Страница 46 из 49
Простояв трое суток на одном месте, Ираклий возвратился в Тифлис. Это возвращение показало, что нашим батальонам нечего рассчитывать на содействие туземных войск и что вся тяжесть защиты Грузии от внешних врагов лежит на русских войсках. Борьба с грабителями не представляла бы особых затруднений, если бы наши войска могли находить продовольствие на пути следования, но они ощущали недостаток в пище, даже когда оставались на месте.
Необходимый для продовольствия войск хлеб грузинское правительство брало у жителей бесплатно и этим заставляло их прятать свои запасы в земле. Это обстоятельство вынудило князя Потемкина отправить в Грузию провиантмейстера Козлянинова, которому поручено было заготовить столько провианта, чтобы наши войска не нуждались в довольствии[317].
«Каждый земледелец, – писал ему князь Таврический, – охотно повезет к вам остатки своего запаса, если будет уверен, что продаст оные сходною ценой без затруднения и остановки и получит за то чистые деньги. Старайтесь передать им сии мысли и утвердить их в оных непременным своим поведением».
Между тем Ираклий уверял, что в Грузии достаточно запасов для значительного числа войск, и вновь просил помощи, так как, по полученным им сведениям, лезгины собирались вторгнуться в Грузию и совершить масштабный грабеж. Сулейман-паша призвал к себе Омар-хана Аварского и, снабдив его деньгами, обещал еще больше, если тот будет поступать по его советам[318]. Жадный до денег, Омар-хан всегда вел переговоры с несколькими людьми и, получая от них подарки, был временным другом того, кто больше давал. Он принял предложение Сулеймана и явился в Ахалцих с 7000 лезгин, передовые партии которых почти ежедневно вторгались в Грузию. Одна из таких партий пробралась почти до самого Тифлиса и в нескольких верстах от города угнала 300 лошадей. Царевич Георгий преследовал грабителей, но безуспешно. Царь просил Сулеймана не принимать к себе лезгин и запретить им вторгаться в его пределы. Сулейман отвечал, что готов исполнить просьбу, если царь даст слово не требовать в помощь русских войск, не примет артиллерии, пожалованной ему императрицей, и не будет прибегать к содействию русских для отражения своих врагов. Если Ираклий согласится исполнить эти требования, Ахалцихский паша обещал испросить у Порты утверждение его владыкой Ганжи, Эривани и многих соседних с Грузией земель[319]. Царь отвечал, что, находясь под покровительством России, не может вступать ни в какие переговоры в обход императрицы. Результатом такого ответа было появление лезгинских партий в разных пунктах: на р. Алгет в 30 верстах от Тифлиса, у Мцхета, у замка Карели, близ Дигома, у Сурама и пр.
Разорение селений и новый увод пленных вызвали со стороны нашего правительства требование, чтобы Порта запретила паше Ахалцихскому содержать лезгин и направлять их на территорию Грузии. Императрица повелела нашему посланнику в Константинополе Булгакову[320] письменно предъявить турецкому министерству, «что мы не можем взирать равнодушно на молчание и медление Порты в справедливых наших требованиях, а потому указали вам объявить, что, буде Порта оставит сего пашу без наказания и смены за его дерзкие поступки пособием лезгинам прикоснуться к границам подданного нашего царя Карталинского, мы в полном праве себя почитаем и, конечно, не преминем употребить силы наши на помянутого нарушителя покоя между двумя державами и упорство Порты вменим в сущее небрежение ее быть в добром с нами согласии. Как скоро только кто из министерства отзовется с каким-либо непристойным изражением (выражением) относительно подчиненности нам земель карталинских, вы решительно скажите, что ежели он делает подобные изъяснения именем Порты, то мы признаем их за сущее нарушение дружбы и самые неприязненные действия, к каковым причисляем мы сохранение близ границ начальника беспокойного и попущение ему, столь явно оказываемое.
Разговаривая с министрами и людьми, в делах силу имеющими, сами ли или через приятелей ваших старайтесь внушить им, что затруднения подобные не принесут ни Порте доброго плода, ни самим правителям дел пособия в прочном сохранении их, ибо, истоща терпение наше, не обойдемся мы, наконец, без крайних мер, а неминуемые из того бедственные последствия, ни на чей счет, как на их собственный, отнесутся».
