Страница 29 из 33
Как и его мать (редчайший случай единомыслия между ними), император не терпел «якобинства» и склонен был усматривать проявления оного в любой мелочи, регламентируя форму и длину воротников, цвет обшлагов, отделку башмаков и способ повязывания шейных платков, то бишь галстуков (от нем. Halstuch – шейный платок). Не обошел он вниманием и женские моды, воспретив «ношение синих женских сертуков с кроеными воротниками и белою юпкою», очевидно приметив в них ненавистные для него цвета французского республиканского флага.
Изобретательность Павла при вмешательстве в частную жизнь не только подданных, но и приезжавших в Россию иностранцев не знала границ, причем провинившимся грозили самые строгие кары.
Когда в ночь с 11 на 12 марта 1801 года, по выражению поэта Г.Р. Державина, «умолк рев Норда сиповатый», в России, где политика испокон веку сродни циклическим явлениям природы, наступила очередная недолгая «оттепель» александровского царствования, коснувшаяся, разумеется, и мод. Обывателям вновь позволено было одеваться по своему вкусу. До следующих заморозков.
Троицкая площадь – лобное место
В петровские времена Троицкая площадь играла важную роль в жизни Петербурга: к началу 1720-х здесь находились главные правительственные органы – коллегии и Сенат, крупные торговые ряды, а кроме того – любимый храм царя, соборная церковь Святой Троицы. Появлялись они постепенно; в 1710-м была отстроена церковь, а тремя годами позже, по свидетельству А.И. Богданова, вдоль северной границы площади возвели «Гостиной двор, мазанковой… немалой величины в два апартамента. В нижнем были торговые лавки, а вверху кладовые анбары…»
Восточную границу обозначили построенные почти одновременно с Гостиным двором мазанковые коллегии, где помещались вышеназванные органы власти. С окончанием этих зданий Троицкая площадь, на которой, как пишет Богданов, «Государь… отправлял всякие торжества и виктории», приобрела устойчивые очертания. Вещественными знаками одержанных побед служили установленные в 1714-м перед крепостью Триумфальные ворота и сооруженная спустя шесть лет близ коллегий пирамида.
Все это (за исключением ворот) можно видеть на публикуемой гравюре А.Ф. Зубова 1720 года, запечатлевшей торжественный ввод взятых в плен шведских фрегатов. А 22 октября следующего года здесь с небывалым размахом началось празднование долгожданного мира со Швецией, положившего конец двадцатилетней Северной войне.
Но Троицкая площадь была не только местом отправления «викторий», но и публичных казней. Первая из них состоялась в августе 1710-го; тогда повесили двоих солдат и крестьянина, осужденных за воровство на пожаре торговых лавок.
А 8 декабря 1718 года на специально возведенном неподалеку от крепости эшафоте за приверженность царевичу Алексею были обезглавлены девять человек, замешанных в этом деле; их головы долгое время торчали на позорных столбах, а тела оставлены догнивать на колесах…
14 марта 1719 года та же участь постигла фрейлину царицы Екатерины Алексеевны – М.Д. Гамильтон, лишившую жизни трех своих внебрачных младенцев. В отличие от ранее казненных ее голова несколько десятков лет хранилась в банке со спиртом в одном из помещений Академии наук. 16 марта 1721 года на другом конце площади, перед окнами Юстиц-коллегии, за неумеренное казнокрадство был повешен сибирский губернатор князь М.П. Гагарин. Виселица с его останками, выставленными на всеобщее обозрение, переносилась с места на место.
