Страница 13 из 30
При необыкновенной белизне и нежной, розовой прозрачности тела, природа наделила абазинок черными кудрями и черными глазами, опушенными длинными и мягкими ресницами. Турки, скупая горских красавиц, предпочитали всем другим абазинок и черкешенок.
Наружность мужчин, как и всех горцев Кавказа, приятна: они смуглы, худощавы и черноволосы; выражение лица их всегда умное, смелое и доброе. Глаза живые и быстрые, получающие, в минуту гнева, какой-то особенный блеск, который, при смуглости лица, часто обезображенного вспышкою гнева, придает их взгляду особую страстность.
Женщины в Абхазии, как и везде, гораздо чистоплотнее и опрятнее мужчин. Исполняя все полевые и черные работы и занимаясь всем домашним хозяйством, абхазки одеты в чистое ситцевое платье, покроем своим подходящее к европейской одежде, и белые покрывала.
Абазины вообще не имели привычки скрывать своих женщин, но в Абхазии помещики и князья, придерживаясь магометанского обычая, скрывают своих жен от постороннего глаза и показывают даже и врачу ручку своей больной жены не иначе как сквозь прорезанное в ширме отверстие. Жены же простых крестьян показываются довольно свободно, а молодых девушек и вовсе не прячут.
Незамужние женщины у крестьян не закрывают свои лица и черные острые глаза; а замужние хотя и обязаны закрываться, но, при встрече с мужчиною, показывают только желание прикрыть себя платком или руками, но на деле не исполняют и этого. Все женщины заплетают волосы в косу и повязывают голову платком; носят шали или греческие курточки и обуваются в аккуратно сшитые чувяки собственной работы. Женщина-абхазка ловко ездит верхом на мужском седле, потому что об экипажах, кроме своей неуклюжей двухколесной арбы, абхазец не имеет понятия.
Красивых женщин в Абхазии мало, и они вообще весьма скоро старятся. В них нет грации, деликатности, нежности и свободы. От тяжелых работ, которые исполняет женщина в домашнем быту, она огрубела, а постоянно висящая над нею власть мужа, который имеет право над женою жизни и смерти, сделала во всех ее движениях и поступках что-то робкое, нерешительное.
В прежнее время турки в большом числе вывозили абхазских женщин, и вывезли лучшие типы. На долю абхазца осталась посредственность, весьма скоро стареющая. Старухи, с своими пронзительными черными глазами, морщинами, горбатым носом и отвислыми грудями, похожи на ведьм, в полном значении этого слова. Подобно черкесам, абхазцы сжимают грудь молодых девушек особым корсетом, причем две деревянные дощечки, не снимаемые ни днем ни ночью, давят на молочные железы и, препятствуя их развитию, делают то, что у абхазских взрослых девушек грудь плоска, как у мальчика, а с выходом ее замуж грудь весьма некрасиво отвисает.
В Абазии девушки не носили такого корсета и потому отличались особой стройностью стана, но и в Абазии красота женщины скоро отцветала. Тринадцать или четырнадцать лет были полной порой их расцвета, и в это время они выходили замуж. С двадцати лет они уже увядали, а в двадцать пять лет делались старухами.