Пока повеление императрицы достигло Булгакова и он вел переговоры с Портой, Сулейман-паша распустил слух, что султан прислал ему множество подарков и 44 000 червонных для раздачи азербайджанским ханам и дагестанским старейшинам, чтобы они действовали против Грузии. При этом говорили, что Омар-хан Аварский вторгнется в Кахетию, сам Сулейман – в Карталинию, а азербайджанские ханы – со стороны Ганжи и татарских провинций.
Слух этот и план врагов Грузии крайне беспокоил Ираклия. «Поистине объявляем, – писал он П.С. Потемкину[321], – что таковой опасности, какой ныне Грузия подвержена, никогда не бывало; и после смерти великого шаха Аббаса такого разорения не было, как ныне. Ваше превосходительство видите, как нам, так и царству нашему весьма нужно ваше вспомоществование».
Ираклий просил, не ожидая разрешений из Петербурга, поторопиться с присылкой помощи и поступить согласно трактату хотя бы для того, «чтобы толикие безвинные христианские души не потерпели за верность ее величеству. Дайте им спасение, да не возгласится в свете слово, что во время великой Екатерины и по соединении с Россией Грузия исчезла.
Если вы знаете, что чрез падение царства Грузинского Российская империя будет иметь пользу или прибыль, то как вам угодно, так и поступите. Дайте такую помощь, чтобы (Грузия) противиться могла против неприятелей. Если помощи не будет, то вторично просим для Бога дать нам справедливый (откровенный) ответ, чтобы толикое число христианских душ вечно не потерпели. И того довольно, что прошлого и третьего года потерпела Грузия».
Категорически поставленный вопрос заставил наше правительство снова требовать от Порты, чтобы она запретила пограничным правителям производить вторжения в Грузию. Екатерина II поручила Булгакову вновь подтвердить турецкому министерству, что пределы владений грузинского царя «суть границы наши и что прикосновение к ним удостоверит нас в полной мере в нежелании Порты сохранять с нами мир и спокойствие». В случае согласия турецкого правительства исправить ошибки и восстановить дружественные отношения императрица уполномочила Булгакова[322] заверить Порту, что мы никогда не стремились к войне, «да и не имели бы ее с Портой, если бы турки сами к тому не побудили, что и теперь от них зависит сохранить мир, оставаясь спокойными и не подкрепляя ни прямо, ни косвенно своевольства тамошних народов, что распространение торговли, на обе стороны выгодной, сопряженное с мирным и согласным с соседями пребыванием, мы, конечно, предпочитаем всякому завоеванию, не имея в сем последнем нужды по пространству и величеству империи нашей».
Считая преждевременным открыто вступать в неприязненные отношения с нами, Порта отправила Сулейману строгое приказание не подавать никакого повода к столкновению с Россией, но в то же время сама втайне готовилась к открытию военных действий. В Поти прибыли два военных и 15 транспортных судов, нагруженные значительными боевыми и продовольственными припасами. Как в этом городе, так и в Батуме турки выгружали артиллерию и построили укрепление между рекой Рион и озером Палеостом. Для этих работ были присланы из Константинополя четыре иностранца. Построив укрепление, они обучили 60 турок действиям при орудиях. Ходили слухи, что в Анатолии сосредоточено 35 000 турок и что в Ахалцих прибыл капиджи-баша, которому поручено собрать в окрестностях этого города 12 000 лезгин.
317
Ордер Козлянинову 23 марта 1786 г., № 48.
318
Рапорт Бурнашева генералу Потемкину 18 апреля 1786 г.
319
Рапорт Бурнашева генералу Потемкину 31 мая, № 18. Надо заметить, что Ганжа и Эривань принадлежали Персии, а не Турции.
320
В указе от 17 апреля 1786 г., Арх. кабинета, ев. 442.
321
В письме от 6 августа 1786 г. Госуд. арх. XXIII, № 13, папка 51.
322
В рескрипте от 8 августа 1786 г. Арх. кабинета, св. 442.