Моя Италия

Образование признавалось первейшей необходимостью для процветания городского сообщества, и площадь перед Воспитательным домом, перед домом, которому было доверено будущее богатейшего региона, это, можно сказать, одна из первых «осознанных площадей». Это пространство, которое сам город выкупает и выделяет для того, чтобы подчеркнуть значимость тех зданий, которые его образуют. На площадь выходит и фасад первой базилики Флоренции, главной доминиканской обители города – церкви Санта Мария Новелла. Невозможно здесь рассказать в подробностях, какую роль в истории культуры сыграет фасад этого храма. Но невозможно не упомянуть одного из величайших из изгнанников – Леона Баттиста Альберти и его архитектурную теорию.

Это был совершенно невероятный человек. Для начала удивительных физических характеристик: он укрощал коней, мог бросить монетку с такой точностью, что она залетала под верхний свод собора, мог находиться в седле днями, мог пешком проходить грандиозные расстояния, мог перепрыгивать через головы людей! Он писал, что хочет превзойти всех в трех отношениях: в искусстве говорить, ходить и ездить верхом. И это у него получилось! Альберти специалист по праву, таково его начальное образование – юридическое, потом он неожиданно переходит к изучению физики и математики, а еще его интересуют все искусства вплоть до ремесел. Как говорили гении эпохи: человек может создать все – для этого достаточно хотеть. И Альберти также известен как поэт, литератор, кстати, чрезвычайно интересны его размышления о частной жизни человека, а еще он теоретик архитектуры и архитектор. Причем выдающийся. Его собор можно увидеть в Римини, это удивительное произведение. Не менее уникальны его строения в Мантуе. А для начала он классифицирует здания и расставляет их по достоинству. Важнейшим из строений он объявляет храм.

В своем трактате Альберти пишет и о том, что создавая здание, человек должен подражать природе, то есть художник, как и природа, подчиняет свою деятельность избранной, очень конкретной цели. И если сейчас для нас эта мысль совершенно естественна, нужно не забывать, что когда-то на свете ее не существовало. Тем более что любое строение во Флоренции до того момента рассматривалось как убежище… Альберти вводит в архитектурную терминологию такие понятия, как: лицо, оболочка, костяк, жилы – то есть оперирует аналогией. И, согласно ему, жизнь здания зависит от соответствия его частей и разделяется на внутреннюю, частную (интерьеры) и обращенную вовне – социальную (фасады). И на протяжении всего XV века архитекторы были заняты разрешением проблемы оформления церковного фасада. Фасад Санта Мария Новелла – одна из попыток отойти от теории и перейти уже к практике. Уникальность этого произведения в том, что Альберти – один из тех, кто обнаружил, «открыл» античность, сохраняя флорентийскую раннюю традицию облицовки мрамором, словно составляя рифму к знаменитому творению Джотто – флорентийской колокольне, этот новатор выводит на фасад и элементы классической архитектуры. Он преподносит нам урок преемственности…

Знаменита эта церковь еще и тем, что в ней хранится первый опыт по построению перспективы. Это очень важный, решительный шаг – попытаться превратить математическое пространство в психофизическое. Поиски построения трехмерного пространства на плоскости чрезвычайно занимали нашего старого знакомого – Брунеллески. Считается, что он и помогает обнаружить единую точку схода уходящих в глубину линий Мазаччо – художнику, который пишет здесь свою знаменитую Троицу (Троица с Богоматерью, Иоанном Крестителем и двумя донаторами, 1425). Эта работа кардинально изменит течение истории искусств. К концу XV века перспектива распространяется далеко за пределы Флоренции и становится обязательным приемом для всех профессиональных мастеров. С некоторыми уточнениями открытие Брунеллески существовало до конца XIX века, по сути, до конца существования живописи.