Троицкая площадь в петровские времена
Наконец, в 1724-м, незадолго до смерти Петра, на Троицкой площади, перед коллегиями, состоялись две громкие экзекуции; об одной из них, над обер-фискалом Нестеровым, мы подробнее говорим в другом месте. Последняя при жизни государя казнь произошла на том же месте, что и предыдущая; о ней жителей Петербурга оповещали объявления, расклеенные на стенах домов: «1724 года, ноября в 15-й день, по указу его величества императора и самодержца объявляется во всенародное ведение: завтра, то есть 16-го числа сего ноября, в 10 часу пред полуднем, будет на Троицкой площади экзекуция бывшему камергеру Виллиму Монсу, да сестре его Балкше, подъячему Егору Столетову, камер-лакею Ивану Балакиреву – за их плутовство…»
Известно, что подлинной и основной причиной гибели злополучного придворного стали чересчур близкие его отношения с царицей, но об этом, само собой разумеется, в приговоре не говорилось ни слова. Преступников ожидали разные кары: если Матрена Балк и секретарь Монса Егор Столетов были наказаны кнутом, а Иван Балакирев (знаменитый шут) получил шестьдесят палочных ударов, то сам Моне лишился головы, которая вместе с головой фрейлины Гамильтон стала экспонатом Академии наук.
Похоже, что эта казнь стала последней из произведенных на Троицкой площади; в дальнейшем кровавые спектакли такого рода происходили на Сытном рынке. Именно там позднее окончил свои дни один из обвиняемых по делу Монса, Егор Столетов, не избежавший той же роковой участи, что и его хозяин, но за другие вины.
К концу 1730-х, после перевода коллегий и Гостиного двора в другие части столицы, Троицкая площадь лишилась былого административного и торгового значения, одновременно перестав быть и лобным местом. Она как будто погрузилась в долгую спячку, из которой в начале XX века ее вывели прокладка трамвайных путей и начавшееся лихорадочное строительство. Трудно поверить, что на месте нынешнего мирного сквера некогда стояли виселицы и эшафоты и лилась кровь из-под секиры палача. Но все это было…
Известно, что царь с крайней жестокостью карал за хищения, пытаясь крутыми мерами отбить у чиновников охоту набивать карманы за счет государственной казны. Особенно суров он был к тем, кто обманул его доверие.
Сложил голову на плахе
24 января 1724 года на Троицкой площади перед зданием мазанковых коллегий с утра толпился народ. Ему предстояло увидеть жестокое зрелище: смертную казнь четырех преступников. Еще девяти назначено было по пятьдесят ударов кнутом с последующим вырыванием ноздрей и ссылкой на галеры, а пятерых писцов и мелких канцелярских служащих ожидали не столь суровые наказания.
Особенность этой показательной экзекуции состояла в том, что большинство осужденных были людьми немолодыми, заслуженными, занимавшими заметные посты и, главное, далеко не бедными, что не мешало им воровать и брать взятки. Главной фигурой среди них, несомненно, являлся бывший обер-фискал Алексей Яковлевич Нестеров – дородный, седовласый мужчина почтенной наружности, в прошлом пользовавшийся большим доверием Петра I.
Должность обер-фискала, введенная царем в 1711 году вслед за учреждением Сената, предполагала наблюдение за правильным исполнением судебных дел и соблюдение казенного интереса. Обер-фискалу подчинялись провинциал-фискалы на местах, не подотчетные никому, кроме своего прямого начальника. Почти полная бесконтрольность этих должностных лиц породила массу злоупотреблений, что в полной мере подтвердилось на примере самого Нестерова: вместо того чтобы удерживать подчиненных от незаконных поборов, он обложил их данью в свою пользу, деньгами и натурой.
Общий ущерб, нанесенный им, превышал громадную по тем временам сумму 300 тысяч рублей. Вина проворовавшегося обер-фискала усугублялась тем, что при назначении на этот пост царь, во избежание соблазна запустить руку в государеву казну, щедро наградил его богатыми поместьями, но, как видно, это не помогло.
Тремя годами ранее на том же самом месте он велел повесить сибирского губернатора князя М.П. Гагарина, некогда одного из своих ближайших соратников. В немалой степени падению князя способствовали донесения обер-фискала А.Я. Нестерова, и вот теперь настал черед ему самому поплатиться головой за те же вины. Под высокой виселицей был сооружен эшафот, а позади него зловеще темнели четыре шеста и столько же колес с обитыми железом спицами.