Страница 2 из 13
Втянув живот, Дышло прыгнула в купель, и мужичок взвился в поднявшейся волне.
– Ой, простите, – сказала поэтесса, суча под водой руками и ногами.
Он не ответил, продолжая угрюмо мучить глазами ее наготу. Времени было мало, и Дышло постаралась сосредоточиться на ощущениях, но в ванне сидел мудрец, над головой нависала очередь, – чувства проходили мимо. Поэтесса запомнила только, что вода была очень чистой и холодной. Она снова втянула живот, выбралась из купели и сказала:
– Очень чистая и холодная вода.
Завернулась в полотенце, поднялась на холм и оттуда огляделась. Очередь тучных тел лежала в лесу сморщенным червем и медленно всасывалась в церковку купели. Вдаль убегала ЛЭП, широкой просекой распарывая чащу. На холме было хорошо и одиноко. Дышло вытащила из сумки блокнот и настроилась на стихотворение.
Рука по привычке снимала экспромт, так же, как многократно делала это раньше, но Дышло впервые почувствовала сопротивление рождающимся словам. После каждой строчки она медлила, гадая, что же идет не так. Стихотворение выходило легковесным и глуповатым. Поэтесса задумывалась о том, что надо бы зачеркнуть плохие стихи, но рука все равно продолжала писать, потому что раньше никогда не исправляла написанное.
– Ну и глупость, – сказала Дышло и перечитала. – Ну и ерунда.
Ведь всегда такие стихи писались, подумала она. Для газеты пойдет. Но для себя? Они же неправильные!
На холм взбирались покрытые гусиной кожей голые женщины. Еще издалека они заметили блокнот в руке поэтессы и обрадовались. У Дышло желания демонстрировать им произведение не было. Она положила блокнот в сумочку и озорно пританцевала, чтобы рассеять их внимание. Это не спасло.
– Написала? – спросили у нее.
– Написала, – не смогла она соврать.
– Читай.
Они повесили полотенца на плечи и выстроились в ряд. Поэтесса нехотя вынула блокнот и зачитала. Реакция была такой же, как и на прошлые стихи. Хлопнуло несколько аплодисментов, блики радости осветили группу.
– Шедевр, – безапелляционно сказала Дуванчик.
– Прекрасные, удивительные строки, – согласилась с ней Бенько.
Поэтессе их интонация показалось несколько натянутой. Она решила, что подруги хвалят просто по привычке. Неискренние комплименты еще больше подавили ее.
4
Спустившись с солнечного балкона, экскурсия поехала дальше.
Ребенок Бенько пилил ножичком кресло перед собой.
– Что ты делаешь? – отняла у него оружие Дышло. – Нельзя!
– Если я вас похвалила, – сказала Бенько, – то это не значит, что я разрешила вам воспитывать моего ребенка!
Что это за “я вас похвалила”? – возмущенно думала поэтесса. – Зачем это сказано?
Ехать было недалеко – только разогнавшись, автобус встал.
– Вот и цель нашего путешествия, – доложила Дурович. – Великий Свято-Успенский монастырь.
Растрепанные и слабые после купания, пассажиры вышли на песчаную обочину. Накрыв глаза тенью, Грибнюк спросила:
– А когда мы будем кушать?
– У нас заказан стол в закусочной, – вежливо сообщила Дурович. – Покушаем после того, как рассмотрим все достопримечательности.
– Скорей бы, – сказала Грибнюк.
Дурович подвела отару к воротам в монастырь и раздала платки.
– Заходим гуськом! Не душимся! – велела она, когда экскурсия раздавилась о ворота.
Нагулявшись по монастырю, экскурсанты собрались на лужайке с видом на весь ансамбль. Дурович начала рассказ.
