Страница 28 из 32
Вскоре после того царица Дарья просила разрешения князя Цицианова, под видом страха от чумы, переехать в селение Мухран, принадлежащее родному ее внуку князю Багратиону-Мухранскому. Главноуправляющий хотя и предвидел, что она едет не на покой, а на исполнение каких-либо вредных замыслов и интриг, которых она не прекращала, но все-таки разрешил ей уехать. Он приказал, однако же, квартировавшему там с эскадроном Нарвского драгунского полка полковнику барону Уманцеву следить за всеми ее поступками.
Поселясь теперь в сердце Карталинии, Дарья обратила всю свою деятельность на князей карталинских, разглашая между ними через своих преданных разные нелепые слухи: что будто бы Баба-хан намерен послать в Грузию сильное войско, что лезгины, числом до 500 человек, уже у ворот мухранских и хотят увести ее в горы. Такие разглашения, поддерживаемые с другой стороны царевичами Юлоном и Парнаозом, оказывали свое действие на народ, «коего легковернее я не знаю в свете», писал князь Цицианов[156].
Буйные по своему характеру князья, не имевшие ни малейших средств к сопротивлению, ограничили свою деятельность съездами и совещаниями.
Двое князей Амереджибовых, отец и сын, по подозрению, что они имели сношение, личное и письменное, с царевичами Юлоном и Парнаозом, были взяты «под легкий присмотр», из-под которого успели уйти.
Не придавая никакого значения их бегству, князь Цицианов хотя и не приказал их ни преследовать, ни отыскивать, но должен был сознать, что происки царицы Дарьи, ее связи с князьями карталинскими и кахетинскими, были и будут причиною многих волнений и беспокойств в Грузии.
Поэтому скорейшее отправление Дарьи в Россию становилось необходимым, и князь Цицианов открыто говорил, что она рано или поздно, но должна будет оставить Грузию. Царица ехать не желала и противилась всеми средствами, возможными в ее тогдашнем положении. По ее приказанию было отправлено в Петербург к сыну ее царевичу Мириану анонимное письмо, писанное по-персидски, потому будто бы, что посылаемые по почте обыкновенные письма все распечатывали и читали. Неизвестный автор сообщал царевичу, что Дарья больна, ехать не может, и просил сына заступиться за мать. Как бы вскользь он упоминал, что поступки князя Цицианова заставили царевича Теймураза и до 500 человек князей и дворян удалиться за границу, «да и ныне многие непрестанно туда бегут»[157].
Находившийся в то время в Персии царевич Александр также хлопотал об оставлении в Грузии царицы Дарьи. Понимая очень хорошо, что с ее отъездом дело о восстановлении Багратионов окончательно рушится и что с удалением связующего звена появится раздельность интересов, Александр прислал князю Цицианову письмо на высочайшее имя, с просьбою не отправлять царицу Дарью в Россию, опасаясь, что она не перенесет этой поездки[158]. Он писал императору, что мать его «от старости и печали приведена в такую немощь, что не в силах встать со своего одра, а не то чтоб могла переехать Кавказские горы и следовать в столь далекий путь. Припадая, умоляю ваше величество, да не пожелаете безвременной кончины ее в дороге; клянусь всемогущим Богом, что мать моя ничего противного вам не делала и не в силах противиться вам. Воззрите милостиво и оставьте ее, чтобы по кончине она сложила свои кости со своим супругом».
Вслед за тем он прислал письмо князю Цицианову, в котором говорил, что и сам бы готов был приехать в Тифлис, но не делает этого, потому что не знает, какая участь его там ожидает, так как в письмах, полученных им от разных правительственных лиц, он ничего хорошего для себя не видит. По его словам, Кнорринг вовсе не отвечал на его письма, а граф Кочубей писал ему письмо, весьма неутешительное для будущей его жизни в России. Царевич обвинял даже самого князя Цицианова в том, что он не написал ему сам, а поручил это сделать князю Эрнстову.
Александр уверял, что при других обстоятельствах он никогда бы не отказался ехать в Россию, и сознавался, что настоящее положение его крайне незавидно, что жизнь на чужбине для него весьма горька, что причиною удаления его из Грузии был брат его, покойный царь Георгий, и что причину эту «описывать было бы продолжительно».
«Я вам и теперь докладываю, – писал он[159], – сообщите мне напрямик, какое мне будет от государя утешение, или милость, или содержание, и успокойте меня, выпустив из этой неверной земли и показав мне опять христианскую обедню и молитву[160].
Не подобает ни государю, ни России, чтобы я, будучи христианином и царевичем, странствовал по Татарии».