Известна Санта Мария Новелла еще и тем, что здесь во время чумы собираются в премилое общество герои «Декамерона» и договариваются покинуть город. Занятно, что истории об обманчивом мире, написанные Боккаччо в середине XIV века и обожаемые сначала купцами, а после изобретения книгопечатания и всеми слоями общества без исключения (это была самая издаваемая книга с 1470 года), в XVI веке запрещена за фривольность, а после, хоть «Декамерон» и начинает издаваться, но с купюрами. Впрочем, если дети умеют читать, и у них нет дома ни планшета, ни телевизора, то с какой-нибудь главой десятой третьего дня, может, им и не стоит знакомиться… Хотя все так – бывали времена, когда монаха и по совместительству художника Фра Филиппо Липпи Медичи приходилось закрывать в своем неприступном дворце, чтобы он не останавливал работ. Но монах, подхватив рясы, умудрялся сбегать по простыням через высокое окно. Между кутежами и азартными играми Филиппо работал и в женском монастыре, где писал алтарный образ Девы Марии. В обители он отчаянно влюбится в прекрасную монашенку знатной фамилии… Брат не остановится ни перед чем. Ни гнев семьи, ни ярость церкви – ничто не могло стать преградой для любящих сердец. Монах похитил монашенку. Они бежали. Они обвенчаны. У них есть сын… Сложно представить, каких трудов Козимо Медичи стоило добиться для них прощения у Папы…

Мерные удары тяжело ложатся на площадь. Синьория пробила час. Кстати, интересно, что колокола городской башни регламентировали не только общественную, но и частную жизнь. Колоколов было очень много – больше двадцати, каждый из них имел свое название и особое звучание. Венеция частично сохранила этот язык и пользуется им ночами, во времена наводнений – после определенного перезвона удар колокола отмеряет метры поднятия воды. Флоренция теперь лишь отбивает час… Что ж, наш задумчивый аперитив исполнен. Настало время поспешить к столу.

Глава IV. Про итальянскую еду и тосканскую кухню – И немного про кьянти тоже

Об итальянской кухне написаны километры. Словно каждый житель мира, побывав в Италии, решил написать оду кулинарному пережитому. Впрочем, на свете немало людей, которые любят поговорить о еде. Я, например, совершенно этого не понимаю. Помню, как стала жаловаться подруге на своего мужа, который готов часами рассказывать об испробованном блюде, перебирать вслух возможные ингредиенты, продумывать тонкости создания. «Представляешь, – сказала я ей. – Он совершенно сумасшедший! Он рассказывает людям о том, что ему довелось съесть! Как такое возможно? Кому это интересно? Вот только подумай: он может, например, ни с того ни с сего вспомнить какой-нибудь суп, который мы ели во Вьетнаме полгода тому назад, и начать подробно рассказывать о его компонентах!» «Подожди-ка, – серьезно перебила меня подруга-француженка и повернулась к моему супругу. – Что там был за суп? Влияние Франции на кухню Вьетнама сложно переоценить. Буйабес?!» И они углубились в долгую и скучную беседу. Но если предательство одной, пусть и дорогой моему сердцу француженки я еще смогла пережить, то, когда оказалось, что целое государство только и думает, что бы такое устроить на ужин, или все еще смакует подробности того, что было на обед, тут я растерялась окончательно. И могу поспорить: если встретились два итальянца, они, быть может, поговорят о футболе, о политике, но совершенно точно будут говорить о еде. Более того! Я наконец-то увидела воочию людей, которые на полном серьезе фотографируют свою пищу, именно что домашнюю, и потом в течение дня демонстрируют блюдо, пересыпая свою горделивую речь названиями тайных специй, и, понижая голос, уточняют секреты для избранных. Что интересно: чаще всего так ведут себя именно мужчины. Для итальянцев кулинария воистину искусство – переосмысление действительности через акт творения. Считается, что женщины, конечно, тоже могут, но «по-настоящему» – только мужчины. И теперь я уже улыбаюсь, когда вижу какого-нибудь атлета, рассуждающего с нежностью о достоинствах слабогазированной воды в рецепте оладушек. Или вот: страстный небольшой южанин, который, высоко подпрыгивая и потрясая в воздухе руками, рассуждает о колбасных шкурках. Не смейтесь, это серьезная тема!