Двойной горизонт

– Уж чего мы там не видели-то? – Анфиса притворно всплеснула руками, но Анна, тронув колокольчик на столе, не оборачиваясь на вошедшую прислугу, бросила: «Одежду княжичу». Затем словно сговорившись, девушки одновременно встали и вышли из комнаты, дав Горыне возможность нормально встать и одеться в чёрный повседневный мундир Государевой Канцелярии.

Чего было не отнять у местной медицины, так это скорости восстановления. По сути, никакого послекризисного состояния и долгого лежания в постели. Лекарь держал раненого или больного в состоянии сна всё время лечения и поднимал его лишь тогда, когда пациент был полностью здоров. Так что Горыню не шатало, и двигался он вполне бодро, и, когда вошёл в комнату, где сидели девушки, был вполне готов к разговору.

Но к тому, что его встретят натуральной головомойкой, обвинив за пару минут во всех грехах, готов, конечно, не был. Говорила только Анна, а остальные девушки лишь изображали согласие с её позицией, и когда княжна выдохлась, озвучив последний пункт требований – перевод в Академию наук, Горыня улыбнулся всем пятерым и только сейчас присел в полукресло, стоявшее рядом.

– Пункт первый. Да, мы в общем не чужие друг другу люди, но это не повод устраивать подобный разнос. Пункт второй. Если вы хотите спокойного и покладистого мужа, то искать нужно где-то в другом месте. Ну и третье. Человек, который посоветовал вам устроить подобный спектакль, вам не друг, а как раз наоборот – злейший враг. Потому что сама перспектива вести под венец сразу пятерых меня вообще не прельщает, а даже слегка пугает. И чтобы у вас в голове не закралось никакой шальной мысли, могу прямо сейчас пойти к государю и положить на стол прошение об отставке. Поеду в Южное войско десятником, чего мне никто запретить не сможет. Вы реально думаете, что положение в обществе, звания и награды что-то для меня стоят? Да я в могиле видал ваши светские игрища. И на этом жизнеутверждающем аккорде позвольте откланяться.

Он встал и, найдя глазами Лизу, поклонился.

– Лизавета Михайловна. От всего сердца благодарю за лечение и заботу.

После чего поклонился уже всем и вышел в коридор.

Когда стихли звуки его шагов, Анфиса тяжело вздохнула и, потеребив кончик косы, задумчиво произнесла:

– Ну, теперь у нас только два выхода. Или мы его ведём под венец, или он нас.

– И вот какого змия мы тут ему устроили? – Катя вздохнула. – Не зря мамка моя говорит, что от мужика только лаской и улыбкой что-нибудь добиться можно.

Идущего по коридору Горыню перехватил князь Васильчиков, к которому Стародубский испытывал глубочайшее уважение, и, лишь взглянув в лицо княжича, потащил его куда-то в переплетение дворцовых комнат и переходов.

Пройдя через два поста охраны, они поднялись по узкой металлической лесенке и оказались в небольшой прихожей, устланной толстым ковром, откуда вели сразу шесть дверей.

– Покои государынь, – спокойно пояснил князь Васильчиков и уверенно толкнул крайнюю левую дверь, за которой оказалась большая и очень светлая гостиная, с высоким резным потолком, ростовыми окнами, зеркалами и мягкой мебелью. – А это семейная гостиная. – Он точно так же спокойно провёл Горыню через комнату и аккуратно стукнулся в дверь, покрытую белым лаком.

– Входите! – Голос Михайло не узнать было невозможно, и Горыня машинально одёрнул мундир.

– Государь. – Княжич, остановившись в дверях, замер, сделал шаг вперёд и коротко поклонился.

В этом кабинете он ещё ни разу не был, несмотря на то что входил в ближнюю свиту царя. Комната была небольшой, примерно шесть на шесть метров, с массивным столом из тёмного дерева по центру, высокими книжными шкафами вдоль стен и огромным метровым глобусом в углу. Михайло Алексеевич сидел за столом в одной рубашке и, подслеповато щурясь, затачивал карандаш коротким засапожным ножом.

– Проходи, Горыня Григорьевич, не чинись, и не тянись. – Михайло аккуратно поставил карандаш в стаканчик острием вверх и негромко рассмеялся. – Можно сказать, мы с тобой родственники. Были вот дальними, а теперь и ближними будем.

