Страница 11 из 32
Когда в Петербурге получено было первое сведение о переговорах, начатых князем Цициановым с бакинским ханом, наше правительство сделало распоряжение о скорейшем отправлении в Грузию двух полков с Кавказской линии[40]. Поводом к тому было составившееся убеждение, что с горскими владельцами нет возможности поддерживать дружеские отношения одними договорами и что только одна сила могла удержать их в пределах покорности.
В самом деле, чего можно было ожидать от мнимого подданства всех дагестанских владельцев? Чем возможно было удержать от варварских обычаев народы, закоренелые в грабительстве? Не только простые договоры, но и жалованье не могло служить в этом случае обеспечением. Одна военная сила могла держать их в страхе и покорности. Они присягнули на верность подданства России; все, как мы видели, заключили с нами союзное постановление и клялись в верности, и тут же своими поступками нарушали клятву.
«Вражда есть пища и упражнение горских народов, – писал князь Цицианов императору Александру[41]. – Видя силу российского оружия, в Кавказе водворенного, они прибегают к нам, прося друг против друга помощи, и таким образом сами ходатайствуют о собственной своей гибели. Не смея одобрить пред человеколюбивым сердцем вашего императорского величества сию систему завоевания, должен сказать, что она необходима в настоящих обстоятельствах. Единое обеспечение астраханской торговли достаточно, чтоб подвигнуть к занятию западного берега Каспийского моря до местечка Сальян, не говоря уже о положении Грузии, которая требует неминуемо вернейших границ и распространения оных, для первоначальной уверенности и удобности к сообщению, по крайней мере до Каспийского моря».
Между тем князь Цицианов сообщил хану Бакинскому, что император Александр, соглашаясь, на основании заключенных условий, принять хана в подданство, не изъявил согласия оставить в руках хана смертную казнь. Главноуправляющий уведомил при этом Хусейна, что войска, назначенные для занятия Баку, прибудут туда вскоре. Одновременно с этим сообщением Ала-Верды-бек, при возвращении своем из Тифлиса, был задержан Мустафою-ханом Ширванским, который, проведав об искательстве Хусейн-хана, отнял от посланного все бумаги и под пыткою допрашивал, нет ли еще каких секретных поручений от главноуправляющего к бакинскому хану. Этот поступок шемахинского хана, имевшего в самом городе Баку многих приверженных людей и вследствие того большое влияние на хана, испугал последнего. Подстрекаемый окружающими, Хусейн не признал договора, заключенного Ала-Верды-беком, о чем и сообщил князю Цицианову, говоря, что постановление это заключено против воли его и что Ала-Верды нарушил данные ему наставления и полномочия[42].
Отказ этот в исполнении условий, только что заключенных, не мог вызвать энергических действий с нашей стороны. Князь Цицианов был бессилен для того, чтобы употребить в дело оружие и силою заставить бакинского хана исполнить постановления. Бывшая в распоряжении главноуправляющего флотилия наша на Каспийском море была так неисправна, что не могла тотчас выступить в море, а отделить часть сухопутных войск для действия против Баку было также невозможно. Поэтому князю Цицианову оставалось ожидать удобного времени к тому, чтобы силою заставить Хусейна исполнить заключенные условия. Зная коварство всех азиатских владельцев, петербургский кабинет принял довольно равнодушно известие об отказе бакинского хана и, приписывая главную причину проискам Мустафы-хана Ширванского, поручил князю Цицианову стараться склонить последнего ко вступлению в подданство России, так как, по соображении хода дел и по мнению нашего правительства, покорение Шемахинской провинции должно было служить преддверием для занятия Баку[43].
Глава 3
Прибытие князя Цицианова в Тифлис. Отправление лиц грузинского царского дома в Россию. Письмо царевича Юлона к Цицианову и ответ на него. Отправление царевичей Вахтанга и Давида. Бегство из Тифлиса царевича Теймураза. Письмо к нему князя Цицианова. Обстоятельства вынуждают отправить силою царицу Марию (или Мариам) в Россию. Распоряжения к ее вывозу. Убийство генерала Лазарева. Отправление царицы в Воронеж и заключение ее в монастырь. Письмо царицы к императору Александру I
Сдавши начальство на Кавказской линии генерал-лейтенанту Шепелеву, князь Цицианов 20 января 1803 года отправился в Тифлис, где предстояла ему крайне щекотливая деятельность уничтожить интриги лиц царской фамилии, простиравшейся вместе с родственниками и свойственниками до 90 человек обоего пола.