– Сейчас мы увидим главную святыню этих мест. Чудесную икону божьей матери. Икона нерукотворная, необычайно маленькая и благостная. В 1470 году она явилась под обычным деревом в белых потоках прекрасного неземного сияния. В честь ее появления соорудили деревянный храм, который, однако, вскоре сгорел. Вместе с ним сгорела и икона. Тогда возле руин храма возникла странная дева невыразимой красоты, которая снова принесла людям икону. Люди очень обрадовались и на второй раз поместили святыню в каменный храм…
Рассказ приостановился, потому что деревенские комары беспощадно терзали Дурович, и она вынуждена была некоторых убить. Экскурсанты тоже страдали от свербящих ран и махали на комаров выданными у входа платками. Все комары, как и их жертвы, были странствующими женщинами, оставившими своих мужей сидеть в безопасности.
– Ну ладно уже, хватит, – сказала Грибнюк, воспользовавшись паузой. – Пойдемте скорей смотреть на икону!
Экскурсанты подняли на знамена ее лозунг и пошли в главный собор. Внутри собора их встретил обходительный священник с двумя семенящими служками за спиной. Он сам провожал каждого посетителя к иконе и заставлял ее целовать. Дышло оробела в атмосфере величия и строгости, и когда священник взял ее за руку и повел к святыне, забыла саму себя. Поднявшись по ступеням, она неловко опустила губы в бликующее стекло, и только потом увидела икону. На миниатюрном овальном образке из пористого и ветхого материала, не то дерева, не то камня, проступали вздутые скелеты людей, по умиротворенным позам которых можно было понять, что они святые. Образок был не сразу различим в пышном, сверкающем драгоценностями окладе, состоящем из венка, листьев, узоров тонкой работы, а также вывешенных на цепочках крестов. Дышло старалась разглядеть лица в стертых силуэтах, но видела лишь рыхлую породу, застывший момент страшного подземного кипения. Она простояла, разрушая зрение и всматриваясь в темные поры, пока священник не оттащил ее за руку. Икона оставила пустое впечатление, несравненно ярче запомнились выпуклые богатства оклада. Что-то было хорошее в том, как самоцветы и развернутые на цепях кресты окружали образ. Что-то чуткое, любовное.
Когда все выполнили долг перед иконой, экскурсия собралась в закусочной. За длинным столом сидел и обмахивался салфеткой водитель в расстегнутой рубашке. По его эластичному животу бежала тяжелая мутная капля.
– Я уже покушал, – сказал он. – Не стесняйтесь.
– Тарелка супа – это покушал? – фыркнул кто-то, скрытый кассовым аппаратом. – Это ничто.
– Жарко, – отмахнулся водитель.
– А кто это такой там прячется? – шаловливо спросила Дурович.
– Это я, – выглянула курчавая, как губка, голова в колпаке. – Заведующая закусочной. Буду вас обслуживать.
– Вот, пожалуйста, и обслужите. Хотим наесться досыта!
– Ой, как хорошо! Ой, как правильно!
Заведующая выкатилась из кассы и скрылась на кухне. Оттуда послышался лязг. Дышло зашла в туалет, чтобы освежиться водой, и когда вышла, места уже были заняты. Оставался последний стул, в середине стола, у стены. Чтобы сесть, ей пришлось смять людей в проходе.
Вскоре заведующая обносила экскурсию закусками. Сидящая возле поэтессы Грибнюк брала себе по две тарелки.
– Вот умница моя, – радовалась заведующая. – Вот молодчинка. Если бы только все так хорошо кушали.
Грибнюк молола пищу, источая в кормилицу благодарные взгляды. Водителю стало еще жарче возле горячих кушаний, и он вышел курить.
– Не могу нарадоваться, – говорила заведующая, любуясь пропаданием еды во ртах. – Ах, вы мои детки. Всех накормлю.
Грибнюк спросила еще.
– Лучше всех кушаешь, моя хорошая. Спасибо тебе.
Заведующая поцеловала любимицу в темя.
– Я бы не сказала, что так уж все и вкусно, – ответила пополневшая Грибнюк. – Но с голодухи можно.
Заведующая осторожно вынесла гигантское блюдо с жареной говядиной. Говядина громоздилась неправильной пирамидкой и спускала на пол капли бурого сока. Волокна ее были раскрыты и пышны.
– Это за мой счет, – сказала заведующая. – Лучшей посетительнице.
Грибнюк недоверчиво смотрела на дар.