Страница 28 из 30
– Прежде сего наши государи, – говорил Безюрк, – были всегда в дружбе и добром согласии между собою, но с некоторого времени злые люди поселили между ними вражду. Мы знаем, что граф Иван Васильевич Гудович, когда и прежде был на линии, всегда покровительствовал персиянам, и наши купцы всегда возвращались с благодарностью и похвалою о нем. Я удивляюсь, однако же, почему граф, отправляя вас к Мирза-Шефи, не написал ни слова ни к шах-заде (Аббас-Мирзе), ни ко мне. У нас также принято за правило, чтобы лица, отправляемые к государю императору, не проезжали мимо графа, а шах-заде – наследник престола, и весь здешний край поручен его управлению. Не знаю, чему приписать, что граф не подумал об этом и не написал нам ни слова. Князь Цицианов иногда писал мне сам или через других поручал слова; я отвечал ему точно так же.
Степанов не мог объяснить причины столь важного, по мнению Безюрка, упущения со стороны главнокомандующего, а между тем визирю очень хотелось знать, с каким именно поручением он отправлен в Тегеран.
– С чем вы приехали? – спрашивал он русского посланного. – Если с одним письмом к Мирза-Шефи, то я так и должен доложить шах-заде; если имеете какие словесные поручения к наследнику, то также должны мне сказать, какие именно.
Степанов отвечал, что никаких поручений к Аббас-Мирзе не имеет и отправлен только с одним письмом к визирю Баба-хана. Безюрк не верил.
– Неужели же вы, – говорил он, – будучи адъютантом столь великого человека и служивши прежде при князе Цицианове, отправлены только с одним письмом? Этого быть не может. Вы не курьер, чтобы с одной бумагой скакать. Вас граф так не пошлет, да и я бы в таком случае не позвал бы вас к себе и не посадил бы.
Степанов подтвердил свое прежнее показание и уверял Безюрка, что не имеет никаких поручений к наследнику. Предполагая, однако же, что цель посылки имеет важный политический характер, визирь надеялся окольными путями и продолжительною беседою выведать тайну.
– Полковник Карягин сказывал ли князю Цицианову, – спрашивал Безюрк, – что шах-заде посылал ему хлеб и что он дал нам письмо, с обязательством через три дня вступить в нашу службу? Или русские думают, что мы не могли его истребить? Неужели вы думаете, что, если бы мы хотели, не могли разорить Карабага, Ганжи и Грузии?
Мирза-Безюрк говорил долго, расспрашивал много, но, не добившись ничего положительного, отпустил Степанова, обещая представить его Аббас-Мирзе. Прошел следующий день, день нового года, а Степанов все-таки не был представлен. Вечером к нему пришел тот же Безюрк и имел продолжительный разговор, не имевший, впрочем, даже и второстепенного значения.
– Хорошо ли, – начал он, – если посланник уезжает скоро? Наши обычаи таковы, что он должен видеть начальников, себя показать, как им, так и народу, дабы знали все, что он за человек. Между нами есть разница: у меня одна шапка, а у вас другая; у меня одеяние, а у вас – другое; вы сидите на стуле, а я на полу. Если у нас, против вашего обыкновения, замечаете, что недостаточно, – извините.
Касаясь политических дел, Безюрк старался выставить блестящее положение, в котором, по его словам, находилась Персия.
– К нам едет, – говорил он, – турецкий посланник с большими подарками, а другой, наш, возвращается из Франции.
Нас уведомляют, что из Франции, кроме того, едут к нам два посланника, чтобы одному всегда находиться при шахе, а другому при шах-заде, но скоро ли они будут – не знаем. Для меня удивительно, что французы, пока мы были дружны с вами, никогда не присылали к нам ни одного человека, а теперь, когда мы с вами в несогласии, они присылают к нам посланников.
Мы прежде воевали, – продолжал он, – и с турками и с вами. Слава богу, теперь с ними помирились, и если Бог захочет, то и с вами по-прежнему будем. С англичанами мы сохраняем приязнь и даже половину Индии уступили им, чтобы только не раздражить существующей дружбы. Французов никогда мы не сравняем с русскими. Разве я не знаю, что они убили своего государя, побили попов и разграбили церкви; возвели Бонапарте и его поддерживают, надеясь на его счастье и храбрость. Нам известно, что государь ваш природный и происходит от рода царей, а Бонапарте человек вчерашний. Я на французского посланника не променяю вас, ибо у них правды никогда не бывает. Люблю я русские законы, они тверды: как от Петра Великого положено, так и идет. У нас совсем напротив: после смерти шаха сын никогда не наследует, а, обнажая саблю говорит: «Я хочу заслужить престол», и чья сабля вострее, тот и прав, малый великого не боится. Худо, худо наше обыкновение, я знаю.