Несмотря на некоторую наружную свободу, предоставленную женщине, она в полном смысле раба своего мужа и в крестьянском быту выполняет все тяжелые работы. Как в Абазии, так и в Абхазии одинаково смотрят на женщину, которая, в глазах мужа, не более как старшее в доме рабочее животное, о котором можно гораздо менее заботиться, чем о лошади. Женщина не знает ласк ни мужа, ни сыновей, которые по большей части со дня рождения отрываются от груди матери и отдаются на воспитание в чужие руки, в чужой дом и даже вне своей родины. Чувство сыновней любви не может развиться в таких детях, и она не известна абхазцам. Жена не может вступать с мужем в разговор, пока ее не спросят; не имеет права сидеть при нем, и при постороннем лице не получает даже от мужа непосредственных приказаний, а всегда через кого-нибудь другого. Услыша голос мужа издали, она обязана выйти к нему навстречу и ожидать его стоя, держать его коня, расседлать и присмотреть за ним. Мужчина, при всяком удобном случае, старается показать перед женщиною свое высокомерие и гордость, но сознает ее физическую слабость и старается угодить ей. Справедливость требует сказать при этом, что гнет женщины был скорее нравственный, чем физический. Домашняя жизнь туземца тиха, и со стороны мужа, как сознающего свою силу, было полное снисхождение; муж никогда не прибегал к побоям или ругательствам жены, и с подобными недостойными сценами семейная жизнь абхазца не была знакома. Несмотря на то что женщина проводит всю свою жизнь под гнетом мужа, удивительная чистота нравов есть принадлежность женщины всех племен абхазского народа. Ни рабство, ни тяжкие труды не могут заставить жену забыть свой долг и изменить мужу. Подобная измена влечет за собою или смерть от руки мужа, или продажу в неволю. Если где и встречается измена, то в приморских местечках, где всегда находятся такие почтенные старушки, которые помогают своим приятельницам водить за нос мужей. Абхазцы, впрочем, далеко не равнодушны к подобным интригам. Видимо или наружно холодный к прелестям своей жены до тех пор, пока она верна, туземец воспламеняется, когда проведает об ее интригах, и мстит жестоко соблазнителю, а жену наказывает еще строже.
В нравственном отношении женщина стоит все-таки неизмеримо выше мужчины. Последний знает это, и, несмотря на то что оказывает презрение женщине, он внутренне гордится ее нравственной чистотой.
По существовавшим в Абхазии законам о наследстве женщина не участвовала в доле при дележе имения, которое переходило или к сыновьям, или, за неимением их, родственникам мужского пола. Дочери умершего получали до выхода замуж пропитание от братьев или родственников покойного, смотря по тому, к кому перешло наследство. Последние, вместе с тем, были обязаны, при выходе девушки замуж, дать ей приданое.
Не связанный никакими особенными понятиями о религии, абхазец видит в браке средство избавиться от труда и передать его жене. Смотря исключительно с этой последней точки зрения, в Абхазии существует обычай не жениться на девушке, а держать ее вместе с тем в доме как жену. Мужчина, с дозволения родителей, берет к себе их дочь, живет с нею как с женою, но женится на ней только тогда, когда она выкажет свои способности быть хорошей хозяйкой. Такое испытание может продолжаться год и более. Хотя большинство абхазцев, в строгом смысле, и не принадлежат к христианскому вероисповеданию, они все-таки не придерживаются многоженства, а ограничиваются одной женой. Бывают случаи семейной жизни с двумя женами, но тогда вторая жена поступает в дом не иначе как с согласия первой, которая и остается хозяйкой в доме.
Обычай не позволяет абхазцу говорить родителям о своем желании вступить в брак; скромность же запрещает самому искать себе невесту или объясняться с ней. Молодой человек поверяет тайну желания жениться одному из своих родственников, или же родители или родственники молодого человека сами выведывают от него эту тайну.
– Не пора ли такому-то жениться? – спрашивают они своего сына через родственника.
Получив согласие, родители стараются приискать невесту. Если она в одной деревне, то желающий жениться, зная ее хорошо и встречаясь на гуляньях и народных праздниках, заявляет родителям, нравится ли она ему или нет. Если же невеста живет в другом ауле, то молодой человек отправляется туда под видом путника. Он старается прийти в дом родителей невесты поздно вечером, под видом запоздалого гостя, которого, по установившемуся обычаю гостеприимства, принимают со всем радушием, не спрашивая, кто он, куда и откуда идет.
Подобно прочим горским племенам, абхазцы строго соблюдают обычай гостеприимства. Избыток свободного времени развил в мужском населении пристрастие к разгульной, бродяжнической жизни. Абхазец не засиживается дома, а беспрестанно переезжает от родственника к знакомому и обратно. Эти-то переезды послужили к развитию обычая гостеприимства. Гостю, хотя бы он был преступник, нельзя было отказать в гостеприимстве, и нельзя было выдать его преследовавшему, несмотря ни на какие требования. Абхазец, защищая в этом случае гостя, скорее сам станет преступником, чем нарушит народный обычай. Владетель и тот не имел права требовать нарушения традиции и выдачи преступника. Он мог только приказать удалить его из пределов своих владений, и то туда, куда преступник сам пожелает.