– Это после всего, что они там мне наговорили? – Горыня с сомнением посмотрел на государя.

– Наговорили! – Михайло фыркнул. – Мои, вон, бывает, и кричат на меня. Да вот только ни у тебя, ни у них особо выбирать-то не из чего. – Самодержец огромной империи сдвинул руками документы, с которыми работал, в сторону и, достав откуда-то снизу бутылку и три бокала на высокой ножке, ловко наполнил их густым красным вином. – У них выбора нет, так как мало того, что ты Рюрикова кровь, да ещё отмечен Макошью, да и сила в тебе большая. Источник ваш, в имении, где ты посвящение проходил, уже по первому разряду числится, да так, что ко мне уже из Китежа подкатывали, просили отписать для волхвических нужд. Да и рода хорошего. А это тоже, как сам понимаешь, важно. Ну и последнее по списку, но не по значению то, что тебя приняли все Анюткины сёстры во Макоши. А прийтись по сердцу сразу пяти разным девицам… это, сам понимаешь, непросто.

Горыня взял поданный ему бокал и, отпив небольшой глоток, поразился глубине вкуса благородного напитка.

– Ну а мне-то эта канитель зачем? – Он посмотрел на государя. – Живу себе спокойно, никого не трогаю… ну почти. А если они решат, что клевать мне мозги это вообще замечательная идея? Вы меня простите, государь, но у меня и других забот хватает. И война в доме мне совсем не нужна. Сначала подумал, что они вроде нормальные девицы и можно будет с ними как-то договориться, а сейчас понимаю – дурацкая была затея. Лучше я до седых волос буду бегать к лекаркам, чем воевать и дома и на службе.

Михайло Третий нахмурился, побелел, поставил бокал на стол и, подняв пронзительный взгляд на Горыню, звенящим от напряжения голосом произнёс:

– Не девку себе на ночь выбираешь. Анна – царских кровей!

– Царская кровь – это, конечно, очень важно и нужно. – Горыня поставил бокал на край стола и кивнул. – Да вот только жизнь эта – моя. И почему это я должен все оставшиеся годы мириться с их склоками и руганью? Я мало делаю для державы? Сплю по шесть часов в день. Бумаги извожу, как канцелярия, подковы коню своему меняю чуть не раз в три месяца, мундир, вон, порохом пропах так, что не отстирывается. Что ещё я должен положить на этот жертвенник?

– Подожди, Горыня. – Князь Васильчиков коснулся руки княжича и пристально посмотрел на царя. – Государь не то хотел сказать. Правда, Михайло Алексеевич?

Государь отвернулся и, помолчав несколько минут, видимо справляясь с гневом, нехотя кивнул.

– Правда твоя, князь. Не то. Сейчас мои жёны как раз беседуют с Анькой и её подругами. Хвосты им накручивают, чтобы не виляли лишку. Но и ты с пониманием быть должон. Круг Макошин это огромная сила. Огромная, и для нас, для всей империи очень важная. И как бы не важнее, чем всё, что ты делаешь и ещё сделаешь. Анька ведь не просто Открывающая. В девочке дар великий, открывать новые источники, а каждый источник это как глоток воды в жаркий день. И источники, они ведь как люди. Тоже болеют, чахнут и пропадают без следа. И без Открывающих никак не справиться. А силу ей даёт круг сестёр. А сила круга она и в муже, что с ними. За полгода, что ты рядом с девчонками, Аня подняла вдвое больше источников, чем все три московских Круга, вместе взятых. Даже забытый «Кузнецкий колодец» оживила. А над ним не один десяток волхвов бился. – Государь снова замолчал, глядя невидящим взором куда-то вдаль. – И если спросить, где ты нужнее, рядом с Анной или на фабриках князя Кропоткина, то скажу тебе точно. То, что делает моя дочь – нужнее во сто крат.

– Ладно, государь. – Горыня кивнул. – Надо так надо. Не скажу, что мне нравится вся эта история, но…

– Без но. – Михайло хлопнул ладонью по столу так, что бокал подпрыгнул, недовольно звякнув. – Через две недели – пойдёшь под венец и свирели в Родов дом. Для жилья вам отдаю Владимирский дворец, что за Родовым подворьем, у Перуновой башни. Там и вам и охране будет просторно, заодно и библиотека дворцовая рядом.