Пользуясь длинными вечерами, Мирза-Безюрк, по его собственным словам, хотел войти в подробные объяснения с Степановым и продолжал:
– Никогда ни шах, ни шах-заде не приказывали бакинскому хану коварным образом убивать князя Цицианова. От великих людей может ли последовать такое приказание? Ваш начальник также не приказывал майору (Лисаневичу) убивать Ибрагим-хана, но, конечно, как тот, так и другой сделали это из боязни.
Зная из предыдущих сношений, что русское правительство в основание мирных переговоров положило требование, чтобы реки Кура и Араке были установлены границами между двумя государствами, Безюрк старался убедить Степанова, что требование это будет невыгодно для России.
– Там, за Араксом, – говорил он, – живет народ мерзкий, коварный, от которого мы сами никакой пользы не видели. Вас просил Насим-бек и Джевад-хан (ганжинский), чтобы вы приблизили к ним свои войска, но были ли они верны? Первый изменил и ушел, а последний дрался. Селим-хан не просил ли у вас прислать помощь и защиту? Он присягнул, а что потом сделал? Ибрагим-хан ездил к вам на Курак-Чай и присягнул, но был ли верен? Сурхай-хан столько раз на вашу и на нашу сторону передавался; к нам прислал, клялся в верности и обещал войско. Прошлого года мы к нему денег послали до миллиона. Эриванский хан сколько просил князя Цицианова прийти с войском, но, когда пришли вы, что с вами сделал? Со вступления вашего в Грузию сколько вы потеряли людей, сколько казны и какую получили от того пользу?
Не уполномоченный вступать в какие бы то ни было объяснения, Степанов не мог отвечать на многочисленные вопросы Безюрка, и визирю наследника не оставалось ничего более, как прекратить свои посещения. Уходя, он снова обещал Степанову представить его Аббас-Мирзе и не задерживая отправить в Тегеран. 2 января наследник ездил на охоту, а на следующий день отправлял курьера к отцу, был занят делами и потому будто бы не мог принять русского посланного; наконец, 4 января свидание состоялось.
– Из России приехал посланник к услугам вашим, – проговорил чиновник, вводя Степанова к Аббас-Мирзе.
– Граф Иван Васильевич Гудович, – сказал вошедший, – посылая меня в здешний край, приказал явиться к вам, отдать поклон и пожелать здравия.
– Хош-келды, – отвечал Аббаз-Мирза.
Степанов поклонился.
– В добром ли здоровье? – спросил наследник.
– Слава богу.
– Здоров ли граф?
– Здоров.
– Имеете ли известие о здоровье императора Александра?
– При отъезде моем из Грузии слышал, что, к счастью нашему, здоров.
– Великий император! Великий император! – пробормотал несколько раз Аббас-Мирза. – Более его и лучше нет.
Аудиенция была окончена. Аббас-Мирза просил Степанова в случае нужды обращаться к нему не стесняясь; он поручил Безюрку устроить его как можно лучше, и если пожелает, то отправить в Тегеран. Степанова содержали очень хорошо; к нему приставлена была тьма прислуги, поминутно спрашивали, не желает ли он музыкантов, танцовщиков, и присылали разных чиновников, чтобы занимать и развлекать его[167]. Такая предупредительность простиралась только до тех пор, пока он не заявил своего желания ехать далее и не высказал Безюрку просьбы отправить его в Тегеран как можно скорее. Отговариваясь тем, что ни один посланник к владетелю персидских провинций не может проехать в Тегеран без предварительного сношения с наследником, Безюрк отказывался отправить Степанова далее. Визирь просил его донести о том графу Гудовичу и просить, чтобы он сообщил, с каким именно поручением отправлен посланный в Мирза-Шефи. При этом Безюрк сначала намекнул, а потом сказал прямо Степанову, что главнейшей причиною задержания его в Тавризе было ожидание подарков как наследнику, так и ему, визирю. Корыстолюбивый персиянин, не стесняясь, говорил, что такие подарки со стороны посланных всеми приняты и необходимы.
167
Дневник Степанова. Арх. Минист. иностр. дел, 1 – 10, 1806–1814, № 3.