Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 12 из 15



Князь Бенкендорф, руководивший Тайной Канцелярией, стоял перед Михайло Третьим, словно провинившийся школьник, что очень-очень ему не нравилось, но дела были таковы, что канцелярия и вправду допустила весьма болезненный провал, который ещё скажется в полную силу. Выговор государя был мягким, почти семейным, и вовсе не походил на выволочку, но от этого не становился менее болезненным, поскольку вопросы Михайло били, что называется, не в бровь, а в глаз.

– И кому же пришло в голову разыгрывать сотрудника моей личной канцелярии в столь тупых комбинациях? – Михайло сидел в кресле за столом, заваленным бумагами и папками, а перед ним стоял массивный письменный прибор, ощетинившийся карандашами и ручками-самописками, и оттого Бенкендорфу всё время чудилось, что Михайло прицеливается в него. – А знаете, сколько военных разработок ведёт этот юный генерал? Семнадцать! Он делает новую взрывчатку, дальнесвязь, пушки и даже систему городского освещения, поскольку к каждому перекрёстку волхва-фонарщика не приставишь. И он делал бы ещё больше, только вот казна у нас не бездонная. Приходится ограничивать его желания нашими возможностями. И вот этот человек, по сути, второй Кропоткин, идёт на дуэль с каким-то проходимцем, при полном потворстве вашей, князь, службы. Горыня Григорьевич, конечно, воин каких мало, что и подтверждает результат дуэли, но вы-то! Как вы могли допустить подобное? Не знай я вас больше тридцати лет, подумал, чего плохого, например, что вы решили таким образом изменить расстановку при дворе. И всё это в преддверии грядущей войны! Больше двух миллионов солдат собирается против нас только на южном направлении, а сколько будет на северном фронте Род знает! Да вам охранять его нужно словно зеницу ока!

– Государь, восемь моих сотрудников ходят за ним неотступно. Именно они вовремя вызвали подкрепление и обеспечили прибытие дополнительных сил к дому, где ведьмы собрались провести свой ритуал.

– Что не помешало им пропустить всё основное действие, – едко прокомментировал государь. – Ну и где же были ваши люди, когда этот гишпанец вызывал на дуэль княжича Стародубского?

– Дуэль между дворянами – дело чести каждого из них, – твёрдо ответил Бенкендорф. – Они просто не могли вмешаться.

– Они были обязаны! Слышите? Обязаны! – Государь, несмотря на спокойный тон, явно начинал терять контроль. – Представьте, что было бы с вами, князь, если бы Горыня погиб? Я бы просто не смог остановить Анну и её сестёр во Макоши.

«А вот это довод, – подумал Бенкендорф, и его пробил холодный пот. – Анна тогда точно прокляла бы всех причастных и просто стоявших рядом. Проклятие берегини это верная смерть. Верная и тяжёлая. А проклятие Круга Макоши страшнее стократно».

Михайло Третий тяжело вздохнул и повернулся в сторону окна, за которым шумел свежей весенней листвой ухоженный дворцовый парк.

– Я с ним, конечно, поговорю и объясню, что ему теперь можно делать, а что нельзя ни при каких условиях. Но и вы, Александр Христофорович, не зевайте. Молодец резкий да быстрый, но нам очень нужный со всех сторон. За ним ни кланов, ни обязательств, ни долгов. Зато ума – палата. И с оружием новым подсобил, и со многим другим. Так что берегите его. Это, в конце концов, и в ваших интересах.

Из кабинета государя Бенкендорф вышел в чрезвычайно растрёпанных чувствах и только успел подумать, что всё хорошо закончилось, когда увидел стоявшую рядом княжну Анну.

– Александр Христофорович? – произнесла девушка мелодичным голосом, в котором для князя отчего-то послышались звуки набатного колокола. – Не будете ли вы так любезны и не уделите мне полчаса вашего внимания?

– Да, великая княжна. – Глава Тайной Канцелярии, от имени которого содрогались даже сильные мира сего, обречённо кивнул и, слегка сутулясь, пошёл за такой хрупкой и внешне совсем беззащитной девушкой.

