Страница 9 из 11
Таким образом, проанализировав семантику вышеперечисленных предикатов, а также точки зрения на последнюю исследователей данного вопроса, можно сделать следующие выводы. Во-первых, в отношении наименования данной группы предикатов – «безличные» («бессубъектные» в некоторых трактовках) – признак отсутствия грамматического лица не наблюдается, также не выявляется отсутствие субъекта – он может быть даже эксплицирован в виде номинативной или косвеннопадежной именной группы. Бесподлежащность также не может рассматриваться как исчерпывающий признак этих предикатов в данной трактовке, т. к. является признаком синтаксической структуры, а не предикатной семантики. Как видим, в дискуссии по этому вопросу камнем преткновения становится вопрос о глагольной валентности, что, в сущности, и подменяет в рассматриваемых исследованиях глагольную семантику. В качестве заключения по этому вопросу можно сказать, что отсутствие четких критериев выявления данной группы предикатов на семантическом и на валентностном уровнях, а также невозможность выстроить четкую и обоснованную таксономию данных предикатов, приводят к выводу о том, что рассматриваемый критерий до сих пор не обладает достаточной объяснительной силой.
2. Особенности синтаксической структуры безличной предикативной единицы
Выявление данного признака (безличности) также обусловлено наблюдаемым во многих индоевропейских языках фактом наличия особой группы сентенциональных структур с ограничениями, налагаемыми на форму экспликации подлежащего – подлежащее либо отсутствует полностью без возможности его восстановления в форме языковой репрезентации, либо позицию подлежащего заполняет элемент, облигаторный в структуре предложения, обладающий максимально амбиентной семантикой[11]. Такая структура традиционно называется «безличной».
Синтаксический аспект термина «безличный» подчеркивал Д. Андерсен, утверждая, что безличная синтаксическая структура – это структура, предикативным ядром которой является безличный глагол. В свою очередь, безличный глагол – это глагол, который проявляется (функционирует) в предикациях, обладающих свойством финитности, но в отличие от других финитных глаголов, не демонстрирует изменения по лицам / числам: такой глагол всегда употребляется в форме, ассоциируемой с третьим лицом единственного числа и отражает общекатегориальное значение «состояние». С этим связано еще одно свойство подобных предложений: всем им не свойственен аргумент в форме номинатива [Anderson 1986, с. 167–168]. Таким образом, формируется особый тип структуры – безличный, т. е. по сути, бесподлежащный.
Конфликт между семантической характеризацией безличных глаголов и их синтаксической дефиницией (см. также: [Denison 1990; Fischer, Leek 1983]), предложенной Д. Андерсоном, приводит к противоречивым классификациям. Например, OE lician = to like – в семантических классификациях (D. Denison; O. Fischer & F. van der Leek) должен рассматриваться как безличный, так как является глаголом состояния-переживания (experience), сопровождается двумя аргументными позициями (экспериенцер и каузатор-источник – оба неагенсивные). Однако, в классификации, основанной на синтаксическом принципе, данный глагол безличным не является, поскольку открывает валентность для аргумента в форме номинатива[12].
Как мы видим, синтаксический критерий также не свободен от терминологических и понятийных разночтений. Таким образом, по поводу определения так называемой безличной конструкции также нет единого мнения. Однако, в большинстве случаев лингвисты сходятся в отношении следующих характеристик безличной конструкции: во‐первых, наличие глагола в форме 3‐го л. ед. ч. и, во‐вторых, отсутствие номинативного аргумента, обусловливающего согласование глагола-сказуемого. В древнеанглийском языке среди подобных конструкций встречаются как односоставные: Rinð, так и двусоставные: Hit rinð. В данной классификации в группу безличных конструкций также попадают предложения, где экспериенцир эксплицитен и выражен дативом или аккузативом, т. е. структуры с так называемым вводным Hit. Данная вариативность так называемых «безличных» структур ведет к тому, что в отношении репертуара синтаксических безличных конструкций также нет единого мнения. Лингвисты ведут споры по поводу критериев и признаков безличных предложений, таких как наличие / отсутствие вводного Hit, количества приглагольных конституентов, объектом споров являются их номенклатура и семантика, а также структура – фразеологическая или придаточная. Например, Д. Лайтфут выделяет две группы в корпусе предложений исследуемого типа: «бессубъектные безличные» (subjectless impersonals) – в эту группу входят все предложения, где формально позиция субъекта не занята номинативным элементом (независимо от семантики последнего), и безличные конструкции с формальным субъектом Hit, причем в последней группе Д. Лайтфут выделяет собственно безличные предложения (true impersonals) типа Hit rinð, и квази-безличные предложения (quasi-impersonals) – предложения с придаточной частью в позиции постглагольного комплемента [Lightfoot 1999, с. 229].
