бежал и даже не сопротивлялся. Когда двое гирями повисли у него на плечах, он не стал вырывать руки. Он только стоял и отчаянно, одним горлом, рыдал. В свете уличных фонарей слезы на его щеках смотрелись шрамами. Их толстые линии тянулись от глаз к подбородку и вот-вот должны были распороть шею.

Подобрав нож, Павел прихромал к Кравцову и, неприятно ощущая, как дергается от каждого произнесенного слова зуб, укорил:

-- Зачем ты так?.. Ты знаешь, сколько за покушение дают?.. Знаешь?..

-- Ну и тесак! -- удивился водитель. -- Им только кабанов закалывать!

-- Он... он... в ку... куртке... супругу мою... когда она... сбил на ма...машине...

-- С чего ты взял, что он жену твою... -- так и не договорил вопрос Павел.

Ему за секунду вдруг стало жарко до боли в висках.

-- Ты откуда?.. Ты прочел? -- вдруг понял он, почему возле самого обычного Дома культуры появился Кравцов.

Горло у того под двумя складками жира все сотрясалось и сотрясалось в рыданиях, но рот упрямо не выпускал звуков, будто решил навеки оставить их внутри.

-- Потащили его в отделение! -- предложил водитель. -- Улика на месте. Там разберутся.

-- Не нужно никуда тащить, -- внятно и строго произнес Павел. -- Я отведу его домой.

-- Так ты его знаешь?

-- К сожалению, да.

-- А чего тут у вас? -- вместе с толпой малолеток подошел к Кравцову долговязый.

У него было наглое лицо и очень испуганные глаза. Он оглянулся на ночное шоссе, проглотившее "мерс", и спросил с видом человека, который теперь остался во дворе на правах хозяина:

-- Может, телохранителей из рейв-клуба вызвать?

-- Не нужно, -- зло ответил Павел и под руку повел Кравцова со двора.

Тот подчинился как ребенок, хотя и шел не лучше ребенка, только-только научившегося ходить.

Длинный нож в боковом кармане куртки Павла лежал неудобно. Казалось, что он и не в кармане вовсе, а уже у него внутри, в теле.

Глава двадцатая

ВЫХОД ТАМ, ГДЕ ВХОД

Сержант-конвоир тяжко шлепал каменными подошвами за спиной Андрея и упрямо мычал. Возможно, этот стон казался ему песней, но таких жутких песен еще не придумали на земле, и Андрей не хотел, чтобы она все-таки была исполнена полностью.

-- Ты помолчать не можешь? -- обернулся он к сержанту.

-- Иди-иди, убивец! -- прикрикнул конвоир, и его округлое лицо враз стало пунцовым.

-- Ты чего сказал?!

-- Иди-иди!

Они стояли в полуметре друг от друга и, если бы не люди,

грохочущие в коридоре чем-то железным и противным, Андрей бы

бросился на охранника и вцепился ему зубами в шею. В короткую,

похожую на сосновый пень, шею конвоира. Он потянул цепь наручников

за спиной, и металлические кольца еще злее впились в кожу.

Наручники были заодно с охранником, и от этого он ненавидел их еще сильнее.

-- По-о-осторонись! -- потребовали от Андрея и сержанта сбоку.

-- Иди-иди, -- намертво зазубренную фразу повторил охранник. -- Не видишь, людям мешаем...

Что-то большое и твердое наплыло сбоку на Андрея, толкнуло в плечо, и он, подчиняясь ему, сделал шаг в сторону, но не назад. Он не отступил от конвоира, не сдался. Мимо, раскачиваясь, проплыл металлический шкаф. В таких громадинах обычно хранятся документы, которые не доросли по уровню до сейфа.

-- Ты полки вынул? -- с натугой спросил один из грузчиков, согнувшихся над тяжестью шкафа.

-- Ага-а, -- простонал напарник. -- Ника-акого толку-у...

-- Зар-раза, какой чижолый!

-- С те-ех времен!

-- С каких?

-- За-а-астойных...

-- Оно и видно.

Конвоир антеннкой рации ткнул в направлении двери, рядом с которой в беспорядке стояли выкрашенные в зеленую краску металлические шкафы-близнецы.

-- Тебе сюда, -- со злостью добавил он и распахнул дверь.

-- Товарищ капитан, подследственный Малько из изолятора доставлен! -крикнул он в глубь комнаты.