Князь Цицианов отвечал Александру[161], что он вовсе не имеет нужды скитаться и проживать в чужих землях, и если пожелает возвратиться и поехать в Россию, то будет принят с должным уважением. Главнокомандующий в то же время приглашал возвратиться в Грузию всех князей и дворян, удалившихся в Персию вместе с царевичами. Обращаясь к ним, как к соотечественникам, князь Цицианов обещал исходатайствовать полное прощение тем, которые возвратятся и не пожелают скитаться по чужим землям, а у тех, которые останутся в Персии, грозил отнять имения, никогда не впускать в Грузию, и тогда, писал он, «навеки лишатся отцы детей, а дети родителей».
Дворянин Захария Джораев вызвался доставить но назначению письма князя Цицианова и получил 100 руб. на дорогу. Впоследствии оказалось, что Джораев так охотно принял на себя эту комиссию потому, что был посредником в переписке царевичей Александра и Теймураза с царицею Дарьею, которой и привез четыре письма из Персии. Письма эти были отобраны прежде, чем они попали в руки царицы.
«Ваш сын Александр и внук Теймураз, – писали они в одном из писем[162], – целуем вашу милостивую к нам руку. Если изволите знать о нас, по милости Божией мы здоровы. Перед сим от нашего государя (шаха) получили мы весьма дорогие халаты; он изволит быть к нам очень милостив и паше дело с Божиею помощью устроится по вашему хотению; все вести о пас расскажет вам порознь Захарий…»
Отобранные письма у Джораева и беседы царицы с князьями в селении Мухран заставили князя Цицианова, в предупреждение могущих случиться новых беспорядков, напомнить Дарье о необходимости ее отъезда в Россию. Говоря, что к 15 сентября дорога будет исправлена и мосты на Тереке готовы, он просил царицу поспешить отъездом и уведомить его, когда полагает она выехать[163]. «Сия мера строгости, – писал князь Цицианов графу Кочубею[164], – хотя неприятна ни мне, ни ей, но тем не менее необходима».
Отговариваясь невозможностию выехать из Грузии, по причине болезни, царица писала князю Цицианову, что она не в силах встать с постели[165], «а если не могу встать и ступить ногою, – говорила она, – то ходить уже, конечно, не буду в состоянии; выше поясницы во мне действительно есть жизнь и душа, но ниже поясницы мое тело всячески лишено жизни и во мне уже никакого здоровья не обретается. В бытность мою здесь два раза, я доходила от этой болезни до такого положения, что едва избегла смерти. Не стало моего выздоровления, и что мне делать? Мои враги, уверявшие вас в великом посту, что я не больна, знаю, и теперь не перестанут наговаривать на меня. Дай Бог, чтобы и ваши враги, и мои находились в том положении, в каком нахожусь я, – сильнее этого я их не прокляну».
Царица упрекала князя Цицианова в том, что будто бы он, давши клятву не отправлять ее в Россию, не исполняет ее, и просила разрешить ей отправить посланного к императору Александру с просьбою об оставлении ее в Грузии.
156
Рапорт князя Цицианова Г. И. от 27 октября 1803 г.
157
Арх. Мин. внутр. дел. Дела Грузии, ч. II, 125.
158
Письмо царевича Александра Г. И. 1 июля 1803 г. из Тавриза. Арх. Мин. внутр. дел, ч. VII, 265. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. II, с. 157.
159
Письмо царевича Александра князю Цицианову 10 июля 1803 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. II, с. 158, № 285.
160
Рассказывают, что невозможность исполнения духовных христианских обязанностей была особенно тягостна для царевича Александра, и он несколько раз готов был покориться и ехать в Россию. Нам рассказывали очевидцы, что после последней персидской кампании царевич получил от нашего правительства новое приглашение отправиться в Россию. Ему обещано прощение, 10 000 руб. ежегодной пенсии и казенная квартира. Переговоры по этому делу шли успешно до тех пор, пока Александру не сказали, что ему дана будет казенная квартира. Едва только царевич услыхал об этом, как наотрез отказался ехать в Петербург. «Я знаю, – сказал он, – что значит у вас казенная квартира. Это тюрьма, в которой содержат преступников». И переговоры были прерваны (из рассказов Ширмазана Вартанова, лично знавшего царевича).
161
От 31 августа 1803 г.
162
От 5 июня Хроникона 491 (1803 г.). Акты Кавк. археогр. комиссии, т. II, № 161.
163
Письмо князя Цицианова царице Дарье 10 сентября 1803 г.
164
Письмо 5 октября 1803 г. Арх. Мин. внутр. дел, ч. VII, 261.
165
Перевод письма царицы Дарьи князю Цицианову 11 сентября 1803 г.