В концепции Д. Андерсона, который также выделяет критерий наличия / отсутствия местоимения Hit в качестве ключевого, классификация древнеанглийских безличных конструкций выглядит следующим образом: собственно безличными (true impersonal), по мнению ученого, являются только предложения, в которых позиция субъекта не заполнена именем существительным или местоимением в номинативе (ср. subjectless impersonal у Д. Лайтфута). Конструкции с вводным (формальным) Hit (безотносительно их структурно-семантических признаков) Д. Андерсон называет «квази-личными безличными предложениями» (quasi-personal impersonal) или полу-безличными (semi-impersonal, также ср. со всем вторым классом у Д. Лайтфута – собственно-безличные и квази-безличные предложения) [Anderson 1986]. Однако, подобный формальный подход к классификации исследуемых конструкций не учитывает их семантических и структурных признаков и классифицирует, по сути, лишь структурные варианты предложений, где субъект либо не конкретно-референтен, либо не выражен. Таким образом, применение либо исключительно семантического критерия, либо исключительно синтаксического критерия для выявления класса древнеанглийских безличных глаголов также не может считаться удовлетворительным.
Попытки дистанцировать конструкции с эксплицитным неноминативным (дативным, аккузативным) субъектом от других семантико-структурных типов традиционно выделяемых безличных конструкций в древнеанглийском языке привели некоторых лингвистов, таких как С. Аллен, О. Фишер, Ф. ван дер Лиик и др., к принятию термина «бессубъектные / бесподлежащные конструкции» (subjectless construction). По этому поводу С. Аллен пишет, что экспериенцер выполняет синтаксическую роль субъекта, несмотря на то, что по форме он не является номинативным [Allen 1995, с. 20][13]. Исходя из вышесказанного, можно заключить, что в данном толковании заключается противоречие, т. к., если экспериенцер действительно субъект подобных конструкций, то именовать подобные структуры «бессубъектными» терминологически непоследовательно.
Таким образом, терминологически понятие «безличность» не получает обоснования, хотя выявляется практически всеми исследователями как явление, вовлекающее семантический и грамматический уровни языка. Наличие «безличности» не вызывает сомнения, однако в отношении границ «безличности» и критериев отнесения тех или иных языковых фактов к категории «безличных» единодушия не наблюдается. На наш взгляд, решение проблемы определения «безличности» и ее границ лежит не в сфере валентностных или категориальных характеристик предиката, не в структурных особенностях предложения, а в сфере определения концептуального субстрата данной категории и инвариантной семантики данного типа структур как первопричин или мотивов для выбора говорящим той или иной сентенциональной конфигурации. Таким образом, вопрос о выявлении семантических признаков категории «безличность» является «отправной точкой» в данном исследовании.
11
О семантической наполненности/ненаполненности инициального субстанциального субъектного элемента т. н. безличных структур см более подробно в: [Березина 2012].
12
По мнению О. Есперсена парадигма данного глагола является довольно яркой иллюстрацией перехода от безличной структуры к личной [Jespersen 1949, III, с. 11.2].
13
Аналогичные идеи – о возможности неноминативного оформления подлежащего предложения – на материале русского языка высказывала М. Гиро-Вебер [Гиро-Вебер 1979].