Рассказывая о состоянии Грузии при последних царях, мы имели случай видеть те грабежи и притеснения, которым подвергался народ от царевичей и царевен, не повиновавшихся царской власти и враждовавших между собою.
После смерти Георгия вопрос о престолонаследии вызвал интриги лиц царского семейства, как между собою, так и среди народа, который они подговаривали в свою пользу, волновали и в то же время грабили и притесняли. Грузины искали спокойствия, желали подданства России, а царевичи старались противодействовать этому и восстановить их против нашего правительства. Борьба партий вызвала волнения, которым князь Цицианов хотя не придавал большего значения и не называл их, подобно Коваленскому, бунтом, но не мог не признать, что единственным средством прекратить эти волнения и водворить спокойствие в Грузии было отправление в Россию всех членов царского дома.
Такое удаление, хотя бы и временное, вызывалось желанием блага грузинскому народу и было вместе с тем согласно с видами нашего правительства, полагавшего «усилить меры к вызову в Россию царицы Дарьи и прочих членов царского дома, коих присутствие в Грузии всегда будет предлогом и причиною неприятельских партий»[44]. Дело это казалось тем более легким, что царица Дарья сама заявляла готовность ехать вместе с дочерьми в Россию, но готовность эта, как увидим ниже, была только на словах, а не на деле.
В августе 1802 года Дарья писала императору, что давно желала отправить к нему просьбу о разрешении ей ехать в Россию, но что этому мешал будто бы караул, «приставленный в самом доме моем». Жалуясь на свое положение, царица писала, что если она не удостоится лично «поклониться» императору, то такое несчастное и оскорбительное состояние может повергнуть ее в гроб[45]. Не довольствуясь этим заявлением, Дарья отправила одновременно письма императрицам Марии Феодоровне, Елисавете Алексеевне и князю Куракину, которого просила употребить свое содействие к скорейшему вызову ее в Россию. «Сим одолжите меня навсегда, – писала она, – облегчите наложенную на мне несказанную печаль и заставите быть всегда вам благодарной»[46].
Жалобы на притеснения и установленный за нею присмотр были конечною целью письма, а между тем в Петербурге верили в чистосердечное желание царицы выехать в Россию. Император Александр с свойственною ему деликатностью и предупредительностью торопился сообщить царице, что князю Цицианову повелено предоставить ей все средства и удобства к предстоящему путешествию. «Нахожу совершенное удовольствие, – писал император[47], – снова уверить вашу светлость, при сем случае, что мне приятно будет видеть вас в столице».
Желая вместе с тем показать свое расположение к царевичам, бывшим в Санкт-Петербурге, император простер свое внимание до того, что приказал передать в Каменноостровском театре ложу в постоянное распоряжение царевичей[48].
40
Письма князя Кочубея князю Цицианову 26 апреля 1803 г. Арх. Мин. внутр. дел по департаменту общих дел. Дела Грузии, ч. II.
41
От 26 марта 1803 г. Т. А. К. Н.
42
Рапорт князя Цицианова Г. И. 19 июля 1803 г. Арх. Мин. иностр. дел, 1-10, 1803–1806, № 2.
43
Депеша канцлера князю Цицианову от 23 сентября 1803 г. Арх. Мин. иностр. дел.
44
Журн. Госуд. совета 1 сентября 1802 г. Арх. Мин. внутр. дел по департ. общих дел. Дела Грузии, ч. II.
45
Письмо царицы Дарьи от 30 августа 1802 г. Арх. Мин. внутр. дел. Дела Грузии, ч. VII.
46
Письмо ее же князю Куракину от 22 августа 1802 г. Арх. Мин. иностр. дел, II – 7, 1801, № 2.
47
Обе императрицы также писали, что им будет весьма приятно видеть царицу Дарью в Санкт-Петербурге. См. Арх. Мин. внутр. дел. Дела Грузии, ч. VII.
48
Отношение графа Кочубея князю Цицианову от 21 декабря 1802 г. Арх. Мин. внутр. дел.