На этот раз Горыня очнулся совсем не в лучшем состоянии. Тело ломило и крутило, словно по нему прошёлся взвод гренадёров, а во рту образовалась такая сухость, что горло нещадно драло от боли. Но стоило ему открыть глаза, как на лоб легла лёгкая узкая ладонь, и под негромкий, плохо различимый шёпот боль и спазмы стали уходить. Потом в приоткрытый рот полилась такая восхитительно прохладная и чуть солоноватая влага, он вновь отключился и не слышал, как тихо приоткрылась дверь и в комнату, едва слышно шурша юбкой, вошла Анна.

– Как он?



Лиза Дашкова, сидевшая у постели раненого всё время и выходившая, лишь чтобы привести себя в порядок и немного поспать, сделала предупреждающий жест рукой и произнесла шёпотом:

– Заснул. – Затем поднялась со стула и, выйдя в смежную комнату, тяжело прислонилась к стене.

– Э, а давай-ка, Лизонька, ты сейчас пойдёшь и поспишь хотя бы до завтрашнего утра. – И гася возможные отговорки, Анна жёстко добавила: – Я сейчас вызову дворцового лекаря и пригоню сюда хоть полсотни травниц. Всё самое плохое уже миновало, так что к его пробуждению ты должна сиять, как золотая гривна с монетного двора. А то представляешь, что он увидит? Замученную, высохшую и потрёпанную девицу, которая к тому же должна стать его женой!

Выпроводив Лизу, Анна снова вошла в комнату, где лежал Горыня, и присела на стул, долго смотря в его лицо, на котором даже в забытьи были плотно сжаты губы.

Она что-то тихо зашептала, коснулась губами лба раненого, затем потёрла ладони и раскрыла сжатые кулачки прямо над княжичем, и из них словно огоньки просыпалось светящееся облако искристой пыли, которая мгновенно впиталась в тело. Лицо сразу разгладилось, Горыня как-то обмяк и, глубоко вздохнув, повернулся на бок, засунув кулак под подушку.

На следующее утро княжича разбудил звук девичьих голосов, журчавших словно ручей, прямо у кровати. Раскрыв глаза, он чуть приподнял голову и увидел, что лежит на огромной кровати, что в ширину была значительно больше, чем в длину, а сама кровать стоит в большой светлой комнате, с расписными стенами и большим столом в центре, накрытым белой скатертью. От серебряного чайного набора по скатерти разбегались мелкие солнечные зайчики, а над чашками едва заметно вставал парок. Как раз за чаем и сидели пять девиц, негромко что-то обсуждавших. А прислушавшись, Горыня понял, что обсуждают они не что, а кого, а именно его.

– Всё равно будет влезать в разные переделки, – припечатала Анфиса Гагарина. – Я эту породу знаю. У меня и батюшка и три брата старших. Так постоянно кто-то лекарем пользуется, а то и все вместе. – Она негромко фыркнула.

– Да, согласна. Нрав у Горынюшки, конечно, спокойный, но это вовсе не мешает ему участвовать в крайне сомнительных предприятиях. – Катерина Лопухина вздохнула. – А он настоящая шкатулка с секретами. Мне тут от Кропоткина привезли пластину, что не плавится в огне горячей кузни. Не плавится, но и не становится хуже. Хвастается, змей подколодный. А мне бы весьма пригодился сей рецепт. Вон, Любаве никак посох-начертатель драконьего призыва сделать не могу. Горит всё, словно бумага.

Любава, сидевшая напротив Анны, лишь сосредоточенно кивнула, подтверждая слова Кати, и, вопреки своему обычному поведению, молча уткнулась глазами в чашку.

– Ну, не всё так плохо, сударыни. – Лиза Дашкова улыбнулась и обвела присутствующих взглядом. – На Горыне печать нашей Пресветлой Госпожи Макоши и, кстати, метка самой Мары. Так что убить его совсем непросто, хотя, конечно, возможно. Но про печать совсем немногие знают, так что клинок, что был у того бретёра-гишпанца, не только стрелял отравленным облаком ослепляющего зелья, но и сам был смазан ядом Борджиа[9]. Весьма действенная смесь, но к счастью, не для нашего героя. Обычный человек скончался бы, несмотря на все усилия лекарей, а этот вон, лежит себе, подслушивает… – И, обращаясь уже к Горыне, добавила: – Вставайте, Горыня Григорьевич. Я знаю, что вы уже проснулись и чувствуете себя хорошо.

– Ну, если мне дадут одеться…

9

Яд Борджиа – смесь ядовитых солей и токсичных веществ, не имеющая ни запаха, ни вкуса.